В газетах можно было прочитать об открытии новых журналов – "Знамя" (1931), "Интернациональная литература" (1933) и других; о приезде в СССР всемирно известных писателей – Л. Фейхтвангера и Р. Роллана; о литературных дискуссиях, посвящённых историческим жанрам, формализму, языку художественной литературы, о декадах братских литератур и многом другом из окололитературной жизни. Но в газетах ничего не было о запрещении и изъятии целыми списками художественных книг, о гибели писателей – Н. Клюева, И. Бабеля, Б. Пильняка, О. Мандельштама и др.
В подобных условиях было трудно ожидать естественного гармоничного развития литературного процесса. В прозе в ущерб остальным жанрам наблюдался перекос в сторону крупномасштабных полотен, романов-эпопей: М. Горького "Жизнь Клима Самгина", А. Толстого "Хождение по мукам", М. Шолохова "Тихий Дон", В. Шишкова "Угрюм-река" и т. п.
С другой стороны, активизировалась очерковая литература, чему способствовали "творческие" командировки писателей на стройки и предприятия. Особенно знамениты были писательские групповые десанты в Туркмению, на Турксиб и Магнитку. Журналы "Наши достижения", "СССР на стройке", "Тридцать дней" специализировались главным образом на публицистике. Провозглашение труда "основным героем наших книг" привело к возникновению производственных жанров: "День второй" И. Эренбурга, "Гидроцентраль" М. Щагинян, "Стихи делают сталь" – поэтические репортажи А. Безыменского, "Электрозаводская газета" И. Сельвинского и т. п.
По этим причинам лирических стихов в 30-е годы было опубликовано мало. Прекрасный образ Музы – юной девы, олицетворявшей поэтическое вдохновение, являлся в эти годы в нетрадиционном, скажем так, виде: "С лопатой взятой на плечо и с "Политграмотой" под мышкой" (Я. Смеляков). Зато расцвел жанр "массовой" песни: "Катюша", "Широка страна моя родная", "Каховка" и т. п.
Среди крупных поэтических жанров преобладали повесть в стихах и сюжетная эпическая поэма: "Страна Муравия" А. Твардовского, "Соляной бунт" П. Васильева, "Зодчие" Д. Кедрина и некоторые др.
В театр 30-х годов поставляли свою продукцию Вс. Вишневский, Л. Леонов, А. Афиногенов, Н. Погодин. Продолжал писать пьесы "в стол" М. Булгаков; о том, чтобы появились на сцене или в печати сочинения "обэриутов", не могло быть и речи.
Зловещее пророчество футуристов "бросить Пушкина, Толстого, Достоевского и проч., и проч. с Парохода современности" наполнилось конкретным содержанием. "Бросить" означало, с одной стороны, – расстрелять, арестовать с последующим заключением в тюрьму или в ссылку, в ГУЛАГ, запретить новые произведения писателей, "врагов народа" и классиков, чьи сочинения могли повредить строительству социализма, изъять из библиотек все экземпляры прежних изданий. Позднее в 60-70-е годы, когда "нравы смягчились", писателей стали привлекать в качестве обвиняемых к различным судебным процессам с целью дискредитировать их имена, вернулись к испытанному способу расправы высылкой из страны, создав третью волну эмиграции. С другой стороны, – обливая сладкой патокой восхвалений в неизбежные дни юбилеев, представляли облик писателя в искаженном, оболганном виде, подчеркнув одни черты и обстоятельства его биографии и творчества и умолчав другие.
Из литературы 30-х годов фактически исчезли книги нравственно-эстетической проблематики. Приемы психологического анализа даже основных персонажей в произведениях этого времени встречались разве что в порядке исключения.
В программах по литературе как в школе, так и в вузе над писателями, которых никак нельзя было изъять или забыть, производили сложные "косметические" операции с целью показать их в соответствии с господствующей идеологией. Особенно последовательно и тщательно изымались из писательских судеб малейшие намеки на религиозность. И напротив, подчеркивался и поощрялся их интерес к истории освободительных движений в России. Булат Окуджава, у которого в глазах партийных властей была сомнительная репутация, неожиданно не испытал никаких сложностей с романом о Пестеле "Глоток свободы", напечатав его в книжной серии "Пламенные революционеры".
Когда судьба сталкивала А.С. Пушкина с какой-то неожиданной ситуацией, встречей, необычным поворотом событий, он любил повторять: "Бывают странные сближения!" Воспользуемся его фразой. Поэт был убит в 1837 году. Через сто лет, в 1937 году, были окончательно уничтожены условия, в которых только и могло существовать его детище – русская художественная словесность.
Пушкин писал стихи и прозу, публицистику и критику. Бесценно его эпистолярное наследие. И во всех видах творчества он непременно возвращался к главным вопросам своей жизни: что такое изящная словесность и каковы её природа и назначение, что нужно для успешной деятельности художественного таланта и. т. д., и т. п. Истинность суждений Пушкина-по этим радикальным проблемам бытия литературы проверена и подтверждена опытом жизни и творчества всех великих русских писателей: "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Всего за двадцать лет Россия лишилась и того, и другого. Последним об этом писал М.А. Булгаков. В 30-е годы, когда создавался его закатный роман, уже нужна была большая смелость, чтобы напомнить об этих непреходящих ценностях. Герой его романа "Мастер и Маргарита" был удостоен покоя как высшей награды талантливого художника. Булгаков лучше многих своих современников понимал высокую цену этого дара.
В книге М. О. Чудаковой "Литература советского прошлого", в разделе, посвященном 30-м годам, есть ключевая фраза: "Укоренение темы Сталина в литературе стало одним из ограничителей, сдерживающих ее развитие".
Сталин и 1937 год – два символа, в полном объеме раскрывающих судьбу русской словесности XX века во всех её аспектах: личностном, тематическом, стилевом, жанровом и т. д. Миновало несколько десятилетий прежде, чем они ушли в прошлое. Да и ушли ли?
За почти четверть века после 1917 года появилось немало новых имен и произведений. Но по гамбургскому счету лишь очень немногие из них останутся в мировой литературе. Строжайшая регламентация того, о чем и как писать, одних обрекла на творческое бесплодие, других – на сочинение заведомо нехудожественных конъюнктурных вещей.
5
Идеологические стереотипы и принципы тоталитарной пропаганды в годы Великой Отечественной войны остались без изменения. В русской советской литературе 30-х годов бросалось в глаза явное оскудение в сравнении с предшествующим периодом: сузился жанровый диапазон, сходили на нет лирика, сатира, фантастика и т. п. Изящная словесность исчезала. Страницы изданий заполонили беллетристические сочинения публицистического толка. Талант писателя, ограниченный разветвленной системой всякого рода установок и требований, утрачивал возможность свободного выражения. Поблекли изобразительные и выразительные средства поэтической речи. Страх и подозрительность, дарившие в обществе, не способствовали духовному развитию художника. Все это объясняет парадоксальное суждение Б. Пастернака о ситуации начала 40-х годов: "Трагический, тяжелый период войны был живым периодом и в этом отношении вольным и радостным возвращением чувства общности со всеми".
Война с фашистской Германией потребовала перестройки всех сфер жизни общества, но административно-командная система не отказалась от своих принципов управления государством в целом и литературой в частности. Еще до войны официальное искусство стало средством обработки общественного сознания.
Машина тоталитарной пропаганды, полный контроль над средствами информации, сама административно-командная система и её идеологические стереотипы сохранялись и в годы войны. Культура и искусство оставались под непосредственным контролем ЦК партии, правительства и лично Сталина. Но в начале войны всё это как-то отодвинулось на второй план. Перед лицом грозной опасности возникло "вольное и радостное" чувство общности людей разных национальностей, профессий и возрастов, сплотившихся во имя спасения отечества. Каждый искал и находил своё место в новых условиях.
Писатели и поэты приняли участие в народных ополчениях, оказались в действующей армии. Многие работали во фронтовой печати – А. Твардовский, К. Симонов, Н. Тихонов, А. Сурков, Е. Петров, А. Гайдар и др.
Произошли изменения в самой структуре художественной литературы. С одной стороны, укрепились позиции публицистики и беллетристики, с другой – сама жизнь потребовала восстановления в правах лирики и сатиры.
Одним из ведущих жанров стала лирическая песня. Поистине всенародными стали "В прифронтовом лесу", "Огонек", "На солнечной поляночке", "Землянка". Не менее значительным было влияние лирики. Стихи К. Симонова, например, были у всех на слуху, вызывали желание откликнуться. Так, появились десятки вариантов стихотворения "Жди меня". На фронте и в тылу возникали различные переложения "Катюши" и других популярных песен.
Поэты – от Д. Бедного до Б. Пастернака – откликнулись на народное горе. А.А. Ахматова создала исполненные высокого достоинства и душевной боли за судьбу родины стихи "Клятва", "Мужество", "Птицы смерти в зените стоят". Но и эпическая поэзия не сдала своих позиций. Возродился жанр баллады (К. Симонов, А. Твардовский и др.), поэмы и повести в стихах были созданы Н. Тихоновым ("Киров с нами"), В. Инбер ("Пулковский меридиан"), М. Алигер ("Зоя"), О. Берггольц ("Ленинградская поэма"). Высшим достижением в этом жанре стала воистину народная поэма А. Твардовского "Василий Теркин", единственное произведение советского времени, заслужившее высокую оценку И. Бунина,