Медведица кая и не смотрит в небо. Потом, когда она станет бабочкой, еще насмотрится, налетается. А сейчас ей надо ползти.
Тихо в лесу
С веток падают тяжелые капли.
Сладкий запах таволги вместе с туманом стелется над болотом.
По влажной песчаной тропе ползет мохнатая гусеница Медведица кая.
Парадоксальность названия, затем парадоксальность соединения "медведицы" и действия "ползет", а затем неожиданное "ежится" от "капли дождя". Именно с этого места намечается "перелом" в системе координат миниатюры. Ведь все, что мы прочитали до этого момента, – иллюзия, а подлинность начинается с момента "разоблачения": "когда она станет бабочкой" переводит содержание из природоведческого этюда в философский: "ползет" – "налетается"; "приземленная жизнь" – "мечта о духовно-душевном полете".
И, как видим, название произведения, антитеза глагольного плана, "спиральная композиция", лирико-интонационный рисунок, – все вместе формирует жанр произведения как этюда-загадки, в котором наилучшим образом реализуется главное: тайна и ее разгадка. Изящество, видимая простота, "акварельность" живописного плана, помноженная на его динамичность, указывает на новые горизонты синтеза: не просто внутрилитературного, или просто художественного, а акварелью рисованного мультипликационного фильма, в котором даны органика динамичного живописания словом и динамика смены "акварелей".
И рассказы, и сказки Ю. Коваля мало согласуются с тривиальным обозначением жанра, зато и в тех и в других общий корень – "сказ". Талант рассказчика у него обозначился и как художника, имеющего дар сказывать, в каждом произведении (сказка ли, рассказ ли в их обычном именовании) всегда есть заветное слово, открывающее чудодейственность простых человеческих чувств и подлинных привязанностей.
Кажется, персонажи писателя не выдуманы, а "списаны" с жизни, – в каждом угадывается тот или иной типаж, встречавшийся среди деревенских жителей. Так традиционный рассказ в руках мастера приобретает новые формы. И чувство знакомости не должно обманывать: перед нами шедевры действительно мастера, – открывателя возможностей русской словесности XXI в. Юрия Коваля.
Образ-символ в истории русской прозы: Георгий Победоносец и "Чудо Георгия о змие"
Патетическое и ироническое. Способы выражения патетического содержания в прозе. Тема и мотив в истории русской литературы
Образ Георгия Победоносца и его иконописный облик "Чудо Георгия о змие" судьбоносны для истории не только русской литературы, но и культуры в целом. Во многовековом сознании славянских народов и русского в частности, при всей его многоплановости и мифопоэтических контаминациях, в русских и поэзии и прозе он упоминается часто и несет множественность тех значений, что вобрал в себя за свою сложную историю. К описанию образа имени в русской прозе и поэзии исследователи обращались неоднократно с разной степенью постижения глубины соотнесенности с образом святого. При этом напомним, что именно в роковые для Отечества времена доминантным становится образ "Чудо Георгия о змие", обладающий поистине чудотворящей силой.
Как известно, св. Георгий принял мученический венец в 303 г. н. э. И уже на одной из сорока керамических икон, найденных в Македонии и датируемых IV–VI вв., мы видим его именно змееборцем.
Н.М. Тарабукин в книге "Смысл иконы" намечает принципиальную разницу светской живописи и иконописи. Он говорит: "Светская картина действует "заразительно", она "увлекает", "захватывает" зрителя. Икона не "зов", а путь. Она представляет собою восхождение души молящегося к Первообразу. На икону не смотрят, ее не "переживают", а на нее молятся".
Георгий – один из наиболее почитаемых святых в православии, в России знает этот образ всякий, от мала до велика. Новое роковое русское время – и в русской прозе вновь возникает имя Георгия Победоносца как освободителя и защитника. Именно так (хотя имя любимо, переиначено и довольно частотно для прозы XX века), Егором Дремовым назвал своего героя, горевшего в танке, А.Н. Толстой в рассказе "Русский характер"; у других писателей советской литературы и Юрий, и Егор – семантически значимые для произведений имена, хоть и "растворенные" зачастую в бытовых подробностях.
Для писателя Вячеслава Дегтева это имя почти литургического наполнения. Мы встречаем его в рассказах "Последний парад", "Разумные существа", др. Причем совершенно очевидно, что писателю важна "молитвенно-победительная" сила Имени: "Пусть же вырастут они, как и батька Егорий, – победителями", – говорит автор о будущих детях солдата кавказской войны.
Особняком в ряду его прямых, очень жестких, трагически определенных и семантически плотных, немногословных рассказах стоит рассказ "Георгий-Победоносец" с подзаголовком "рассказ казака". Практическое отсутствие дистанции между автором-повествователем и героями рассказа сообщает рассказу черты очерка-исповеди об увиденном и пережитом октябрьской осенью 1993 г. Завершается он подлинной молитвой повествователя-побратима погибшего воина: "О, великомученик, чудотворец, равностоятель пророков, соревнитель апостолов, предводитель херувимов, соправитель архангелов, твердейший адамант, – проснись!"
Небольшой по объему рассказ вмещает, кажется, всю драматическую русскую историю, начиная с подвигов былинных богатырей (и Святой Егорий в духовных стихах – избавитель Руси от злого змия); времени, когда "шумел-горел пожар московский" в 1812 г., до пожаров, обстоящих со всех сторон Родину на уже новом рубеже XX–XXI столетий.