Благотворительный кружок "Добролюб", в оригинале "Dobromil". Неутомимые Годик и Ланда (HL 1998) во втором томе своей энциклопедии сообщают, что, по сведениям "Адресной книги королевской столицы Праги и окружающих ее населенных пунктов" (Adresář královského města Prahy а obcí sousedících, 1907), общество с названием "Dobromil" в самом деле существовало, причем примерно в той области, куда его и определил Гашек, - в пражском пригороде Подоли (Прага-4). Председателем настоящего "Добролюба" в ту пору был Вацлав Доуду (Václav Doudu).
С. 39
- Подождите минуточку, вот только доиграют "Гей, славяне".
"Гей, славяне" (первоначально "Гей, словаки") – песня, написанная словацким патриотически настроенным ксендзом Самуэлем Томашиком (Samuel Tomášik) в порыве антинемецкого вдохновения в Праге в 1834-м на мотив любимой им польской мазурки "Mazurek Dąbrowskiego", больше известной по первым своим строчкам "Jeszcze Polska nie zginęła" – "Еще Польша не погибла". Ныне гимн Польской республики.
Окончательный вариант Томашика, прославляющий не какой-то один-единственный славянский народ и подвиги его героев, а общеобъединяющие звуки славянской речи вообще:
Hej Slované, ještě naše slovanská řeč žije,
pokud naše věrné srdce pro náš národ bije.
Žije, žije duch slovanský, bude žít na věky.
Hrom a peklo, marné vaše, proti nám jsou vzteky.Гей, славяне, наше слово
Песней звонкой льется
И не смолкнет, пока сердце
За народ свой бьется(перевод традиционный) -
после Всеславянского пражского конгресса 1848 года стал гимном панславянского движения, весьма недоброжелательно воспринимаемого официальными кругами империи – немецко- или венгро-язычными; последние отличались еще большей непреклонностью и упорством в политике ассимиляции подконтрольных им славян, в том числе словаков.
Едва ли здесь намеренно, скорее как часть естественного контекста языкового противостояния в Чехии, который Гашек лишь честно и точно воспроизводит.
Упоминается как главный элемент полицейской провокации в повести.
Целых два дня он избегал всяких разговоров о Фердинанде и только вечером в кафе за "марьяжем", побив трефового короля козырной бубновой семеркой, сказал:
- Семь пулек, как в Сараеве!
"Марьяж" в кавычках – здесь традиционная для Чехии коммерческая карточная игра, в известной степени аналог, как в части ряда правил, так и занимаемого социокультурного места, нашего родного преферанса, но абсолютно ничем не напоминающая ту игру, которую у нас принято называть марьяжем, начиная с того, что в колоде просто нет дамы, зато два валета, старший и младший. Так что вместо ничего не объясняющих кавычек вернее всего было бы называть игру так, как ее официально называют на родине – чешский марьяж (český mariáš).
Классический вариант чешского марьяжа – игра втроем, двое ловят третьего. Этот третий называется с помощью немецкого деривата aktér (основное действующее лицо), а ловцы его – obránců (обороняющиеся). Играется марьяж тридцатью двумя картами так называемой немецкой колодой. По десять карт в одной руке, две лишние составляют прикуп, обмениваемый и оспариваемый при торгах. Семерка, восьмерка, девятка, десятка, младший валет, старший валет, король и туз (sedmička, osmička, devítka, desítka, spodek, svršek, král a eso) четырех мастей: красная, пули, зеленая и желуди (červené, kule, zelené а žaludy). Немецкие карты, в отличие от привычных нам французских, одноголовые, и только красные безусловно можно признать за черви, прочие: пули – алые шарики, крупные такие дробины, зеленые – листочки, ну и желуди – дубовые, как есть. В оригинале козырная семерка пулек (kulovou sedmou trumfu) бьет желудевого короля (žaludského krále).
Vyhýbal se celé dva dny jakékoliv rozmluvě o Ferdinandovi, až večer v kavárně při mariáši, zabíjeje žaludského krále kulovou sedmou trumfů, řekl:
"Sedum kulí jako v Sarajevu!".
Понятно, что переводчику здесь не позавидуешь. Хотя, конечно, технически семь бубен правильно и сами бубны на пульки похожи, но такая образность весьма прямолинейному Гашеку в высшей степени не свойственна. См. также комм, о бубнах (bubny) в чешском, ч. 3, гл. 1, с. 58.
Важно, наверное, и то, что "последняя взятка козырной семеркой" в терминах преферанса – специальный контракт, который в случае объявления и выполнения удваивает выигрыш.
Напоследок заметим, что пара король – старший валет (svršek, král) в одних руках, эквивалент (вот он!) марьяжа в родной игре "66" – только называется "объявление" (hláška) и, совершенно, как и в "66", дает дополнительных двадцать очков, или сорок, если объявление козырное, при условии, что объявивший сможет взять взятку и зайти с одной из карт пары.
Подробнее о правилах и некоторых особенностях игры, в комм, к той части романа, где Швейк в нее вовлечен. См. ч. 3, гл. 1, с. 17 и 18.
Марьяжные термины для описания положения и ощущения героя вновь используются в одной из последних глав романа. См. комм., ч. 4, гл. 1, с. 268.
еще до сих пор от ужаса волосы стояли дыбом и была взъерошена борода, так что его голова напоминала морду лохматого пинчера.
Очередной случай: "в темноте – все кошки черные". В оригинале stájového pinče – миттельшнауцера. См. также комм., ч. 1, гл. 14, с. 228.
С. 40
На том разговор и окончился. С этого момента через каждые пять минут он только громко уверял:
- Я не виновен, я не виновен!
Этот пассаж – зеркальное отражение ситуации в повести, где Швейк после своего суда всем и везде кричал: "Я не виновен, я не виновен!":
Ve Vídni se s jich transportem přihodil malý omyl. Jejich vagón přidali v Benešově к vojenskému vlaku vezoucímu vojáky na srbské bojiště.
Německé paní házely i do jejich vagónu květiny a písklavými hlasy křičely: "Nieder mit den Serben!".
А Švejk, octnuv se u stěny pootevřeného vagónu, zařval do té slávy: "Já jsem nevinnej!".
В Вене по ошибке вагон с заключенными не опознали. В Бенешове его прицепили к воинскому эшелону, который вез солдат на сербский фронт.
Немки бросали в вагон цветы и писклявыми голосами кричали: "Nieder mit den Serben!".
А Швейк из-за перегородки полуоткрытого вагона на эти жаркие призывы ответил воплем: – Я не виновен!
Однако окружающие люди и природа отвечали циничным равнодушием к его судьбе, тем же самым, которым уже он в романе одаривает несчастного сокамерника.
С. 41
Или возьмем, к примеру, того невинного цыгана из Забеглиц, что вломился в мелочную лавочку в ночь под рождество:
Если вопрос о том, у кого из всех тогда существовавших в Праге Йозефов Швейков Гашек позаимствовал довольно редкую фамилию – предмет горячих и, видимо, неразрешимых споров среди гашковедов, то совершенно точно известно имя человека, заучившего в действующей армии будущего автора романа примерами "из жизни". Это Франтишек Страшлипка (František Strašlipka), подлинный денщик всамделишного командира Гашека, поручика Рудольфа Лукаса. (Да, именно так, немецкая фамилия Lukas, а не чешская Lukáš – см. комм., ч. 1, гл. 14, с. 198).
Страшлипка – неунывающий голубоглазый пролаза, по любому поводу был готов выложить случай из жизни, всегда начинающийся одинаково: "А вот знал я одного…" ("То já znal jednoho…"). А неоспоримым доказательством того, у кого в действительности была позаимствована эта неистребимая наклонность, ставшая позднее неотьемлемой от образа Швейка, будут строчки из шуточного гашековского стишка "В резерве" ("V reservě"), которых он в свои армейские дни насочинял на радость товарищам и командиру добрую дюжину.
Nejstrašnější však z válečné té psoty,
jsou – Strašlipkovy staré anekdoty.И самая ужасная из всех армейских горестей
Страшлипка с очередной какой-нибудь историей.
Кстати, именно друзья Страшлипки, который больше чем на двадцать лет пережил Гашека (1890–1949), убеждали в пятидесятых исследователей вопроса, что именно он, Франтишек, гуляка и сердцеед, рассказал на фронте не падкому до женских прелестей Гашеку и про бордель на улице На Бойишти, и про его лихую мамку – пани Марию Мюллерову, что может и дезертира спрятать (RP 1998, ZA 1953,1).
В любом случае, только благодаря неутомимому исследователю архивов и метрических записей Ярде Шераку мы ныне знаем со всей возможной точностью день, месяц, год рождения и полное имя Франты Страшлипки, подарившего образу Йозефа Швейка свою любовь к никогда не истощавшимся примерам из жизни.
František Jan Strašlipka 19.02.1891 Hostivice – 21.9.1949 Veselí nad Lužnicí
To есть реальный денщик реального поручика Рудольфа Лукаса на восемь лет младше Гашека и к началу войны в 1914-м, в 23 года, был еще солдатиком срочной службы.
Забеглице (Záběhlice) – во времена Швейка поселок юговосточнее Нусле. Ныне часть города, округ Прага-4.
"Ночь под рождество" – в оригинале Boží hod vánoční (рождественский божий пир), первый день святок, то есть в ночь после рождества, а не в сочельник, как получилось в переводе.
Лапшу из вас сделать! Перестрелять! Наделать из вас отбивных котлет!
В оригинале: не котлет, а голубых карпов (kapra na modro), – старинное чешское блюдо, кусочки карпа, даже не отваренного, а вытомленного в овощном бульоне, причем так, чтобы неповрежденная шкурка каждого кусочка стала совершенно голубой.