* * *
Последней из дошедших до нас трагедокомедий первой половины XVIII в. является пьеса Георгия Щербацкого "Фотий" (1749). Это произведение в своей основе имеет сюжет, взятый автором из истории церкви: в трагедокомедии изображён момент раскола христианства на православие (восточную церковь) и католичество (западную церковь). Поэтому творение Щербацкого можно считать в определённом смысле историческим. Драматург, как типичный представитель православия, обрушивается с сатирическими выпадами на католицизм.
"Говоря об идейной основе пьес первой половины XVIII века, – пишет А. С. Елеонская, – следует, однако, иметь в виду, что в это же время создавались произведения, отразившие религиозное миросозерцание. Герои этих пьес являются носителями христианских добродетелей". Именно такими героями являются в пьесе патриарх Фотий, монах Митрофан, а также Филофей и Аретофил, изображённые драматургом истинными христианами, убеждёными в правоте и святости православия. Комическое же начало сосредоточено, главным образом, в первом явлении первого действия, где встречаются Первейший Сатана и "шуточный бес". В остросатирическом диалоге они вспоминают все свои победы над человеком, начиная с Адама и Евы (имеется временной ориентир – шесть тысяч лет, т. е. от сотворения мира). Сатана спрашивает беса о том, помнит ли он это "дело", на что тот с гордостью отвечает: "Помню все до тоика цело: вот когда для обману жены немощныя ползал ты во образе холодного змия, храбрый воин". Говоря о людских пороках, Сатана считает их своей заслугой, т. к. именно он стоял у истоков первородного греха. "Ах, утробы мои! – восклицает Сатана. – Мне любезные чада: моя сладость, забава, утеха, отрада". В свой актив Сатана вносит и всемирный потоп, и Авраама с Сарой, Фарисея и многие другие "проделки" против Бога, но своей скорбью и печалью бесы считают сына Марии, Иисуса Христа, доставляющего аду столько бед и хлопот. Бес обвиняет Сатану в трусости: "Подогнул тогда и ты хвост, тебе утерты роги некогда". Однако посланцы ада не унывают и, продолжая считать греховодников на земле, называют десятки имён.
Георгий Щербацкий довольно искусно владеет мастерством сатирика, изображая аллегорические образы не просто смешными, но обличая (конечно, с церковной точки зрения) Сатану и беса, пытаясь дать их несколько индивидуализировано. При этом явление не выпадает из общего развития действия. Так же, как это было во "Владимире", автор "Фотия" увязывает комедийную сцену и композиционно, и сюжетно. Сатана задумывает через Рим "христьянскаго закона догматы некия лутчее вновь поисправляти, по нашому", а также гордость и мысль о первенстве вселить в римских епископов. Таким образом, завязкой пьесы является конец первого явления, т. к. конфликт уже определён, далее он будет лишь обостряться и развиваться.
Уже в следующем явлении от "гречина" Филофея становится известным, что папа Николай объявил себя "земным богом", а другой "гречин", Аретофил, сокрушён этим сообщением. Далее монах Митрофан и два простолюдина, бегущие из "области Рымской", сообщают подробности раскола, обвиняя папу и римских священников в ереси. Об этом узнаёт константинопольский патриарх Фотий, страшно смущённый этими событиями. Оставшись один, патриарх в длиннейшем монологе размышляет о случившемся, решая порвать с нечестивым Римом. "То, что с гнилою деем тела частию; сечем уды гнилы, чтоб и здравых с временем те не заразити", – объясняет Фотий.
IV действие Георгий Щербацкий строит полностью ориентируясь на второе и третье явления пятого действия "Владимира".
В пьесе Феофана Храбрий рассказывает Мечиславу об акте крещения (200), а у Г. Щербацкого присутствовавший на соборе Филофей повествует об увиденном и услышанном Аретофилу. Здесь много текстуальных совпадений, но композиционно рассказы отличаются: во "Владимире" – монолог, а в "Фотии" – диалог. Справедливости ради нужно отметить, что диалог воспринимается живее, сцена менее статична.
Заканчивается пьеса большим панегирическим монологом Фотия и речью Предувидения Божия, представляющими собой своеобразный эпилог, вновь перекликающийся и по форме, и по содержанию с эпилогом во "Владимире" – речью апостола Андрея. Предувидение предсказывает так же, как и апостол Андрей, рождение новой ветви православия – на Руси: "Владимир крещается и его всецела фамилия и русь вся". Перечислив имена многих славных русских князей и царей, патриархов и митрополитов, драматург прославляет Петра I, Екатерину I, Анну, но более других – Елизавету. Заканчивается трагедокомедия обращением Фотия ко времени: "тщете, века, годы, спешно, представите мирови оное утешно, дабы не таковни, як теперь, развраты болше солнцу и добрым людем несмущати".
Действительно, по художественным приёмам, а часто и содержательно "Фотий" близок к пьесе Феофана Прокоповича, однако раскрытие темы, идейное звучание произведения Щербацкого намного ниже, мельче, нежели у Феофана. Образа Фотия (как образа-персонажа), собственно, в пьесе и нет – есть образ-схема, образ-декларация без попытки углубления в ту или иную сторону, т. е. Фотий не привлекает ни сложностью характера, ни способами раскрытия образа.
Как в ряде вышерассмотренных пьес, в "Фотии" три канта сопровождают действия произведения, а также в конце второго действия клирик Пахомий, певчий из церковного хора, по просьбе простолюдинов исполняет печальную песню, соответствующую скорбному настроению персонажей. Музыка играла в пьесах важнейшую структурную и идейно-художественную роль на протяжении всего существования жанра трагедокомедии. Хор или кант, песня почти всегда были связаны с содержанием пьес, характеризовали персонажей.