* * *
Лучшей ораторской речью Феофана Прокоповича в киевский период, без сомнения, является "Слово похвальное о преславной над войскаями свейскими победе, пресветлейшему государю царю и великому князю Петру Алексиевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, в лето господне 1709 месяца июня дня 27 Богом дарованной". Оно создано по горячим следам Полтавской битвы и произнесено в Софийском соборе в Киеве, в присутствии Петра I 10 июля того же года; отпечатано в составе брошюры под заглавием "Панегирикос, или Слово похвальное", там же было напечатано ещё и стихотворение "Епиникион". В издании С. Ф. Наковальнина под заглавием "Панегирикос, или Слово похвальное" помещено предисловие с семью эпиграфами и само "слово" (I, 13–50).
И. П. Ерёмин полный текст предисловия опубликовал в своих примечаниях (459–460), где изложил историю публикации "Панегирикоса" со ссылкой на исследования Т. А. Быковой и М. М. Гуревича и статью В. Н. Перетца "Панегирик Феофана Прокоповича на победу при Полтаве" (460). И. П. Ерёминым установлено, что брошюра (славянский текст, без "Епиникиона"), была издана вторично в Москве накануне торжественного въезда Петра в Москву 21 декабря 1709 года (461). Киевское и московское издания отличаются не только тем, что в киевском издании помещены славянский и латинский тексты, а в московском только славянский, но и ещё и тем, что в московском издании была произведена языковая правка: устранены некоторые украинизмы (461).
Имеющиеся на сегодня экземпляры "Панегирикоса" написаны на разных языках и отличаются друг от друга по составу. Есть экземпляры, где "Панегирикос" дан с латинским переводом, а Епиникион" напечатан на латинском и польском языках. Есть экземпляры, где "Панегирикос" сопровождается "Епиникионом" только на русском языке. Весьма обстоятельно историю публикации "Панегирикоса" дал В. П. Гребенюк в "Обзоре произведений панегирического содержания первой четверти XVIII века", опубликовав "Панегирикос" вместе с "Епиникионом".
Предисловия как композиционная часть "слов" и "речей" не были повсеместными, далеко не все "слова" и "речи" Феофана и его коллег-ораторов имели предисловия. Чаще всего они предпосылали предисловие к тем "словам" и "речам", которые предназначались для издания. Обязательными были предисловия к учебникам, специальным, научным или переводным книгам, например: предисловие Феофана Прокоповича к "Уставу морскому" или предисловие Гавриила Бужинского к переводу книги В. Стратемана "Феатрон, или Позор исторический", в которых переводчики, в отличие от церковных авторов, призывали русских читателей к "здравому рассуждению", убеждали не бояться нового, что они прочтут в данной книге. О полезности чтения книги, о необходимости помыслить вместе с автором книги и, наоборот, увидеть не нужное и не полезное призывал Фёдор Поликарпов в предисловии к своему "Лексикону треязычному" (1704). Иосиф Туробойский в предисловии к "Преславному торжеству свободителя Ливонии" призывал читателей не просто удивляться новому, но и принять его. "Отстаивая новое, – пишет Л. А. Чёрная, – авторы предисловий доказывают прежде всего, что новое содержит пользу. Полезность книги – едва ли не основной пункт рассуждений в книжных предисловиях, начиная с XI – XII вв.". Так, Стефан Яворский в предисловии книги "Знамение пришествия Антихристова" (1703) призывал помыслить человека о кончине своей, в чём следовал традициям тематики и стилистики предисловий, идущим из древнерусской литературы.
Феофан Прокопович в многочисленных предисловиях, сделанных к переводам книг, к собственным книгам, как деист призывал, с одной стороны, уповать на Божью помощь в познании истины, а с другой, обличал суеверие и невежество раскольников, русского духовенства. В предисловиях к "Духовному регламенту", "Правде воли монаршей", к "Слову о власти и чести царской" он занимался просветительской деятельностью, призывал читателей или, как чаще он говорил, "слышателей", к принятию петровских реформ. Авторы предисловий – Феофан Прокопович и его окружение – в "словах" и "речах", точнее, к их отдельным тиснениям, не могли за неимением времени и места столь обширно толковать свои идеи, отношение ко времени, теме и проблеме "слова" или "речи". Для них принципиально важно было указать, где и когда было произнесено данное ораторское произведение, кто был в числе присутствующих (это становилось политически важно, если "слышателями" были царь и его ближайшее окружение).
"Панегирикос", начиная с предисловия, отличается не только панегирическим, чисто хвалебным, пафосом, но, главное, искренностью и эмоциональностью. Последние, на наш взгляд, обусловлены тем обстоятельством, что в психологии искусства называется "эффектом присутствия", в данном случае, присутствия Петра во время произнесения "речи".
"Слуга" и "богомолец", Феофан Прокопович приносит дар монарху, "аще и не драгий", не претендующий на долголетие ("вем яко слову моему не жити, но токмо на время явитися, не многократне, но единою токмо слышатися подобаше" – I, 16). Здесь появляется формула самоуничижения, заимствованная из поэтики древнерусской литературы и обыгранная оратором, причём формула пространная, перерастающая в метафору: оратор соотносит своё похвальное слово с простотой и естественностью нравов народа, поэтому столь же естественна и проста его похвала, его "Панегирикос" Петру, не претендующий на риторический перл.
Само деяние значимо ("сия вещь всемирного прославления достойная" – I, 16), поэтому оратор произносит слово на русском языке, но обещает перевести его и на латинский язык. Более того, он "присовокупишася к сему и торжественныя рифмы во славу тоеяжде неслыханныя твоея виктории тройственным диалектом, латинским, славенским и польским, сложенныя от мене, помере малаго искуства моего" (I, 17).
Феофан сам обозначил характерную особенность своего творчества: одно событие, факт, образ, явление трансформировались в разные жанры под его пером, причём чаще всего один жанр являлся главным и давал художественную пищу или эмоциональный импульс для рождения другого жанра. Так было с образом Владимира, которому Феофан посвятил пьесу и "слово", так было и с Полтавской битвой, которой Прокопович посвятил "слово" и, по существу, три поэтических творения – "Епиникион" на трёх языках. В конце предисловия Феофан определяет судьбу Полтавской баталии и её героя Петра в искусстве. Он пишет: "Будут сию преславную викторию прославляти будут воспевати рифмотворцы; будут любопытные историографы последним гласити веком образы, знамения и памяти не токмо на великих столпах, стенах, пирамидах и иных зданиях искусным изваянием изображати, но и на малых оружиях и орудиях начертати" (I, 17–18). "Великих риторов громы", "рифмотворския трубы", даже "малыя пищали" принесут радость общей победы всем (I, 19).
Предисловие написано эмоционально, страстно и вместе с тем идеологически выверенно, точно. В нём, безусловно, Феофан следовал тематике и стилистике предисловий второй половины XVII в., но одновременно это предисловие отличается тем, что оно написано к художественно-публицистическому произведению ("Слову") и к чисто художественному ("Епиникиону").
Таким образом, Феофан закладывал новую традицию: художественного предисловия к художественному произведению. Поэтому не совсем права Л. А. Чёрная, которая при характеристике предисловий Феофана Прокоповича относит их к произведениям законодательного характера ("Духовный регламент", "Правда воли монаршей"), к политико-философским трактатам ("Слово о власти и чести царской") через запятую, не проводя разграничений, говорит и о предисловиях к проповедям и панегирикам.
У Феофана Прокоповича предисловия к художественным произведениям, как мы видим, иные.