Способно и к труду привыкнуть тело,
и может сердце, кажется, забыть
о том, как раньше бредило
и пело и не умело по-земному жить.Но только иногда далеким звуком
давнишний сон напомнит о себе;
о, иногда - нет равных этим мукам
в железной человеческой судьбе -и сердце опустевшее, земное,
познавшее работу и покой,
мучительно забьется, и заноет,
и до краев наполнится тоской,и долго будет рваться к тем планетам,
которые оставило давно, -
не зная, что отвергнутого света
ему уже увидеть не дано.
"Поцелуешь горестные веки…"
Поцелуешь горестные веки,
Скажешь: "Дорогая, улыбнись!" -
в час, когда засеребрятся реки
и подернется туманом высь.В далеко ушедшем Кватроченто
так писали небо мастера:
облака развившаяся лента,
звездная кайма из серебра.Что же делать, если счастье зыбко,
и последний луч дневной зачах,
если не разгадана улыбка
у мадонны Лизы на губах?
КИТАЙСКИЙ ПЕЙЗАЖ
В небе сонном и алом
Над зеленым каналом
и над рощей бамбука,
в небе сонном и алом
ни дыханья, ни звука.Там, где сгустилась
предвечерняя мгла,
остановилась
звезда, взошла;в объятую сном
воду канала
белым пятном
упала…1937
Шанхай
НА КИТАЙСКОМ ХУТОРЕ
Точно кружевом, одетый тиной,
на закате тихо спит канал.
Высоко над хаткой и плотиной
желтый месяц остророгий встал.Вот покойный и приятный жребий -
как сказать: неласкова судьба?
В фиолетовом вечернем небе
тонких листьев черная резьба.1937
Шанхай
ГОРОД
В. В.
Золотые звезды с сучьев клена
на асфальте ковриком легли,
и туман, серебряный и сонный,
скрыл шероховатости земли.Помнишь город? Или ты в нем не был?
Вечером усталым и немым
горестно заплаканное небо,
столько лет висящее над ним,площадь возле старого вокзала
и фонарь, зажженный над мостом, -
помнишь ли, как я тебя встречала
и куда мы шли с тобой потом?Если вечером таким прозрачным,
трогательно тихим, кружевным,
сон, который издавна утрачен,
неожиданно встает - живым,если ж ветер, если солнце светит,
голубеет в озере вода,
этот город, где мы были дети,
я не вспоминаю никогда.10 ноября 1949
"Белая апрельская луна…"
Белая апрельская луна,
и, остановившись в этом миге,
кружевом курчавилась волна,
точно на пейзаже Хирошигэ.Там, где горизонта полоса,
лунный луч своей рапирой
тонкой осторожно тронул паруса
уходящей на ночь в море джонки.Мы следили, стоя там одни,
как в воде у самого причала
инфузорий вспыхнули огни;
слушали, как тишина молчала.И за то, что мы стояли там,
нам присуждено хранить навеки
в памяти, как нерушимый храм,
эту ночь в порту Симоносэки.
ПАМЯТЬ О ПЕКИНЕ
Открывали маленькие лавочки
под старинной городской стеной.
Продавали нитки и булавочки,
торговали чаем и ханой.На закате, побренчав гитарами,
рано спать ложились старики;
молодежь прогуливалась парами,
и в садах пестрели цветники.Так трудились, обрастали внуками,
наживали денежки порой,
отдыхали в праздник под бамбуками
возле желтой речки за горой.А потом зарделось в небе зарево,
донеслась до города беда -
отобрали новые хозяева
нажить многолетнего труда.Вот и все. Позакрывались лавочки
под разбитой городской стеной,
где цветы цвели - повяли травочки,
и гитар не слышно… ни одной.10 октября 1976
ПЛАЧ ПО ХАРБИНСКОМУ РАЗРУШЕННОМУ СВ. НИКОЛАЕВСКОМУ СОБОРУ
Помолитесь о нашем храме -
что закрыт, разрушен, разбит,
неовеянный в фимиаме -
в кучах мусора был зарыт!Не звонит его колокольня,
не блестят его купола…
Сердцу холодно, сердцу больно
от людского горького зла.Над мощами храма потемки,
но забыть его не хочу!
За его святые обломки
зажигаю свою свечу.22 марта 1994
МИХАИЛ ВОЛИН
"Прими, что прекрасно и свято…"
Прими, что прекрасно и свято,
Восторженно, долго молись
В сиянии алом заката…
Потом от всего отрекись.Взлетай и стремительно падай,
И снова - в холодную высь…
Прими и звериную радость,
Слезами потом захлебнись.Пройди сквозь печали большие.
Сквозь тяжкие, смутные сны,
Чтобы плакать Иеремией
У солнцем сожженной стены.
РОССИЯ
Это - тройка и розвальни-сани,
И унылая песнь ямщика,
Это - в синем вечернем тумане
Одинокая стынет река.Это грудь с неуемною болью,
Но палимая вечным огнем,
Это - крест, затерявшийся в поле,
И казачья папаха на нем…Это - степи, столбы верстовые,
Беспредельный, бескрайний простор…
Это Лермонтов - в грудь и навылет -
На холодной земле распростерт.
"В переулок пустынный, где серо и душно от пыли…"
В переулок пустынный, где серо и душно от пыли,
Вышла женщина в черном и стала под желтый фонарь.
Но никто не приходит. - Друзья, вероятно, уплыли
На больших кораблях в безмятежное море, как встарь…Отчего нам так страшно… Мы только ночные повесы,
Но сжимается сердце, как в детстве бывало во сне…
Погляди, погляди, оживает китайский профессор
На аптечном плакате на дальней кирпичной стене!У него на груди иероглиф и холодные желтые руки,
Весь он в прошлом столетье, в торжественном фраке до пят.
Это он нас обрек на ночные скитанья и муки,
Весь отравленный сам, подносящий с усмешкою яд.Поднимается ветер, грохочут трамваи пустые…
Убежим поскорей из проклятого места на свет -
В голубой ресторан, где сверкают огни золотые,
И танцует канкан над могилой своей Мистангет.Поднимается солнце… Быть может, все это лишь снится,
Как и вся наша жизнь в эти злые глухие года…
Ты проходишь в костел, опуская густые ресницы,
И прекрасной и нежной такой я не видел тебя никогда.
"О нежности, которой нет границ…"
О нежности, которой нет границ,
О верности, которой нет предела,
О бархате изогнутых ресниц
И о руках, как алебастр, белых.О вечерах над книгою вдвоем -
Над мудрым Блоком или Гумилевым,
О тишине, о ясности, о том,
Что к нам нисходит с неба голубого,В волнующий неповторимый миг
В сияньи крыл архангельских и пеньи,
Что ни один мыслитель не постиг,
И люди называют вдохновеньем.
РАЗГОВОР С ТЮТЧЕВЫМ
"Блажен, кто посетил сей мир
в его минуты роковые"…
Блажен ли, право? Страшный пир,
Где я бренчу еще на лире,
Уж слишком долог, слишком он
Хмельным вином отягощен.И в жизни сей, где правит случай
И темный ангел Азраил,
Я не согласен с вами, Тютчев,
Что счастлив тот, кто посетил
Сей мир в минуты роковые.
Сказать по правде, всеблагие,
С меня довольно. Рвется нить.
Я место рад освободить!
СВИДАНЬЕ ДРУЗЕЙ
Дракон на кровле в ярости и муке,
Разъявши пасть, глядит на тихий дол.
Халат на мне уютен и тяжел,
И, в рукава засунув зябко руки,Спускаюсь в сад. О, сколько тонкой скуки
Таит октябрь, прозрачный, словно шелк.
Мой старый друг сейчас ко мне пришел -
Мы были с ним три месяца в разлуке.Мы молча сядем, приготовим тушь.
О, эта радость просветленных душ,
Подобная таинственному мифу,Постичь высокой мысли красоту
И начертать, почти что на лету,
Вторую половину иероглифа!
МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ
Я люблю эти ветры свистящие,
Прилетевшие с дальней земли.
Я люблю поезда уходящие,
Уплывающие корабли.Погибай, что подвержено тлену!
Пропадай, что застоем гнетет!
Так пленительны наши измены,
Жизни радостный круговорот!Оттого, никогда не жалея,
Отрекаюсь от старого я.
Возникает в тумане, светлеет
Молодая, иная земля.Пусть другие, как умные лисы,
Осторожно по норам сидят.
В парусах моих ветер Улисса,
"Одиссеи" пленительный яд!
БРАТЬЯ
Набежал солдат. Прикладом
Пехотинца сбил.
Сам винтовочным зарядом
Опрокинут был.И в последнюю усталость
(Смерти тоже рад)
"Дейчланд, Дейчланд юбер аллес",
Прохрипел солдат.А другой сказал: "Россия,
Только ты одна…"
И закрыл глаза сухие
Для большого сна.И, услышав хрип тревожный,
Нежностью томим,
Кто-то Ясный, Невозможный
Наклонился к ним.Было видно - просветлели
Лица павших вдруг.
И уже не пули пели -
Сирины вокруг…И тогда, от душной злобы
Страшно далеки,
Поднялись солдаты, оба,
Над землей легки.И туда, где, погасая,
Пламенел закат,
Шли, земли едва касаясь,
Брат и рядом брат.