— К тому же я привык к более сильному тяготению. А в чем дело, ты устал? — этот вопрос я задал как бы между прочим, но ответа ждал с волнением. До сих пор он казался свеженьким, как огурчик.
— Нет, со мной все в порядке. Пока дорога еще не трудна.
— Судя по карте, отсюда путь будет все тяжелее и тяжелее.
— Да, на высоте я начну выдыхаться, — согласился он. — Но все же как-нибудь выдержу. Только вот Вула измоталась, бедняга.
Собака растянулась на боку. Она была похожа на павшую лошадь, вот только ни у одной павшей лошади не дрогнул бы хвост при упоминании ее клички да не ходили бы ходуном ребра от усилий набрать разреженного горного воздуха.
Разреженного, конечно, по меркам Вэнгарда. По сравнению с земным воздухом содержание кислорода по-прежнему оставалось высоким.
— Почему бы не послать ее обратно?
— Не уйдет. И потом мы еще будем рады Вуле, когда появятся снежные скорпионы.
— Опять ты об этих скорпионах. Ты уверен, что они не плод твоего воображения? Эти места выглядят пустынными, как заброшенное кладбище.
— Они выжидают, — сказал он. — Они знают меня и Вулу. Много раз они пытались проверить нашу бдительность — и каждый раз оставляли на снегу своих мертвых. Поэтому они просто следуют за нами и выжидают.
— Моя пушка справится с ними, — я показал ему официально разрешенное огнестрельное оружие, которое было у меня на виду. Он вежливо осмотрел его.
— Снежный скорпион умирает нелегко, — заметил он.
— Эта штука бьет как пушка, — уверил я его и продемонстрировал эффективность пистолета, отстрелив верхушку шкалы ярдах в двадцати от нас. Между деревьями заметалось мощное эхо: «Кар-ронг! Кар-ронг!» Он чуть улыбнулся.
— Все может быть, Карл Паттон.
Эту ночь мы провели в лесу.
На следующий день ходьба наша стала иной с самого начала. На открытом месте намело снега, который замерз и покрылся коркой, выдерживающей мой вес, но ломающейся под ногами великана и его собаки. Теперь я уже не плелся позади. Я возглавил процессию, а большому Джонни пришлось тяжеловато, когда он вынужден был поспевать за мной. Он не жаловался и, казалось, не задыхался слишком сильно. Он просто продвигался вперед, то и дело останавливаясь подождать, пока его милый песик догонит его, и каждый час устраивал привал.
По мере подъема местность становилась все более и более открытой. Пока мы шли по лесу, вокруг были деревья, и оставалось ощущение чего-то знакомого, не слишком, конечно, но все же вокруг была жизнь, и притом почти земного типа. Можно было обманывать себя, представляя, что где-то вон за тем перевалом увидишь дом или дорогу. Но только не здесь. Перед нами расстилалось теперь совершенно голое снежное поле, чужое, как поверхность Юпитера, украшенное только тенями окружающих горных вершин. А впереди над ним нависал ледник, выделяясь на фоне темного неба, сахарно-белый в лучах заходящего солнца, пестрящий зеленовато-голубыми тенями.
Часа через три великан вдруг указал мне на что-то далеко позади нас. Это было похоже на россыпь черного перца на белой скатерти.
— Стая скорпионов.
— Если мы будем стоять и смотреть на них, нам никогда их не обогнать,
— проворчал я.
После этого мы непрерывно шли на протяжении десяти часов, поднялись и перевалили через один хребет, потом через второй, еще более высокий, и только тогда он попросил сделать привал. Уже надвигались сумерки, когда мы устроили свой лагерь в снежном сугробе, если только можно назвать лагерем пару нор, вырытых в снегу. Великан разжег небольшой костер и разогрел суп. Мне он, как всегда, налил очень солидную порцию, а себе и своей собаке оставил, на мой взгляд, меньше, чем следовало бы.
— Как у нас с припасами? — спросил я.
— Все в порядке, — только и ответил он.