Он знал, что когда-нибудь, рано или поздно, разговор этот должен состояться.
— Так нет у меня уже ордена! — сделал глуповатое лицо Зазыба.
Драница удивленно поднял глаза.
— Нет! — повторил Зазыба.
Драница хлопал глазами и тупо смотрел на заместителя председателя колхоза.
— Сдал я свой орден в военкомат, Микитка, — пояснил Зазыба и выставил руки ладонями вверх, мол, гляди, пусто. — Брал же я его с собой, когда угонял колхозных коров. Носил на груди. Что ни говори, а человеку с орденом доверия больше. А в Хатыничах, когда узнали, что я вертаюсь в Веремейки, позвали в военкомат. Самого вот отпустили, а орден приказали сдать. Ну, я и сдал. Так что поздно твой Браво-Животовский спохватился. Были бы тут Микола Рацеев или Иван Хохол, так и они бы подтвердили, что орден я в Хатыничах сдал. Известное дело, сохранится лучше. Да и…
Зазыба говорил с деланным сожалением в голосе, а по лицу Микиты тем временем блуждала снисходительная улыбка, мол, ты, конечно, говори что хочешь, а мы тоже не лыком шиты! Но вот Микита вскочил со скамьи, прошелся по хате.
— Ты это, Евменович, хорошо придумал, — заговорщически усмехнулся он, — что сдал там свой орден. — Микита уже понимал, что такой ответ Зазыбы спасал их обоих. — И сам теперь неприятностей иметь не будешь, и меня от греха избавил. — Он остановился напротив Зазыбы, который стоял, прислонившись к стене, и плаксивым голосом начал доказывать: — Думаешь, мне очень хотелось с этим идти к тебе? Да еще пугать. Это все Браво-Животовский! Он и теперь, может, слушает, как мы тут…
— Нехай слушает, — громко сказал Зазыба.
Микита и в самом деле бросил опасливый взгляд за окно.
— Так я передам германцам, — еще громче, чем Зазыба, произнес Драница, — что ты орден сдал!
— Так и передай!
Пожалуй, разговор между ними на этом мог бы и закончиться, но Микита вдруг почему-то почувствовал себя виноватым перед Зазыбой, и это обстоятельство удерживало его в хате, он не спешил уходить.
По-настоящему, Зазыбе все же стоило бы вытурить Драницу, однако он не делал этого. С одной стороны, не хотел восстанавливать против себя этого непутевого человека, который мог при случае больно укусить, а с другой — просто не хотелось оставаться одному весь вечер, так —как Марфа еще не вернулась от Сахвеи Мелешонковой. К тому же особого презрения или брезгливости к Миките Зазыба сегодня не чувствовал, может, потому, что знал наперед, на что способен этот человек. Так почти все в Веремейках вели себя по отношению к Миките.
— Не спеши, — сказал Зазыба. Еще не поздно. Даже бабы моей нет.
— А что мне у тебя делать? — снова будто почувствовал свое преимущество Микита и принялся важничать. — Я свое дело сделал, теперь могу идти.
— Подожди, поговорим, — удерживал Зазыба. — Теперь же у вас все новости.
— У кого это у вас?
— Ну, у тебя вот да еще у Браво-Животовского.
— Почему вдруг у нас?
— Так…
— Ты, Зазыба, не путай. Я сам по себе, а Браво-Животовский сам по себе. Я же не полицейский.
— А я и не сказал, что ты полицейский. Однако, говорят люди, вы даже вместе ходили в местечко.
— Когда?
— Ну, когда Браво-Животовского ставили полицейским.
— А-а-а, тогда ходили.
— Рассказал бы, как оно там.
— Что рассказывать? Я же не сам ходил. Это меня Животовщик брал туда. Языка ихнего не знает, так меня брал.
— А-а-а, вон оно что-о-о! — усмехнулся Зазыба. — Да ты садись скова, чего стоять.
— Не уговаривай, мне надо идти…
— Успеешь. Никуда не денется твой Браво-Животовский. Даже если и под окном стоит.
— А почему это мой?
— Чей же тогда? Это теперь всем известно. А ты вот открещиваешься от него, будто боишься чего.
— У меня твой Животовщик знаешь где!
— Ладно, Микита, не серчай. Я это так… коли уж у нас разговор такой.