Твой сон, наверное, какая-то… метафора или что-то в этом роде.
— Я… Падме, мои сны всегда буквальны. Метафоры мне не снились никогда. И я не видел, где ты находилась… может быть, ты будешь вовсе не на Корусканте…
Она отвела взгляд.
— Я думала… о том, чтобы куда-то уехать… куда-нибудь. Чтобы никто не узнал о ребенке. Чтобы защитить тебя. Тогда ты сможешь остаться в Ордене.
— Да не хочу я оставаться в Ордене! — он обхватил ладонями ее лицо, заставляя посмотреть ему в глаза, чтобы она видела: он не шутит. — Не надо меня защищать. Мне это не нужно. Сейчас нам нужно думать, как защитить тебя. Потому что я хочу только одного: чтобы мы были вместе.
— Мы будем вместе, — сказала она. — Не может быть, чтобы я умерла при родах. Твой сон должен означать что-то еще.
— Знаю. Но я просто не представляю, что это может быть. Это слишком… я даже думать об этом не могу, Падме. С ума сойти. Что мы будем делать?
Она поцеловала ладонь немеханической руки.
— Мы будем делать именно то, что ты сказал мне, когда я спросила тебя днем: будем счастливо жить вместе.
— Но мы… Мы же не можем просто… ждать. Я не могу. Я обязан что-то сделать.
— Конечно, — ласково улыбнулась она. — Это ведь ты. Это-то и делает тебя героем. Как насчет Оби-Вана?
— А что насчет него? — удивился Анакин.
— Ты сам как-то сказал, что он силен, как Мейс Винду, и мудр. Может, попросить его помочь?
— Нет, — у Анакина перехватило дыхание, сердце будто сжало тисками. — Я не могу… тогда придется сказать ему…
— Эни, он твой лучший друг. Он наверняка уже подозревает.
— Одно дело, если подозревает, и совсем другое прямо взять и сказать ему. Он же член Совета. Ему придется донести на меня. К тому же…
— Что к тому же? Ты что-то не договариваешь?
— Я не уверен, что он на моей стороне, — Анакин отвернулся.
— На твоей стороне? Анакин, ты что такое говоришь?
— Он член Совета, Падме. Я знаю, что было предложение сделать меня магистром — я сильнее любого из живущих джедаев. Но кто-то противится. Оби-Ван мог бы сказать, кто это делает и почему… но он не говорит. Я даже не уверен, что он защищает меня перед ними.
— Я этому не верю.
— Неважно, веришь или нет. — пробормотал он с горечью. — Это правда.
— Тогда должна быть какая-то причина. Анакин, он твой лучший друг. Он любит тебя.
— Может и так. Только вот он не доверяет мне, — взгляд Анакина стал безрадостным, как пустота. — И я не уверен, что мы можем доверять ему.
— Анакин! — она схватила его за руку. — Как ты можешь говорить такое?
— Никто из них не верит мне, Падме. Никто. Ты знаешь, что я чувствую, когда они смотрят на меня?
— Анакин…
Он повернулся к ней. Ему хотелось кричать, злиться, превратить ярость в оружие, чтобы с его помощью стать свободным навсегда.
— Страх. Я чувствую их страх. Из-за пустяка. Но ему было что показать им. Он мог показать им причину их страха. Он мог показать им то, что обнаружил внутри себя в генеральской каюте на «Незримой длани».
Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что в ее глазах промелькнул намек на сомнение, всего на секунду, почти незаметный, но это сомнение резануло по его чувствам, подобно световому мечу. Он задрожал, прижал ее к груди и уткнулся лицом ей в волосы, и ее тепло успокоило его, унимая дрожь.
— Падме, — пробормотал он, — Падме, прости. Забудь, что я сказал. Это все ерунда, все теперь неважно. Я скоро уйду из Ордена — я не хочу, чтобы ты родила нашего ребенка в каком-то чужом месте. Я не позволю тебе быть одной, как в моем сне. Я буду рядом с тобой, Падме. Всегда. Ничто этому не помешает.
— Я знаю, Эни. Я знаю, — она чуть отстранилась и посмотрела ему в лицо. Слезы на ее глазах в отсветах пожаров сверкали, как алые самоцветы. Алые, как неестественное кроваво-красное сияние светового меча Дуку.
Он закрыл глаза.