– Атас! – чётко и ясно прозвучало в этой сумятице. Группа нападающих, мгновенно собравшись, бросилась в разные стороны. Они исчезли так же быстро, как и появились. Вытирая избитые лица, держась за руки и головы потерпевшие, тоже не мешкая, ретировались вслед за первыми. Редкие пассажиры кто с жалостью, кто с любопытством провожали их пытливыми взглядами. Какой-то худой, измождённый старик строгим сочувствующим взглядом пристально смотрел вслед уходящим, и глаза его были полны растерянности и разочарования. Лицо пожилого мужчины было бледным, а синюшные губы с трудом что-то пробормотали:
– Вот стервцы, вот стервцы. За что избили людей? Совсем отбились от рук. Это ж куда годится!
Состав остановился на каком-то полустанке. За окном темнел пустынный перрон, освещённый тусклым светом одиноких фонарей. В вагоне появилась милиция. Вслед за ними, вынырнув как из-под земли, забежали журналистка с оператором. Оглядев опытным взглядом купе, капитан подошёл к свидетелю и о чём-то его спросил. Слушая очевидца, он равнодушно записывал показания в блокнот. Молоденький сержант с автоматом, в бронежилете и каске стоял рядом, совершенно безучастный к происходящему. Его отсутствующий, не воинственный взгляд был далёк от этой человеческой трагикомедии. О чём он думал в этот момент – одному богу известно; ясно было одно: только не о произошедшем. Глядя на его простодушное, почти девичье лицо, тонкую шею и нежные, длинные пальцы, невольно возникал вопрос: зачем он здесь? Оператор, развернув аппаратуру, буднично приступил к съёмке. Энергичная, деловая девушка, взяв микрофон, уверенно заговорила на камеру. Никто даже не заметил старика, который опустив голову на спинку сиденья, лежал без движения.
Выбежав из вагона, Макс с Феликсом быстро спустились по лестнице и растворились в темноте. Внизу к ним подбежали остальные пацаны. Все, громко переговариваясь, торопливо зашагали прочь. Нагнув голову, Макс посмотрел на куртку. Глубокий порез темнел в правом нижнем боку. В испуге, он резко провёл по нему ладонью. Кровь медленно сочилась из дырки. Свитер и рубашка намокли. Глянув назад, он зло, сквозь зубы процедил:
– Вот сука, зацепил меня плотно. А видал, как его я отоварил. Будет помнить, гнида.
– Видал, как я того пинком в глотку, чуть окно не разбил, – затараторил блондин.
– А этот чёрный мужик машется неплохо. И тебе глазок разукрасил. Ну-ка покажи, – обратился Макс к молчаливому парню.
– Да, пошёл ты! Сам на свою рожу посмотри. Тот молодой ногами работает не хуже, Гендосу по шее накостылял, – угрюмо ответил он.
– Ничего не накостылял, это тебе тот чёрный урод по морде настучал, – огрызнулся блондин.
– Не он, а я ему по балде настучал, вся в крови была, – уверенно ответил парень.
Впереди, между сосен, ярко вспыхнув, замаячили огоньки; продолжая громко переговариваться, ватага скрылась среди тёмных домов и деревьев. Всё стихло. Лишь изредка, какой-то отдалённый глухой звук, прорвав мёртвую тишину дачного массива, гулко вздохнув, эхом отдавался в тёмной немой высоте.
Сергей приехал в больницу после обеда, ближе к вечеру. Пройдя в приёмную, он поинтересовался у медсестры:
– Здравствуйте, девушка. Вы не подскажете, где лежит старик с сердечным приступом?
– Как фамилия? – равнодушно спросила она.
– Понимаете, девушка, я не помню фамилию. Ну, дед, фронтовик, его ещё вчера по телевизору показывали. Там какая-то драка произошла, а он как назло оказался рядом и переволновался видать. Ну, старый, что поделаешь.
– А-а, это тот с инфарктом, в девятой.
– Можно к нему пройти?
– Только недолго. Доктор предупредил: с ним осторожно.
– Конечно, девушка. Я только на минутку.
Длинный светлый коридор тянулся вдоль открытых и закрытых дверей. Навстречу шли больные, медсёстры, врачи в белых халатах. Все разговаривали тихо, вполголоса, пахло лекарствами. Подойдя к двери, Сергей остановился. Мысленно он соображал, как начнёт разговор. Прошла минута, и он открыл дверь.
Палата была просторная, светлая. Больных было мало. В углу, у стены, на кровати, прикрыв веки, неподвижно лежал старик. Его продолговатая, почти лысая голова беспомощно темнела на белой подушке. Редкие седые волосы ещё кое-где виднелись на голове. Сергей в нерешительности остановился. Было бы неправильным будить старика. Прошла минута, и дед открыл глаза. Он пристально посмотрел на парня. Сергей, преодолев робость, негромко заговорил:
– Здравствуйте, Николай Васильевич. Как ваше самочувствие?
Внимательно оглядев его, старик негромко ответил:
– Какое у меня может быть самочувствие, паренёк? Здоровья и прилагающего к нему самочувствия у меня уже давно нет. Так, оболочка и осталась. Скоро уже. Недолго теперь ждать осталось.
Переминаясь с ноги на ногу, Сергей не знал как продолжить разговор. Улыбнувшись, ветеран продолжил:
– Ну что ты мнёшься как девка, садись, раз пришёл. Только что-то не припомню я тебя, может – забыл. Ты уж извини старика, всё-таки девятый десяток.
– Ничего, ничего, я постою. Да Николай Васильевич, вы меня не знаете. Я сам пришёл. Вчера увидел по телевизору и пришёл, – торопливо проговорил Сергей.
Старик пристально посмотрел на юношу. Приподнявшись, указал рукой на стул:
– Садись. В ногах правды нет.
Сергей сел. Опустив глаза вниз, он нервно теребил свою шапочку. Немного помолчав, заговорил:
– Да понимаете, не мог я не прийти к вам. Какой-то внутренний голос что ли.
– Ну, пришёл, молодец, спасибо. Я тоже, когда был таким как ты, старикам помогал. Тимуровцы мы были. Слыхал про такое?
– Да слышал.
– Только сейчас всё по-другому, даже говорить не хочу.
Оба замолчали. Старик, прикрыв глаза, о чём-то задумался. Сергей, теребя шапку, сидел рядом. Прошло минуты две, и он поднялся:
– Ну, я пойду, – тихо сказал он.
Старик, не открывая глаз, кивнул головой. Дойдя до двери, парень повернулся:
– Дед, я ещё приду к тебе.
Прошло несколько дней. Старика выписали из больницы и отправили домой. Сергей чувствовал, что его тянуло к этому истощённому больному человеку. Что-то неуловимое, родное было скрыто за этим тщедушным измождённым телом. Природа не обидела и не поскупилась на Сергея. Он был крепкий, можно даже сказать атлетически сложенный молодой человек. И не мудрено, годы упорных тренировок, соревнования сделали из него настоящего силача. Через неделю, он поехал к Николаю Васильевичу. Дом, где жил ветеран, был старый, обветшалый. Найдя нужный подъезд, Сергей быстро поднялся по лестнице. Подойдя к двери, остановился. Потоптавшись в нерешительности, позвонил. Прошло несколько минут. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Увидев знакомого парнишку, дед улыбнулся:
– А-а, нашёл старика, ну, проходи, гостем будешь.
– Здравствуйте, Николай Васильевич, вот тут фрукты и всякое такое, кушайте, поправляйтесь, – поставив на стол пакеты, заговорил Сергей.
Сев на стул, старик с улыбкой посмотрел на парня:
– Спасибо, Серёжа. Да оно мне уже и не к чему. Чую, уж немного осталось.
– Николай Васильевич, да поживёте ещё. Врачи ведь сказали…
– Мало ли что они говорят. Ты вот что мне скажи: давно ты в это РОА записался?
– Да с год уже будет.
– Так… А откуда эта армия хоть знаешь?
– Знаю. Теорию мы изучаем. Генерал Власов. Вы не думайте, у нас это поставлено хорошо, история ВКПб, НСДАП.
– Значит, и фашистскую партию изучаете?
– Вы не думайте, Николая Васильевич, что мы предатели какие. Немцы хорошо придумали "фашизм". Как говорит один мой знакомый Феликс: эта такая дубина, которая пригодится в трудную годину от всяких лохов отмахиваться. Я так понимаю: сам не сделаешь – никто за тебя это дерьмо не уберёт.
– Так, так… Вот оно как. А видел я вашего генерала вот как тебя, в сорок первом, когда из окружения выходили.
Старик, опустив голову, нахмурил брови. Немного помолчав, он ровным голосом заговорил:
– Дубина говоришь. Конечно, дубина – это хорошо. Был один такой борзый, тоже всё размахивал дубинкой, пока не треснули его по башке, и не выбили всю эту блажь вместе с мозгами его куриными.
Немного подумав, старик посмотрел на Сергея:
– Пойми, Серёжа, на любое действие всегда будет противодействие. И ещё неизвестно: кому достанется больше. Махать дубинкой – дело не хитрое. А как шарабахнет она тебя же по затылку? Как? Больно? То-то, дубину в умелых руках держать надо.
– Кстати, Николай Васильевич, я ведь не из РОА.
– А откуда же? – приподняв брови, с притворным волнением стараясь быть более деликатным и сдержанным, спросил старик.
Сергей, чувствуя неприязненное, презрительное отношение старика к себе смущённо проговорил:
– У нас нет ничего общего с этими перебежчиками. Мы – РОНА, 29 гренадёрская дивизия.
– Даже так! Бравые гренадёры. А усы же где? Не к лицу это таким ребятушкам, да без усов. Фюрер, небось, засмеёт, заругает. У него вон ведь какие усы были, не чета вам, на зависть всем.
– Зря вы так, Николай Васильевич. У нас всё серьёзно. По всем правилам военного дела.
– Ух ты! И дивизия уже полностью укомплектована.
– Да нет. До дивизии ещё далеко.
– А что полк, бригада?
– Ну, с роту, может, наберётся.
Разговор оборвался. Старик нахмурившись, облокотился на стол. Сергей смущённый и потерянный сидел рядом. Вскоре старик заговорил:
– Вот смотрю я на тебя Серёжа, молодой ты, глупый. Сила есть, как говорится, а ума нет. Просто обидно становится. Попадёшь в какую-нибудь переделку и пропадешь зря, даром. И никому ведь дела нет. Как живёте вы, к чему стремитесь? А Сталин – плохой, Ленин – плохой. Да-а.