По другую сторону его торчали из воды быки-треугольники, о которые во время половодья крошились льдины.
Чубарь оцепенело постоял несколько минут напротив деревянного сооружения, осмотрелся. Казалось, ничто не угрожает ему. Жаль было зря потраченного времени — в планы Чубаря никак не входило колесить. Но как только он решил повернуть назад, навстречу ему вышел из кустов человек в красноармейской форме. Был он высокого роста, но чуть пониже Чубаря. Большие темные глаза посматривали на Чубаря с интересом, но без особой настороженности. На первый взгляд, красноармеец даже не имел при себе оружия, потом уже Чубарь разглядел, что наган висел на ремне сзади; по внешнему виду и по тому, как сдержанно вел себя красноармеец, можно было заключить, что он следил за Чубарем давно, может, еще от устья ; даже такое обстоятельство, что Чубарь имел винтовку при себе, казалось, не вызывало его удивления. Незаметно, по крайней мере так ему думалось, Чубарь бросил взгляд сперва по одну сторону от красноармейца, потом по другую. Там, где лозняк был почти непролазным, стоял шалашик, прямо на земле. Шагах в двух от него Чубарь увидел второго красноармейца. Тот тоже не сводил глаз с незнакомого человека. На лице его блуждала недоверчивая улыбка. Именно этот, второй, красноармеец и заговорил с Чубарем; будто выходя из воды, он отвел от себя руками лозняк и ступил на стежку.
— Может, у товарища закурить найдется? — спросил красноармеец.
Чубарь вытер рукавом взмокший лоб, улыбнулся.
— Я не курю, товарищ.
Тогда красноармеец погасил недоверчивую усмешку на лице, снял с головы пилотку, короткие и непокорные его волосы брызнули во все стороны.
— А я думал… — сказал разочарованно красноармеец и сильно хлопнул по растопыренной ладони пилоткой.
— Кто вы? — спросил Чубаря высокий красноармеец.
— Я председатель колхоза.
— Этого? — кивнул головой тот на Белую Глину.
— Нет, туда дальше, — показал Чубарь на лес.
— Что вы тут делаете?
— Шел в Крутогорье. Но там, говорят, немцы. Высокий красноармеец сдвинул выгоревшие брови — одна, что над правым глазом, была когда-то рассечена, и теперь заметен был шрам, точно маленькая плешь, — постоял некоторое время в задумчивости, потом переспросил:
— Значит, председатель колхоза?
Второй красноармеец тем временем забросил за плечо винтовку и молча пошел извилистой тропкой к кургану-волотовке, что закрывал собой с правой стороны едва ли не полнеба. Вскоре фигура его замаячила на вершине, оттуда была видна дорога на Крутогорье.
«А вдруг эти красноармейцы, — подумал Чубарь, — тоже держат путь за Беседь, тогда нам по дороге».
— И куда вы теперь? — спросил высокий красноармеец.
— Куда прикажете! — Чубарь махнул руками, будто крыльями, и, опуская их, неожиданно хлопнул себя по бедрам.
Оба, и Чубарь и красноармеец, засмеялись от этой Чубаревой беспомощности.
— Моя фамилия Шпакевич, — сказал, переходя на дружеский тон, красноармеец. — А тот, — он показал на своего товарища, который уже спускался с волотовки, — Холодилов. Он сибиряк. Откуда-то из-за Урала. А я из Мозыря. Так что мы земляки с вами.
— Белорусы, — будто для полной ясности подтвердил Чубарь.
Подошел Холодилов и точно пропел:
— Не пылит дорога, не шумят кусты…
— Думаешь, замирение вышло? — посмотрел на него Шпакевич.
— Знаешь, как в той поговорке… Шпакевич начал объяснять Чубарю:
— Нам приказано взорвать этот мост. Конечно, когда пройдут по нему последние красноармейские части. Но мы задержались немного, и не по своей воле, а теперь хорошо было бы вместе с немцами поднять его на воздух!
— Скажи точнее, забыли про нас, — сказал Холодилов. — Обещали забрать отсюда и не забрали. Теперь вот думаем-гадаем. Как говорится, самодеятельностью занимаемся.