И сами провели инструктаж, и даже предложили ему разработанный вами план операции. Я понимаю – вы радели за дело, и не ваша вина, что Юровец вас не послушал. Вы сделали все возможное, и обвинить вас не в чем. Хотите глоточек? – Хозяин снова извлек бутылку «Империала», не торопясь открутил пробку, налил – немного, с наперсток. Поднес стопку к губам, втянул воздух, пригубил. Поцокал языком.
– Ах, какая все же прелесть. Жаль, нет настоящего коньячного бокала. Как же редко такая прелесть попадает в руки!
Сергей Андреевич почувствовал, что бледнеет.
– М-да. Знаете, наша с вами профессия предполагает некоторый градус паранойи. Недавно ко мне попали данные об одном, скажем так, сомнительном происшествии на таможне. Крупная партия хорошего коньяка, несколько необычно оцененная. И распроданная. За два часа. После конфискации. В общем, ничего криминального. Коньяк у нас популярен. Правда, выговор товароведу стоило бы сделать. С занесением. Впрочем, ошибся человек, с кем не бывает. И с покупателем вроде все в порядке. Вернее, с покупателями. За исключением, пожалуй, того, что один покупатель потом повел себя странно. Я бы даже сказал, не по-товарищески.
– Я не понимаю, о чем вы, Вадим Вадимович.
– Вы не понимаете? Хорошо. Хорошо, Сергей Андреевич. Я объясню вам простыми словами. Предположим, – подчеркиваю, предположим, – что продолжение вашего… э-э… торгового сотрудничества с Юровцом сулило вам неприятности. Крупные. Денежные и служебные. И тут подворачивается ваш художник, полубезумный, но очень перспективный. И вы, прекрасно зная манеру Юровца, а главное, его самоуверенность, препоручаете ему дело. Когда предвиденная неудача становится очевидной для всех, вы обвиняете Юровца. Справедливо. Но, в отличие от него, вы хорошо представляете способности клиента. Когда он начинает, вопреки ожиданиям Юровца, приходить в себя, вы предлагаете снова возобновить обработку. И отправляете взбешенного неудачей Юровца на взятие. И подробно его – униженного и публично высмеянного вами – инструктируете. Не с глазу на глаз – на совещании. Чтобы он уж наверняка действовал вопреки вашим советам. Именно так, чтобы ваше карманное чудовище оказалось наиболее разрушительным.
– Простите, но это нелепо. Невероятно и абсурдно, не говоря уже о наших с Виталием Антоновичем прекрасных отношениях.
– Вы уж извините. Я же говорю – паранойя. Но мне иногда довольно трудно от нее избавиться. И потому я прошу вас о помощи. Рассейте мои подозрения. Найдите и верните объект. Вы ведь поможете мне?
– Да, – ответил заместитель начальника отдела семнадцать «В».
Глава 4
Юс проспал почти сутки – от рассвета до рассвета. Проснулся всего раз, чтобы опорожнить переполненный мочевой пузырь. Слезая с верхней полки, не удержался, шлепнулся на пол, ушибив бок. Долго не мог встать, не держали колени. Добрел до туалета, а там, помочившись, чуть не упал. Если бы упал, наверное, прямо там и заснул бы. Сон вяло булькал в теле, слабом, отяжелевшем, ноющем. Давил на веки. Возвратившись в свое купе и закрывая дверь, Юс прищемил распухшие, с почернелыми ногтями пальцы на правой руке и зашипел от боли. Боль помогла – хлестнула кнутом, уколола онемевшие мышцы. Иначе не залез бы на верхнюю полку. Там уронил голову на подушку, прижал к животу ноющую кисть и отключился.
Когда проснулся, светало. Сквозь толстое оконное стекло падал серый свет. Поезд стоял на какой-то мелкой станции с неразборчивым черно-белым названием, прилепленным под самой крышей одноэтажного облупленного вокзала. Кирпичный багажный барак. Пустой, полузаметенный песком плац. Деревянные киоски, треснувшие стекла, вспучившая асфальт трава. Штабель старых шпал. Одуванчики. Проломленный чьей-то ногой деревянный ящик.