Настасья Кириловна. Что говорить, конечно: человек простой всегда бывает здоровее; но дядюшка-то… Ах, творец небесный! Все это время я как будто бы предчувствовала: в город ехать не надобно, а хочется… Ваничка тоже подмывает; но Алексей Яковлич у меня ведь прескупой-скупой на лошадей: как ехать куда-нибудь, так и история, хоть до драки дело! Ну, думаю, впрочем, ничего! Встала сегодня еще в четыре часа утра, велела потихоньку заложить бричку, разбудила Ваничку: поедем, говорю, друг мой, покуда папенька спит, так в пять часов и укатили, он еще и не просыпался. Да ты узнал ли, Никитушка, моего Ваничку-то? Посмотри, батько, какой молодец вырос! Ваничка, поди, друг мой, познакомься, – это камердинер дяденьки.
Ваничка (с важностью Никите). Ты лакей, что ли, дедушкин?
Никита (мрачно). Лакей-с.
Настасья Кириловна. Еще какой лакей-то?.. Редкостный, можно сказать, по своему усердию. Вон и я своей прислуге все говорю: вот, говорю, берите пример с дяденькина человека, вот служит, так служит! (Обращаясь к сыну.) Ваничка, тебе, может быть, трубки покурить хочется? Угости его, Никитушка, трубочкой! У вас, богачей, верно, уж есть табак. Он у меня презастенчивой, никогда сам ничего не попросит.
Никита. Ну, этого добра у нас нынче и в заводе нет; барин с полгода как перестал курить, доктора запретили.
Ваничка (с досадой). Что это, маменька, вы все просите! У меня свои папиросы есть. (Вынимая из кармана самодельную папироску, Никите.) Дай мне огня!
Настасья Кириловна. Ну, когда есть, так и прекрасно! Дай ему, Никитушка, огня, да расскажи мне что-нибудь про дядюшку.
Никита (подавая Ваничке спички, который закуривает папироску). Что дядюшка?.. Слава богу– ничего!
Настасья Кириловна. Очень он слаб?
Никита. Ничего-с!
Настасья Кириловна. А бледен этак и худ?
Никита. И этого ничего нет!
Настасья Кириловна. Ударов с ним не бывало ли? Нынче все больше удары поражают.
Никита. Какие удары?.. Так вот только робки они очень и сумнительны.
Настасья Кириловна. Ты этого не говори, Никитушка! Эти параличи прескрытная болезнь: вначале их и заметить трудно, а тут вдруг одним разом и покончит… сделал ли он по именью-то своему распоряженье? Ведь бездетный, Никитушка, сам согласись. Вот хоть бы взять с тебя: дал ли он тебе вольную-то? Обеспечил ли тебя?
Никита (стыдливо). Нет-с, не давал…
Настасья Кириловна. Стало быть, он ничего этакого о духовной не думал, завещания еще никакого не писал?
Никита. А бог их знает… Со мной не станет об том говорить.
Настасья Кириловна. Конечно, конечно, Никитушка! Я только так спросила, потому что неровен час… эти вещи всегда нужно делать заблаговременно, а особливо при слабом здоровье… Ваничка, не хочешь ли, друг мой, чаю? Тридцать верст ведь проехали… Угости, Никитушка, чайком, да и хлебца белого вели подать: есть что-то хочется.
Никита. Сию минуту-с! (Уходит.)
Явление V
Настасья Кириловна и Ваничка.
Ваничка. Мы здесь долго, маменька, просидим? Мне к Надежде Ивановне хочется.
Настасья Кириловна. Ах ты, дурачок, дурачок этакой! Балую я тебя очень: не то бы мне с тобой надобно делать. Какой еще ты жених.
Ваничка. Вот вы, маменька, и на попятный двор – это уж подло… У ней сто душ-с. Я вам денег за это дам; мне жениться на ней очень хочется. Она добрая-с: все со мной заигрывает.
Настасья Кириловна. Не пойдет она, мне кажется, за тебя, Ваничка! Конечно бы, недурно, да молод ты еще очень.
Ваничка. Нет, маменька, ничего, пойдет! Я ей одну штучку скажу, так пойдет.
Настасья Кириловна. Ах, боже мой, боже мой! Молодо-зелено. Но только, друг мой, погодим еще; здесь еще нам надобно побыть, здесь-то нам большая польза может быть!.. Посмотри-ко, комната-то, какая отличная!.. Вещи-то все какие богатые… Поди-ко сюда, погляди: какое пальто бесподобное. Вот бы тебе такое; я думаю, чай, впору будет.
Ваничка (рассматривая пальто). Да-с, маменька, пальто важное; пуговицы, должно быть, московские, здесь этаких совсем нет.
Настасья Кириловна. У него все московское, – страшный ведь богач! Надень-ка, примеряй, друг мой!
Ваничка надевает и охорашивается.
Ах, как прелестно на тебе сидит… бесподобно! Ну, погоди, друг мой, мы у него как-нибудь его выханжим.
Ваничка (смеясь). Не даст, маменька, жалко будет.
Настасья Кириловна. Ай нет, не говори; он предобрейший и преродственный всегда был, а теперь и подавно: куда ему беречь. Говорят, не сегодня, а завтра ляжет в могилу. (Таинственным полушепотом.) Я даже думаю о духовной его попросить: не сделает ли он духовной на наше семейство.
Ваничка (еще более смеясь). Ой, маменька, какие, я вижу, вы ловкие. Недаром папенька говорит, что вам бы на бедность ходить сбирать: вы бы у мертвого выпросили.
Настасья Кириловна. Что же такое? Это не воровство какое-нибудь: женщина не мужчина, чем ей промышлять для семейства? А папеньке твоему уж обыкновенно: чем бы-нибудь только да обидеть меня! (Подходя к столу.) Ах, здесь-то, здесь-то, Ваничка, посмотри: какие прелести. (Берет папиросницу.) Это что еще такое? Бумажник, что ли?
Ваничка. Нет, маменька, это папиросница. Вот бы это мне нужна штука!
Настасья Кириловна. Возьми!
Ваничка (сомневаясь). Ай нет, стыдно!
Настасья Кириловна. Ничего, возьми, право, возьми, я ему сама после скажу. Из кармана-то у тебя совестно уж будет взять. (Сует ему папиросницу в карман.)
Ваничка. Ну, маменька, смотрите, как он рассердится да браниться начнет.
Настасья Кириловна. Вот пустяки: этакой благородный человек рассердится! Еще очень будет рад, что по-родственному без церемонии позаимствовались.
Ваничка. Ну, ладно, маменька, я все на вас сворочу: прямо скажу, что это вы подтибрили.
Настасья Кириловна. Ну, хорошо, говори на меня, что с меня, старухи, взять. (Осматривая комнату.) Чего бы у него еще попросить? Право, уж и не знаю… Разве вот шапку тебе бобровую. Помнишь, ты у меня еще все просил.
Ваничка. Ну, уж это дудки-с!.. Эта вещь дорогая, – рублев пятьдесят стоит. (Надевает шапку, сворачивает ее набок и смотрится в зеркало.) А ведь славно, маменька, точно какой турка.
Явление VI
Те же и Дурнопечин.
Настасья Кириловна(всплеснув руками). Ах, дядюшка!.. (Бросается обнимать Дурнопечина.) Ваничка, обнимай дедушку!
Ваничка быстро снимает шадку и тоже обнимает его.
Батюшко!.. Милой вы мой! Красавец вы мой, бесценный! Вас ли я вижу, ненаглядный вы мой!.. Ваничка, поди, поцелуй у дединьки ручку!
Ваничка хочет поцеловать, но Дурнопечин не дает ему руки.
Дурнопечин.. Полноте, не надобно, мой милый. (Едва приходя в себя от всех этих объятий и выходя на авансцену.) А я вас сначала и не узнал.
Настасья Кириловна(следуя за ним). Мудрено ли, кровный мой! Десять лет ведь не видались. (Показывая на сына.) Позвольте, дядюшка, Ваничку моего вам представить – старший сын мой, дядюшка.
Ваничка (расшаркиваясь перед Дурнопечиным). Я вас, дедушка, вовсе не таким воображал.
Дурнопечин (более погруженный сам в себя). А каким же?
Ваничка. Да я думал, что вы сусами-с!
Настасья Кириловна(перебивая сына). Он, по нашим-то словам, дядюшка, вас воображал этаким молодцом, каким прежде вы были.
Дурнопечин. Стало быть, я очень переменился?
Настасья Кириловна. Ах, дядюшка, узнать нельзя. Вот как бы, кажется, на дороге встретились да наплевали в глаза, так и тут бы не признала.
Дурнопечин (грустным голосом). Все болен, Настасья Кириловна.
Ваничка. Вы бы, дедушка, верхом катались… Вон у папеньки только от этого и проходит.
Настасья Кириловна(перебивая его). Что это, Ваничка, ты про папеньку говоришь, у него уж болезнь известная – геморрой, от которой моционом лечатся. А дядюшка, как я вижу, так весь расстроен.
Дурнопечин (еще более грустным голосом). Именно весь расстроен, не об лечении надобно думать, а о другом.
Настасья Кириловна(тоже грустно). Что это; дядюшка… Конечно, болезнь, видно, большая, однако, мой бесценный, почему же и не пользоваться: вот бы вы попробовали каждое утро огуречный рассол пить или можжушной квас! Одна моя знакомая так от водяной этим вылечилась, да и водяная-то с ней от пьянства приключилась, доктора сказали, что просто неизлечима.
Дурнопечин. Вздор какой!.. Поможет мне огуречный рассол.