Отметим также эффективное использование метода "сократовской ловушки", о котором уже шла речь, и мягкую тональность реакций автора на его же профессиональные жесткие логические выводы. Эссеистические элементы в аналитической публицистической статье выполняют функцию "очеловечивания" текста и приближения его к читателю. Свойственный такому типу текстов эффект убеждения смягчается эффектами личного мнения и сопричастия.
Но, пожалуй, самый неожиданный эффект присутствия элементов эссе обнаруживаем в таком, совсем, на первый взгляд, не подходящем месте, как некролог. В последние годы эта тенденция проявляется все чаще. Как правило, предпринимается попытка осмыслить сделанное человеком, дать оценку его жизни на уровне философских или близких к этому рассуждений о земной жизни вообще. Конкретный пример - "прощание с философскими идеями" известного в прошлом диссидента философа А. Зиновьева в тексте критика Л. Анненского (Мужество мысли // "Известия". 15 мая 2006).
В жизни автор знал и "бесконечно уважал" А. Зиновьева. В эссеистическом плане он отдает дань его мыслям и идеям, доказывающим "фантастическую жесткость мыслителя и невероятного мужества человека". Выделив самые главные философские идеи, - не дела, поступки, факты биографии или жизненные ситуации, а именно идеи, автор делится с читателем личным восприятием этих идей. Дает их оценку и комментирует воздействие на собственное мнение. Затем предлагает читателю несколько идей, занимавших философа, которые требуют дальнейшего осмысления. "Москва - не русский город" есть "предмет очень горьких размышлений". Или "о самой России" он говорил "с поразительной безжалостной прямотой".
Такое вот своеобразное эссеистическое действие: прощаясь с человеком, развить его мысли, продолжить их жизнь.
Но вот пример с противоположным знаком. Влияние моды на эссеистическое "я" наблюдаем даже в таком жанре, как спортивный репортаж. Репортер, рассказывая о конкретном событии, вдруг отрывается от земли и устремляется в философские выси, многозначительно и загадочно рассуждая о философии игры в бадминтон или регби, о психологических потрясениях побежденных и о синдроме славы у победивших, о непонятной русской душе. И уже забываешь о самом событии, пытаясь преодолеть дебри потока неорганизованной мысли. Затем автор обычно все-таки выруливает на главную репортажную дорогу и сообщает, чем закончилось событие. Вот эта завершенность и есть грань, не позволяющая приблизиться к эссе, - жанру всегда не завершенному, без финала и результата, с открытой концовкой. И не только в спортивном репортаже. Речь - о любом традиционном газетном жанре. Хотя никто не спорит: насыщение элементами эссе делает любой текст привлекательнее для читателя.
Рождение жанровых "гибридов", на наш взгляд, связано с развитием форм выражения эссеистической позиции автора. Особенно активно это происходит в авторских колонках, опубликованных под одной рубрикой "Резонер". Остановимся на двух, совершенно разных по типу позиции автора текстах - "Анахронизм и анахореты" С. Лескова (Известия. 18 сентября 2006) и "Ученые-разбойники" (там же. 21 августа 2006). Рубрика подсказывает, чего же ждать от автора и его текста: "резонер - человек, склонный к пространственным рассуждениям нравоучительного характера". Но в рассматриваемом тексте этого мы не видим.
Автор в форме "робкого замечания" рассуждает о "главном парадоксе советской науки", который состоял в том, что ученые "под прицелом снайпера", в период репрессий сохранили состояние внутренней свободы. От "робкого замечания" (а его можно сделать только от собственного "я") автор незаметно переходит к форме "мы", включающей в себя и его личное "я": "нам невозможно понять, какие силы помогли выстоять. не озлобиться, не мстить, но "укреплять режим преданно и всемерно". А дальше - слом ритма: "парадокс новейшего времени в том, что, когда сумерки рассеялись, полет интеллекта иссяк и наука пошла на убыль". Мысль переходит в ироническую плоскость (конкретные примеры с комментарием о деятельности РАН). От иронии - к сатирическим фактам и уточнениям ("А то ведь смех и грех": в здании Санкт-Петербургского научного центра открыто уже пять ресторанов, элитный мебельный салон, бутики.).
Движение мысли резонера переходит в практический план. По схеме "вопрос - ответ" отмечены изменения, которые будут вписаны в устав академии. Автор от своего имени, внешне с полной серьезностью, вносит конкретное предложение: перевести всех членов-корреспондентов РАН в академики. И в рассудительной мягкой форме "я полагаю" высказывает надежду на то, что такие конкретные предложения (юмор, конечно же) снимут все острые проблемы.
И вдруг - возвращение к забытой роли резонера. Смена ролевых позиций очеловечила этот текст. Перед нами не занудная, утомительно-нравоучительная, возвысившаяся над читателем фигура, а живой человек, заинтересованный в решении сложных проблем в науке. Как видим, есть и такой вариант обновления позиции автора в публицистическом тексте.
В другом материале, опубликованном под той же рубрикой и того же автора, элементы эссе выполняют свою роль еще ярче и эффективнее. Итак, "Ученые-разбойники". В авторском написании через дефис, как странное и неожиданное приложение. Эта эссема очень напоминает "бином фантазии" (фантазирование, по Дж. Родари, новой реальности, как в волшебной сказке "Царевна-лягушка"). Рой символов разлетается по тексту и выстраивается в цепь новых представлений. Так зарождается сатирический эффект.
В теоретическом плане интересно отметить, что тяга эссе к сатирическим жанрам была замечена литературоведением и стала объектом дискуссии в 20-х годах. Так, Б.В. Томашевский обратил внимание на существование "промежуточной" формы, находящейся "на грани газетного и литературного творения", в котором происходило "новое функциональное перераспределение элементов уже сложившихся жанров", что, по его мнению, было "равносильно рождению нового жанра". А В.Б. Шкловский, сравнивая две родственные формы - эссе и фельетон, - принципиальное различие отнес в область разного адреса этих жанров: ".фельетон предназначается именно массам, эссе - культурно-воспитанному, но не узко специализированному в интересах своих обществу. В своей истории фельетон говорит о сегодня, эссе - о вчерашнем дне. Опыт - для журнала, фельетон - для газеты".
К сожалению, такая категоричность в теории не поддержана практикой ни тех лет, ни современной. Известны эссе, говорящие не о вчерашнем дне, а о сегодняшнем, адресованные широкому читателю и опубликованные в газетах. Это позволило вывести новую закономерность, которая нам кажется более гибкой и отвечающей сути жанра: эссе - нейтральная, но доступная полоса для писателя и журналиста, на которой может проявить себя и тот и другой, если обладают глубокой эрудицией, аналитическим умом и профессиональным мастерством.
Эссе С. Лескова "Ученые-разбойники" - едкая сатира не на вчерашний, а на сегодняшний день. Опыт, оказывается, вполне подходит не для журнала, а именно для газеты (перекличка исторических моментов!). Проблема злободневна: перерождение интеллигенции и криминальная деятельность ученых (конкретнее - взятки берут профессора на экзаменах). Позиция автора понятна из отрицательно-оценочной лексики. В композиционном плане идет исследование проблемы. Приемы сопоставления ("взвешивается" опыт сегодняшнего дня с исторической ролью интеллигенции) делают наглядно выразительной потерю интеллигенцией высоких позиций в обществе: русская интеллигенция, которая была носительницей высшей духовности, теперь "все ближе смыкается с преступным миром".
Проблема поднята на философскую высоту: ".вопрос о взаимосвязи нравственности и знания волновал человека с тех пор, как были созданы первые этические системы и появились задатки науки". Осмысляется и опыт "китайского мудреца" Лаоцзы, который выводил нравственность из свойств ума, накопившего знания. И опыт "мудрейшего из мудрых" Сократа, который считал, что "зло есть результат незнания". И опыт буддизма, признававшего одним из трех главных ядов - невежество. Опыт христианской культуры, опыт ученых-атеистов, опыт в самом широком плане в сопоставлении с фактом невежества ученых-мутантов, забывших об этике, подкрепляется и конкретными примерами, парадоксальность которых доводит ситуацию до абсурда: "Представить, что Ньютон обобрал монетный двор, которым руководил, невозможно. Менделеев не мог брать взятки на экзаменах." и т. д.
В эссе всего шесть абзацев. Но на четвертом резко обрывается эссеистическая обращенность в высокую философскую сферу. Предлагается (в двух последних абзацах) открытая публицистически-резонерская программа действий. Автор пишет, что вина за нравственный упадок лежит не только на интеллигенции, потому что "наука, образование, культура оказались на обочине внимания общества, бизнеса и государства".
И снова - парадоксальная концовка, которая обрывает разумные рассуждения: "Но если наука все ближе к криминалу, то, может быть, преступники спасут науку?"
Перепады ритма создают иллюзию спонтанности. Да и последний риторический вопрос, спроецированный на заголовок-эссему - "Ученые-разбойники", усиливает разоблачительный эффект "жанра-гибрида", своеобразного сплава эссе и фельетона. И это еще один вариант публицистического текста с элементами эссе.