Конечно, атавизм сильных идентификаций, желание и предпочтение их (и не только тех трех, мной упомянутых) проявляется во всякого рода объединениях с милитаризированной униформой, в молодежных сходках и группах, сектах и культах. Но даже и они в пределах бесчисленного количества городских контактов, идентификаций и перемещений размываются в своей тотальности и длительности.
Так вот, приняв либо за данность, либо за условность предложенный мной набор идентификаций, признаем, что именно мобильность в переключении и отыскании оптимальных модулей перевода-перехода становятся основными параметрами сбалансированной и удачливой личности. Даже возникший в пределах западной культуры новый доминирующий идеальный образ профессионала в своей основе имеет и акцентирует эту самую мобильность и культурную вменяемость.
Собственно, проекция этой проблематики и типа социокультурного поведения на сферу художественной деятельности и порождает основной образ и персонаж современного художника – проектанта. Типологически сходными с идентификационными позициями в пределе современного визуального искусства можно считать разнообразные медиа и жанры – видео и компьютерные инсталляции, фото, перформансы, акции, проекты, фото, а также и традиционные живопись, объекты, супер-графику, в которых параллельно работают современные художники. Такой же жанр, как инсталляция сам по себе являет малое пространство явления различных медиа, мобильности и переключений. Акт подделки произведения, выполненного в какой-то из медиа (что является актом типологически-сходным с актом самозванства, присвоения стилистических черт поведения другой личности в социокультурном пространстве жизни) – в данном контексте и в настоящее время был бы вполне бессмыслен. Да, в общем-то самозванство и есть вид артистизма, как и артистизм и художническая деятельность суть род самозванства. Как и отрицание самозванства есть либо культурная невменяемость, либо двойное самозванство. Ко всему этому ныне присовокупляется ситуация принципиального разведения биологического и культурных возрастов, когда последний сократился до 5–7 лет (предположенным, параллельным или порождающим эту динамику разведения возрастов явился феномен опережающего морального устаревания продуктов промышленного производства относительно их материальной иногда почти что даже и вечности). Художник входит учеником в культурную жизнь при доминации одного стиля и мейнстрима, созревает в пределах доминации второго, становится полноправным участником в пределах третьего, а сам должен обрести, явить четвертый, причем устаревающий в пределах указанных 5–7 лет и требующий от художника принципиального выбора – либо следовать последовательной смене стилей и предпочтений, либо сознательно, осмысленно и эксплицитно-явленно выбирать стоическую позицию следования какому-то конкретно выбранному образу самого себя. Все это в сумме создает современного художника как принципиально стратегийно-манипулятивную фигуру в пределах современного социокультурного пространства, где он становится к тому же еще и невольным страдательным участником огромного количества институций, что, в сущности, тоже отражает нынешнюю тенденцию разрастания функций всевозможных посреднических и сервисных служб, зачастую играющих не менее, если не более важную роль, чем основные производства. Ой, перемены нынче столь быстры, что, в сущности, весьма трудно и утверждать что-либо точно и окончательно, прямо как в известной частушке хрущевских времен:
Кто газеты не читает
Тот рискует опоздать
Тот еще искореняет
Что уже пора внедрять
Но все-таки, все-таки, должно отметить, что все проблемы, если и не отменяются, то переводятся на некий другой уровень разрешения. Все прошлые онтологические проблемы в ходе развития или просто шествия времени в пределах нынешней урбанистической культуры становятся проблемами манипулятивно процессуальными. Собственно, первый абзац нашего повествования понятый как скольжение вдоль горизонтальной оси соединения названных позиций, перебегание, квантовый трансгрессивный переход, возврат к началу и имение всего этого разом в пределах тотальной мобильности и суть то самое само – званство, которое принципиально и возможно в наше время. Вернее, возможно-то многое, практически, все что угодно, но нас интересует только это. И интересует оно нас не потому, что нас могут интересовать всякие диковины и извращения, но потому что описанная зона и есть, как представляется, зона разрешения болевых и актуальных проблем современной культуры.
Уж извините, Николай Александрович, если что тут не так. В смысле, не так понял социальный заказ. Вы помните, когда Вы позвонили мне в Лондон и спросили:
– Дмитрий Александрович, у нас тут новый номер намечается про самозванство.
– Да, да, понимаю, понимаю.
– Не напишете ли что-нибудь? Вам ведь эта тема близка?
– Близка, близка. Отчего же не написать. Пренепременно напишу.
Вот и написал. Уж не обессудьте.
А так, если не обращать никакого внимания ни на чьи-то там писания, то конечно, кто кому указ – скачи на лошадях, занимайся подсечным земледелием, пиши картины с натуры дома и в мастерской, как Пикассо или Малевич, следуй высоким образам высоких утопий, расписывай матрешки и яйца, сотворяй иконы, сочиняй баллады и романы в стихах, играй на жалейке и танцуй гопака, води народные хороводы, притворяйся, самоназывайся – кто тебе указ? Кто запретит? Кто посмеет указать что-либо? Мы сами же первыми восстанем на такого. Да уже и восстали.
Ностальгия
1991 – 93
Предуведомление
Ныне никого, конечно, ностальгией не удивить. Она тотальна. Она, собственно, не имеет уже предмета. Она – просто модус отношения ко всему прошлому, настоящему и будущему. И, в этом смысле, она очень невнимательна – что углядишь сквозь слезы, кроме самого себя в обольстительном и обаятельном порыве размазанной по всему любви, тем более не требующей никаких конкретных практико-волевых усилий, кроме как быть, наличествовать и являть себя. То есть очень даже трудно быть и существовать не то что наравне с ней, а просто как-то проявиться рядом. Да, опасное это дело – ностальгия.
1 |00541 Припомним веселых и крепких людей
И женских, мужских и веселых
И Сталин, как тихий и мрачный злодей
Бродил среди дачных поселковНо роза цвела и клубника цвела
И было просторно от песен
Но стены стояли и крыша была
А вот распахнули – невесел
Хаос распахнутый
Ой, невесел
1 |00542 Вот мальчик бегает по лесу
Где эхо топчется слепое
Танкисты голые по пояс
Как ласточками на весу
Над водяной гладью
Поодаль танк глухонемой
Застывшею женою Лота
Застыл
Мой милый мальчик! где ты? что ты?
Так это же тридцать седьмой
Год моего счастливого детства
1 |00543 Послевоенная укладка
Шестимесячных волос
Молодые губы складкой
Легкий запах папиросМоя тетя, где ты? где ты?
Поминаешь ли ты нас?
А из могилы голос тети:
Нет!
Я не поминаю вас! -
Вот
Ты не поминаешь нас
И нам так плохо! -
Да
Я не поминаю вас
И вам так плохо!
1 |00544 Какой же ты ужас российский?!
Какая ж ты родина-мать?!
Когда отнимаешь от сиськи
И в поле пускаешь гулять
По косам, по граблям, по боронам
Отдельныим некиим вороном
Саморазумеющимся
1 |00545 Жили мы на улице Сиротской
Двор и школа – вот наш ареал
Мой товарищ, может быть, как Бродский
Талантлив был
Да по пьяни осенью попал
Под поезд
Так мы жили растворяясь тихо -
Армия, тюрьма, отъезд, семья
Вот она приходит – Вряяст Ихо
Смотрит:
А в живых остался только я
Самый бессмысленный, может, потому что
1 |00546 Вот коршун выше забирает
И смотрит строго на меня
А у меня, а у меня
От страха сердце замирает
И все плывет и исчезает
Перед затуманенным взором
Лишь словно ангелы в аду
Оркестр в городском саду
Моего детства
Почему-то встает перед глазами
1 |00547 Давай забудем о деньском
Забудем ветхие печали
И вспомним, вспомним как в Донском
Нас в детстве ангелы венчалиИ как известный Костя Гвоздь
На Шаболовке резал Славу
Где эта мощь! Где эта слава!
Она словно случайный гость
Ушла
Она ушла совсем к другим
Тогда унылым и негордым
Сгустившись словно серый дым
Осела на седые бороды
Наши
Не все так в прошлом плохо было
1992