Эта интенция действительно прослеживается во многих текстах Пригова, она объясняет обязательное наличие снижающей или комической, но, как правило, нарушающей ритм стихотворения концовки. Но за этой а-стуктурной структурой стоит и глубокое философское сознание, рифмующееся и с "Катей китайской" и, как всегда, воплощенное Приговым без пафоса и с самоироничным смирением.
С одной стороны, его философия доводит до конца постмодернистскую критику абсолютов, что самим Приговым определяется как "партизанский логос":
Сжигать все до последней птицы
И убегать в свою берлогу -
Такой вот партизанский принцип
И выше – партизанский логос
Не то, чтобы здесь всякий занят
Подобным, но мы партизане
Отчасти
Все
Отчасти
Кроме тех редких, кто полностью
С другой, она вызывает в памяти барочное Vanitas – тщету человеческих усилий; только у Пригова эта аллегорическая фигура, ухмыляясь, указывает на неизбежное исчезновение, стирание, размывание под потоком времени любой власти, любого смысла, любого значения, любых убеждений – короче говоря, любой "монады" (тоже, впрочем, барочная категория). Это очень горькая философия, но за ней стоит радикальный отказ от наивности и самообмана. Именно способность Пригова смешно писать об этом пределе современного сознания определяет неповторимую интонацию, без преувеличения, шедевров его поздней, самоиспаряющейся лирики:
Вот в Беляево, скажем, иль ниже
Я стою прислонившись к плетню
И думаю:
Вот старушку я разве обижу? -
Обидишь, обидишь! – Вот ребенка ли уроню? -
Уронишь, уронишь!
Что за голос тяжелый и мрачный
Среди ясного летнего дня
Я в смятении оборачиваюсь
Никого, вроде, кроме меня
Не наличествует
И я прихожу в еще большее смятение.Собака лает, дождик сыпет
Окрестность капель мелкой сыпью
Покрыта, пробегает дрожь
И шопот слышен вдруг: Не трожь
Не трогай меня
В минуту моей слабостиС папой в магазин идем
Там всего безумно много
А мы немногое берем
Этого и иного
Так рублей на двадцать в сумме
Папа, где ты? – А папа умер
Давно
Очень давно
Когда еще такие мощные деньги былиВот все Макдональдсы поносят
А я, признаться, так люблю
Зайти – сижу, мне внук приносит
Бигмак и чипсы, я беру
Его кудрявую головку
И в лоб целую так неловко
И мы едим
Это и есть "искусство предпоследних истин" – ведь именно так Пригов определял поэзию.
Вместо автобиографии
От Пригова Дмитрий Александровича
Родился я смиренно 5 ноября 1940 года в священном городе Москва. Родители моя: отец – инженер, мать – концертмейстер, оба, кстати, 1912 года рождения. Ничем не интересовался до лет 15–16. Потом поступил в скульптурный кружок Московского дома пионеров. Потом поступил на скульптурное отделение Строгановского училища. Работал как скульптор – делал всякого рода детские скульптуры: львы, крокодилы и пр. Потом испортил отношения с советской властью и через то имел всякого рода неприятности. Самой свой большой удачей считаю знакомство с художниками и литераторами московского концептуализма. После перестройки начались многочисленные выставки, саунд-перформансы с музыкантами, книги и лекции. Все перечислять бессмысленно, да и просто невозможно. Художественные влияния сменялись последовательно – от Микеланджело до Бойса. Литературные влияния почти неощутимы, так как всю свою жизнь старался транспонировать визуальные идеи во все время отстававшую сферу вербальности. Собственно, могу назвать только одну достаточно организованную и артикулированную группу художников и литераторов, к которым я и принадлежал – Московский концептуализм. Долгое время я описывал это как эстетику постмодернизма. Сейчас даже и не знаю. Могу только сказать, что в ней стратегия, культурно-эстетическое поведение (не путать с социокультурным, типа богемного) и жест доминируют над текстом, как частным случаем всего этого. <…>Премия DAAD, Пушкинская премия и премия Пастернака. Переведен на очень многие языки, уж и не припомню точно, на какие.
2003
Вместо эпиграфа
А много ли мне в жизни надо?
А много ли мне в жизни надо? -
Уже и слова не скажу.
Как лейбницевская монада
Лечу, и что-то там жужжу
Какой-то там другой монаде.
Она ж в ответ мне:
Бога ради,
не жужжи..
Монады
1994
Предуведомление
Монадология – вещь весьма темная и малоупотребительная как в ее эзотерическом, так и философском изводах. Оно и понятно. Она обращена от знающего к знающему, чье знание малопотребно в мире тяжелоагрегатных вещей и грубого сознания, определяющего такое же и бытие. Но все-таки в некоем притчеобразном обличии и в форме нехитрых сценок и разговоров посмеем явить это учение миру профанному, собственно, имеющему к потреблению подобные же образы весьма разнообразных и различающихся по форме скрытности и сложности вероучений и тайных систем. Ясно дело, не следует все воспринимать впрямую, как сказано. Надо воспринимать как не сказано. Да это понятно и любому непросвещенному.
1 |00001 Возле самого что ада
Одна бедная монада
Плачет, плачет убивается
Мила друга дожидается
Как Эвридика
Вернее, Орфей
Да ты не плачь, снедайма грустью
Поиграются, да и отпустят
Он ведь – Москва неодолеваемая
Как и мы с тобой
1 |00002 Кругом кричат: Убейте гада!
А я лечу и в ус не дую
Поскольку высшую идею
Имею
Поскольку – чистая монада
Неуничтожимая
И мне уже никто не страшен
Ни ветра вой, ни эти наши
В новом их порождении и обличии.
* * *
Представьте, что к вам прилетает монада и говорит: Я единая неделимая и неуничтожимая монада – что делать? пытаться уничтожить? оправдать ее? или обнаружив ее лживость, взять ее грех на себя? но и не испытывать ее значило бы через себя трансцендировать ее нечистоту
* * *
Представьте, что за вами гонятся люди, не зная, что вы – единая, неделимая и неуничтожимая монада – что делать? отдаться им и унизить их в их беспомощности перед лицом вашей неуничтожимости? или скрыться, оставив их в неведении относительно их беспомощности? или попытаться превзойти себя в своей неизничтожимости и попытаться самоуничтожиться в их руках, совершая подвиг смирения и самоуничижения в угоду их беспомощности
* * *
Представьте, что вам как монаде надо явить себя как монаду в чужой среде – что делать? явить себя через иное, тем самым отчасти изменить своей неизменяемой природе? или явить себя неявленной, тем самым несколько ослабив мир явлений и ожиданий всеобщего проявления
1 |00003 В небе после променада
Две прозрачные монады
Из наиважнейших, видимо
Вдруг застыли надо мной:
Что, возьмем его с собой? -
Послышалось
Я забился, словно мышь -
Что ж ты, глупенький, дрожишь?
Во спасение твое
Ведь! -
Не знаю! не знаю! в Библии вы не указаны!
1 |00004 Там, где кончалась колоннада
Храма
Она стояла молодая
Какой-то тайной привлекая
Я подошел – она монада
Оказалась
Чистейшая
Предвечная
Застенчивая
* * *
Представьте, что вам оказалось быть 13-й погибающей монадой, чтобы сохранить монаидальность, вы стараетесь исчезнуть стремительней, единоразово, что как-то сохраняет хотя бы не поспевающую за коллапсом форму, как потенцию
* * *
Представьте, что ничего вокруг не говорит о монаидальности, чтобы подсказать вам, что вы – монада, ваше же внутреннее знание стремится вовне, чтобы самоидентифицироваться через многоуподобление сходства и различий, но стремится так искренне, почти до опасной черты разрыва пределов аксиологического постулирования монаидальности – что делать?
* * *
Представьте, что вокруг одни лишь энергии и монады, лишь условные обозначения остановки пристального внимания чьего-то взгляда: сможете ли вы доказать, что этот останавливающийся взгляд обладает навязывающей энтелехиовидной мощью, или просто есть доказательство существования некой внешней ему монаидальности
Искренность на договорных началах
Из сборника "Стихи двадцати лет опыта"
1974 – 77