Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология стр 38.

Шрифт
Фон

СУХУМ-КАЛЕ

Под амбразурой башни генуэзской,
Где кипарисы вместо часовых,
Услышишь стон проснувшейся совы
И моря всплеск внушительный и резкий.
Густым плющом и виноградом диким
Гора покрылась, буйно обросла…
У древних стен гнездится мушмула,
Вся в щупальцах колючей ежевики.
А дальше, где большой полуподковой
К дуге залива, что из серебра,
Припал и дремлет золотистый град, -
Ты видишь лик Шехерезады новой,
И меркнет все - Гренада, Рим, Каносса…
Забыто все… Цветут ее сады,
И к нам стремится синетканый дым
Исчезнувшего в море миноносца.

СЕНТЯБРЬ

Как крылья стрекозы - осенний воздух сух.
Калитка в сад. Скамейка. Стол. Поляна.
И дремлет старый вяз, протягивая сук
Над тонкими стеблями гаоляна.

День не ушел еще. Не прожит. Он со мной,
Прозрачностью осенних крыл овеян.
И, сидя здесь, с тобой, - я вижу мир иной,
Минуя тот, что умирает, рдея.

Посмею ль этот мир на тот я променять,
С самим собой чудесно примиренный,
Когда из серых глаз струится на меня
Сияющая одухотворенность?..

Да, крылья осени, как крылья стрекозы.
Да, этот день не пережит, не прожит.
В душе и воздухе лазурнейшая зыбь,
И образ твой все ближе, все дороже.

ОПУСТОШЕНИЕ

Сосуд Любви чистейшей, словно грань
Алмаза, отшлифованного в Берне,
Ты брошен здесь, где виснут смех и брань,
В прокуренной, заплеванной таверне.

Ты брошен здесь, и пачкают тебя
Расчетливые руки проститутки,
И на тебя с усмешкою глядят
Ее глаза - две блеклых незабудки.

Рассвет еще не заглянул в окно.
Табачный дым глотаешь. Алкоголем
Ты гонишь наркотический озноб
И плаваешь под парусом безволья.

Ты ничего не сделаешь, не дашь,
И никому не нужен ты задаром…
И бегает тихонько карандаш,
Сопровождаем треньканьем гитары.

"Прежде бродил я в горах высоких…"

Прежде бродил я в горах высоких,
Видел долины душистых трав;
В темные лапы тысячеокой
Ночи кидал языки костра.
И на его остывавшем пепле
Вдруг просыпался и слушал я,
Как пробирались седые вепри
Через кустарники у ручья.
Ныне забыл о лесной отраде,
Над головою обычный кров,
И заношу на листы тетради
Эти лоскутья бессвязных строф.
Так же пылает в небе солнце,
Льет фиолетовый свет луна
На туарегов, на японцев,
На неизвестные племена;
Так же сверкает в Курдистане
Снежноголовый Арарат,
Рвется к Метеху неустанно
Злобно бесящаяся Кура.
Ночь пролетает, и утро брезжит,
И голубеют небеса,
Но почему-то все реже, реже
Я улыбаюсь - не знаю сам.
Люди, и горы, и реки - те же,
Тот же кустарник у ручья…
Только вот я уже не прежний,
Только вот я - уже не я.

"Воспоминанье это или сон?.."

Воспоминанье это или сон?
Луч золотой в сиреневом рассвете
Слепительно прорезал небосклон
И засверкал на дальнем минарете,

И мнится, что, отвергнутому, мне
Единое осталось утешенье:
Не наяву, пусть - в дреме, пусть - во сне,
Преодолев в груди сердцебиенье,

Подняться на высокий минарет,
Устами недостойными своими
Произнести в сиреневый рассвет
Твое благоухающее имя.

"Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая…"

Грохоча, колыхалось вечернее чрево трамвая,
Изрыгало звонки, изливало потоки огня…
В этот миг ты сказала, что я никогда не узнаю,
Не услышу ответа, желаннейшего для меня.

Ты сказала. Пошла. Ну и я зашагал по дороге,
Уходя от тебя, задыхаясь от муки моей.
И не думала ты, что твои торопливые ноги
Растоптали любовь в электрическом сне фонарей.

И, отвергнутая, умирает любовь золотая,
Умирает, как птица, пронзенная звонкой стрелой…
Время, ветер пустыни, к прошедшему след заметая,
Погружает в забвенье образ женщины гордой и злой.

ПОВЕСТЬ О ПСКОВЕ

С давних лет прославленный доныне
Гулом пушек, скрежетом мечей,
Над рекой Великой в небе стынет
Белый кремль могучих псковичей.

Города, посады и деревни
Век за веком - множество веков! -
От врагов своею грудью древней
Боронил преславный город Псков.

Перначей, и совней поотведать
Не один, а много раз - не два! -
Под стеной его слетались шведы,
Рыцари-ливонцы и литва.

На свое ли, на чужое горе,
Иноземным строем воевать
Раз привел король Стефан Баторий
На него стотысячную рать.

Были ратной удалью богаты
Гайдуки Стефана-короля,
Громыхали медные гарматы,
Под конями дрогнула земля.

Осадили. Гарь смешали с мелом,
Били в стены. Подрывали. Жгли.
Крепким строем шли на приступ смело
И к высоким башням подошли.

Бой упорен был у этих башен,
Их упорству не было конца…
Был свинец стрелецкий жгуч и страшен,
Страшен лик убитого стрельца.

Бились так сто сорок дней кровавых,
Лязг стоял от сабель и клычей,
Но король с победою и славой
Не вошел в детинец псковичей.

Не вошел. То было в год который?
Щурит память старые глаза -
Приходил под Псков Стефан Баторий
И без войска повернул назад.

Он ушел. И век за веком стынет
Кремль высокий в небе голубом…
Сохранила память нам доныне
Славу Пскова - повесть о былом.

ИЗИДА ОРЛОВА

ЛАЙФУ

Красный отблеск слился с ночью голубой,
Все окутав фантастичной пеленой…
Мириады разноцветных фонарей
Разметались ярким заревом огней.

На цементовых панелях гул и крик,
Змеезвездами летающий хаос,
Едкий дым, гудки безумствующих рикш,
И в глазах стеклянных блещущий наркоз.

Монотонно плачет струнный тачинкин
В чайном домике, стоящем на углу:
И в фаянсовых посудах чай лянсин
Носит грустный узкоглазый бой Лайфу.

Желтоликое мерцанье возле кан,
Тусклых лампочек на столиках резных,
И агатовые трубки "за даян"
Привлекают посетителей ночных.

Скоро месяц, как, приехав из Чифу,
Где растут индиго белые кусты,
Курит опий узкоглазый бой Лайфу,
В дымке серой расплавляя боль тоски…

Отдаленно плачет струнный тачинкин…
Перед ним в пожаре факельных лучей
Разукрашенный цветами паланкин,
В белых траурных одеждах ряд людей.

Словно тень он видит образ дорогой,
Фермуарами увитый бледный лоб,
Красной шелковой обтянутый канфой
С золотыми иероглифами гроб.

И сиреневой фатою тонкий грим
Лик покрыл, как погребальный алтабаз.
И Лайфу, вдыхая жадно знойный дым,
Видел солнце и цветы в последний раз..

СЛИЯНИЕ

Если ты уподобишься птице,
Пролетающей над океаном,
Если яркой и нежной зарницей
Загоришься над белым туманом,
Если сердца звучащие токи
В лепестках заструятся бегоний -
Ты взойдешь в золотые потоки
Круговых бесконечных гармоний.

ИНКАРНАЦИЯ

В царстве камней и металлов
Был ты светлейшим алмазом,
Солнце тебя проникало
Своим лучезарным глазом.

Жил на земле ты цветком -
Ландышем хрупким и белым;
После пришел мотыльком
Порхающим и несмелым.

В нерукотворных сферах,
В гамме цветных композиций
Был ты соколом серым -
Тысячелетней птицей.

Стал ты потом человеком,
Гением низших творений:
Этим коротким веком
Кончится цикл воплощений.

Дальше твой путь на планеты:
Звезд золотых мириады
Примут носителя Света,
Сына предвечной Монады.

INRI в уме озаренном
Именем станет Христовым:
Перед божественным троном
Будешь ты ангелом новым.

"От невзгод суеты и насилия…"

Посвящается В. П.

От невзгод суеты и насилия
Я иду в бесконечность небес:
В небесах серебристые лилии
И мистический розовый крест.

Весь мой путь аскетизм и терпение,
А награда - твой хрупкий астрал
И таинственный сон посвящения
На вершинах сверкающих скал.

По ступеням, судьбою начертанным,
Я иду в бесконечность небес:
В небесах ты, мне данный бессмертием,
И над нами сияющий крест.

АЛЕКСАНДРА ПАРКАУ

ХАРБИНСКАЯ ВЕСНА

Харбинская весна… Песочными смерчами
Метет по улицам жестокий ураган,
И солнце золотит бессильными лучами
Взлетевшего шоссе коричневый туман.

Несутся встречные прохожие, как пули,
Одежды их чертят причудливый зигзаг,
В хаосе мечутся извозчики и кули,
И рвется в воздухе пятиполосный флаг.

Харбинская… весна… Гудят автомобили,
Кругом густая мгла, пирушка злобной тьмы,
Китайцы все в очках от ветра и от пыли,
Японцы с масками от гриппа и чумы.

Очки чудовищны, и лица странно жутки,
В смятенном городе зловещий маскарад.
Ни снега талого, ни робкой незабудки.
Ни звонких ручейков, ни вешних серенад.

Харбинская весна… Протяжный вой тайфуна,
Дыханье стиснуто удушливой волной,
В зубах скрипит песок, и нервы, точно струны,
Дуэт безумных дум с безумною весной.

Где запах первых трав? Разбрызганные льдинки?
Великопостных служб томящий душу звон?
На вербах розовых прелестные пушинки?
Базаров праздничных приветливый гомон?

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке