Ещё поверхностнее мысль нового времени относится к понятию о доме не в смысле материального здания, а в смысле средоточия семейной жизни, обнимающего совокупность её отношений, личных и имущественных. В древности это понятие имело высокое не только гражданское, но и религиозное значение. Огонь домашнего очага как средоточие семейной жизни был предметом религиозного поклонения. Здесь властвовали домашние боги, Пенаты; здесь поклонялись душам умерших предков. Когда от семьи отделялась ветвь, она брала с собой священный огонь с домашнего очага и несла его на новое жилище. И это имело высокий нравственный смысл. Этим сохранялась духовная связь расходящихся поколений. С появлением христианства религиозное значение домашнего очага, разумеется, исчезло, что не могло не вести к ослаблению крепости семейного союза. Само понятие о доме сохранилось только как принадлежность аристократических родов, не столько в видах упрочения семейной связи, сколько в видах общественного положения и политических преимуществ. Между тем именно в отношении к семейному быту с понятием дома связываются самые возвышенные и святые человеческие чувства – любовь к родителям, воспоминания детства, дружеское единение семьи, тот нравственный дух, который выносится из этой среды и который, переходя от поколения к поколению, составляет самую крепкую основу общественного быта. Дом составляет видимое средоточие этого духа: это – центр всех семейных преданий. Через него семья продолжается за пределами своего земного существования. Семьи меняются с заменой старых поколений новыми; но дом остаётся как постоянная их связь. Через него семья переходит в род.
Род есть разросшаяся семья. Тут сохраняется естественная связь, но в более слабой степени, ибо с нарождением новых поколений кровное родство отдаляется, ветви расходятся и вступают в новые отношения. Но пока люди живут ещё в более или менее тесном единении друг с другом, эти естественные связи продолжают играть весьма существенную роль; они заменяют всё остальные. В первобытные времена весь общественный порядок строился на родовых отношениях. Даже в высокоразвитых классических государствах роды составляли основу всего общественного быта. Но в историческом процессе эти естественные группы постепенно разлагались посторонними элементами и отношениями чисто гражданского свойства. В новое время, при всестороннем развитии последних, совокупная организация рода исчезла; однако и тут родовое начало сохранило существенное своё значение не только в гражданской, но и в государственной области. Вся государственная жизнь основана на преемственности поколений, передающих одно другому своё устройство, свои права и своё достояние. Не только монархические династии и аристократические роды зиждутся на этом начале, но и в самой демократии гражданин получает свои права от рождения; он является на свет членом государства, потому что получил жизнь от родителей, состоявших в таковых же отношениях. Именно вследствие этой преемственности поколений государство остаётся единым телом, сохраняющим свою непрерывность. На том же начале зиждется и весь гражданский быт. Отходящие поколения передают последующим всё приобретённое ими достояние. На этом основано наследственное право, которое составляет завершение семейного быта, а вместе и фундамент всего гражданского порядка.
Социалисты смотрят на наследственное право как на произвольное установление законодательства. Сенсимонисты утверждали, что имущество, во имя справедливости, должно распределиться по способности и делам. Лассаль видел в наследстве только историческую категорию, которая должна исчезнуть с дальнейшим развитием человечества. Социалисты отрицают право человека распоряжаться имуществом после смерти. Утверждают, что как скоро человек умер, так воля его, перестав существовать, теряет всякую силу, а имущество, как выморочное, должно принадлежать государству. Каждый, будучи равен другим, должен своим трудом добывать себе пропитание, а не получать от родителей возможности жить, ничего не делая. И не только социалисты, но и утилитаристы держатся, в сущности, тех же начал. И они видят в наследстве произвольное человеческое установление. Только в видах общественной пользы они допускают ограниченное наследование в прямой линии. При таком порядке всё частное имущество должно мало-помалу перейти в руки государства.
Это воззрение по существу своему есть не что иное как отрицание духовной природы человеческой личности, а равно и семейного начала. В действительности, наследственное право не есть произвольное человеческое установление. Оно вытекает из глубочайших основ человеческого духа и из самого существа семейных отношений; это доказывается уже повсеместным его существованием. Источник его двоякий: право человека распоряжаться своим имуществом после смерти и право последующих поколений получать достояние предшествующих. На первом основано наследование по завещанию, на втором – наследование по закону.
О первом было уже говорено выше. Мы видели, что из самой духовной природы человека, из того, что он ставит себе цели, идущие далеко за пределы его земной жизни, следует, что посмертные его распоряжения должны быть уважены. И именно потому, что смерть есть самое торжественное событие в жизни человека – событие, перед которым исчезает всё мелкое и преходящее, и остаётся только внимание к постоянному и вечному, воля, выраженная в виду этой минуты, получает особенно священный характер. Поэтому все народы в мире, у которых не заглохло нравственное сознание, оказывали уважение к завещанию. Только поверхностное легкомыслие людей, понимающих единственно то, что можно видеть глазами и ощупать руками, отрицает этот всемирный факт. Этим человек низводится на степень животного, которое живёт только минутными ощущениями.
Однако воля завещателя встречает границы в другом начале, не менее возвышенном и святом – в праве детей на наследие родителей. Недостаточно произвести человека на свет, надобно дать ему средства существования в том размере, в каком это доступно самим родителям. Дети являются продолжением их жизни, а потому вступают во все их права, получают их достояние и принимают на себя их обязательства. На этом основан весь семейный быт, и это составляет не только право, но и обязанность детей. Требовать, чтобы каждый начинал сам от себя, ничего не получая от родителей, значит разрывать связь поколений и смотреть на лицо не как на произведение известной семейной среды, черпающей из неё все свои жизненные силы, а как на явление, взявшееся неизвестно откуда, загорающееся и потухающее, подобно упавшей звезде. Этим отрицается сам смысл человеческой истории, которая состоит в том, что следующие друг за другом поколения передают одно другому всё своё материальное и духовное достояние. Без этого человеческая жизнь не подвинулась бы далее первобытной дикости. Наследство есть то великое и плодотворное начало, которое связывает прошедшее с настоящим и будущим, а потому составляет источник и основание истинно человеческой жизни.
Против этого бессильно возражение, что преемственность возможна и помимо частного наследования, присвоением имущества государству, в руках которого оно может накапливаться и служить к пользе следующих поколений. Преемственность государственной жизни сама основана на преемственности рождающихся друг от друга поколений, то есть на преемственности семейной. В семействе человек родится и воспитывается; от него он получает все основы своего духовного и материального существования. Отрицание семейных начал во имя государственных есть, как уже сказано, не только отрицание самых возвышенных человеческих чувств, но и подрыв глубочайших устоев государственной жизни. Это полное извращение природы человека.
Государство тем менее может вступаться в частное наследство, что оно не имеет на него ни малейшего права. Оно не работает и не производит; это делают частные лица, а потому им и их детям принадлежит приобретённое ими достояние. Государство должно охранять это достояние от сторонних посягательств, а не присваивать его себе, что составляет худший вид грабежа, ибо это грабёж со стороны тех, кому власть дана затем, чтобы его пресекать. Всё, что государство вправе делать, это требовать от граждан, чтобы они часть своего достояния давали на общественные потребности; но и это должно совершаться на основании справедливости, по общему закону, то есть пропорционально средствам каждого. Присвоение же себе наследства путём чрезмерных налогов есть не что иное как замаскированное, лицемерное грабительство, начало, которое менее всего прилично государству как союзу, носящему в себе сознание нравственных требований.
Это относится не только к наследованию детей, но и к наследованию боковых родственников. Государство и тут не имеет права вступаться, потому что имущество ему не принадлежит. Частное имущество передаётся по началам частного, а не публичного права. Где нет ближайших степеней родства, там, за недостатком воли завещателя, наступает наследование более отдалённых родственников. Относительно родовых имуществ право последних основывается на том, что имущество родоначальника делится между потомками, и когда пресекается одна ветвь, то оно переходит к другим. Относительно же благоприобретённых имуществ, переход их к боковым родственникам при отсутствии завещания основан на родовой связи, которая сохраняет здесь существенное своё значение. Именно в этом, признаваемом всеми законодательствами праве, выражается то в высшей степени важное начало, что наследство есть установление частного, а не публичного права. Этим область частных отношений ограждается от посягательства со стороны государственной власти.