Французы вкладывают в это слово еще и терминологическое содержание, определяя таким образом стихийное, хаотическое начало как эстетический прием. Воспользовавшись этим термином, позволим себе ввести категорию семантического скандала как категорию, описывающую "план содержания" абсурдного текста. Под семантическим скандалом, "учиняемым" абсурдным текстом, удобно, следовательно, понимать, стихийность его содержания: какие бы то ни было смысловые рамки, сдерживающие автора, таким образом, отсутствуют.
Мы намерены доказать, что "семантический скандал", учиняемый абсурдным текстом, уравновешивается – и тем самым фактически сводится на нет – абсолютным "структурным покоем", или "структурным комфортом". Семантический хаос (репрезентант особой "художественности") устраняется детальной простроенностью структуры, подчеркнуто грамотной диспозицией материала (репрезентант особой "литературности").
Часто эта "литературная грамотность" настолько демонстративна, что стихийное содержание оказывается целиком вписанным в некоторый – часто общеизвестный, традиционный – канон.
Наиболее очевиден такой канон, когда дело касается абсурдных стихов (т. е. литературных произведений в стихотворной форме). И это, конечно же, неудивительно: стихотворная речь сама по себе уже достаточно канонична: ритм, строфика, рифма. Что же касается абсурдных стихов, то их отличает не просто наглядно, но до маниакальности скрупулезно организованная структурность.
Обратимся для начала теперь уже к стихотворному произведению Льюиса Кэрролла, "Охота на Снарка", на которое нам уже неоднократно приходилось ссылаться по разным поводам, но которое пока так еще и не стало предметом обстоятельного анализа.
Обратим внимание на то, что текст этот у нас существует в литературных переводах совсем недолго: имеются в виду современные его переводы, так как попытки обращения к переводу "Снарка" делались и раньше – в конце XIX – начале XX века. Современных переводов два: оба только что изданы, один из них принадлежит Г. Кружкову, второй – автору этого исследования.
"Охота на Снарка" не получила в отечественном литературоведении адекватной оценки. Вот как, например, обошлась со всемирно знаменитым текстом "Краткая литературная энциклопедия" (интересно, что, беспечно попирая сразу все законы семантики, а заодно и английской грамматики, автор словарной статьи "Кэрролл, Льюис", перевел "The Hunting of the Snark" как "Охоту Ворчуна"):
"Следующие л и т е р а т у р н ы е о п ы т ы (разрядка моя – Е.К.) Кэрролла в стихах – "Охота Ворчуна" (1876) и в прозе – "Сильвия и Бруно" (1889-1993) особого успеха не имели".
Даже если это отчасти и справедливо по отношению к "Сильвии и Бруно", по отношению к "Снарку" это просто дезинформация: тираж первого издания разошелся практически сразу, а в последующие шесть лет было распродано восемнадцать тысяч экземпляров; к 1908 году книга выдержала семнадцать (!) изданий. В настоящее же время (а настоящим оно является и для "Краткой литературной энциклопедии" в том числе) "Охота на Снарка" представляет собой одно из наиболее часто цитируемых произведений мировой литературы, в Англии существует даже "Общество любителей "Снарка"", а несколько лет назад в Лондоне чрезвычайно известный ныне композитор Майкл Батт предложил вниманию любителям музыки и любителям Кэрролла рок-оперу "Охота на Снарка" с Джулианом Ленноном в главной роли. Опера стала одним из главных музыкальных событий сезона. Впрочем, как мы знаем, "у советских – собственная гордость"…
Возвращаясь к проблемам структурной организации "Охоты на Снарка" (с намерением доказать тезис о "маниакально скрупулезной" структурированности абсурдного текста), сразу же обратим внимание на предельно странное определение жанра в подзаголовке – агония. По свидетельству Мартина Гарднера, наиболее успешно объяснявшего произведения Кэрролла, "в старом смысле" агония "означает высокую меру страдания, телесной боли или смерть".
В общем представлении агония связывается с непрерывным процессом, а потому еще более странно выглядит рядом с этим словом "придаток" – "Агония в восьми приступах". Такая детализация (и "дискретизация") недискретного, в общем, состояния могла бы удивить, если бы текст, лежащий перед нами, не был образцом литературы абсурда. Это принципы литературы абсурда вынуждают автора с самого начала предельно четко структурировать даже предполагаемое содержание. На этом фоне "спонтанность возникновения" произведения, как о том свидетельствовал Кэрролл, может быть, даже нуждается в некоторой ревизии: в основе действительно спонтанного текста едва ли может лежать столь сбалансированная структура!
Итак, "Агония в восьми приступах".
Показательно, что приступы выглядят весьма соразмерно, то есть это приступы приблизительно одинаковой протяженности, что тоже "подозрительно" с точки зрения медицинской!.. Если агония есть процесс недискретный, то "измерять" ее, да еще и фиксируя "благородную пропорциональность", есть занятие практически безнадежное.
Каждый из приступов назван в порядке следования: "Приступ первый", "Приступ второй", "Приступ третий" и т. д. Такое "хронометрирование" есть тоже разумеется, следствие того, что перед нами подчеркнуто структурированный абсурдный текст.
Может быть (забегая немножко вперед), жанровый подзаголовок – "Агония в восьми приступах" – как раз, на концептуальном уровне, и есть разгадка того, что такое, собственно, абсурд. Абсурд – это, стало быть, насильственно и демонстративно расчлененный на части континуум, в принципе расчленению не поддающийся, но тем не менее "препарированный" и разложенный по частям в порядке их следования.
Эта "логика структуры" захватывает читателя с самого начала – более того, еще до начала собственно "Охоты на Снарка" – во-первых, на уровне жанрового подзаголовка, а во-вторых, при обращении к "посвящению", предпосланному произведению.
Это посвящение выглядит так:
Посвящается дорогому Ребёнку
в память
о золотом лете
и перешептываниях на солнечном берегу.
А вот как выглядит собственно текст этого посвящения в нашем переводе:
ГЕРТ… нет, молчу: грозна ты не шутя!
Ещё бы – меч… мальчишеский наряд!
Расстанься с ними, сядь ко мне, дитя,
Ты слушаешь? Я рад.РУДА фантазий – щедрая руда.
Умей – всем силам злым наперекор –
Добыть ее из жизни иногда.
А впрочем, это вздор.ЧЕТ-нечет, Дева Милая!.. Слова –
Ей-ей, великолепная игра:
Так поболтаем ради баловства,
Твоя душа добра!Э… ВЕЙ, веселый ветер, прочь, тоска!
В работе дни текут мои, хотя
Едва ли берег моря, горсть песка
И образ твой забудутся, дитя!
Мы намеренно привели полный текст стихотворения, чтобы дать возможность читателям воочию, что называется, убедиться в его гиперструктурированности. Мало того, что это классическое (традиционно ритмизованное, строфическое и рифмованное) стихотворение, оно еще и написано акростихом: первые буквы стихов складываются в имя маленькой героини Л. Кэрролла – Гертруды Четтэвей, которой и адресована "Охота на Снарка". Но и это еще не все: стихотворение сопровождено особым структурным сверхзаданием: имя Гертруды Четтэвей разбито на четыре части, каждая из которых не только открывает очередное четверостишие – ГЕРТ, РУДА, ЧЕТ, Э…ВЕЙ, – но и является при этом самостоятельным полнозначным словом в составе первых строк четверостиший.
А если кому-то и этого покажется мало, существует и пятый акцент – тоже сугубо структурного свойства! Если читать только первые буквы каждой строки по-английски (чего, к сожалению, уже совершенно невозможно добиться в русском переводе), то они складываются не только в имя героини, но и во фразу "Gertrude, chat away!" – "Гертруда, поболтаем-ка!".
Видимо, после всех этих подробностей не остается уже никого, кто все еще хотел бы оспорить тезис о крайней изощренности формы данного стихотворного посвящения!
Между прочим, любовь Кэрролла к акростихам могла бы составить тему самостоятельного исследования. Их у него действительно великое множество – и естественно поэтому, что данный (заметим, чисто внешний и довольно трудноисполнимый) прием доведен поэтом до совершенства. По-видимому, прием осознавался им как весьма и весьма значимый в системе его представлений.
Не будем забывать при этом, что поэтическая система, в которой мы в данный момент находимся, есть система абсурда, то есть система, сама по себе требующая педантично выстроенной структуры. Но не до такой же, как говорится, степени педантично!
Может быть, столь несомненное пристрастие Кэрролла именно к акростихам (в дополнение к и без того очевидному "порядку следования частей") действительно способно натолкнуть на мысль о своего рода мании – структуромании, так сказать… но этот аспект проблемы будет затронут чуть позднее.