Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология стр 13.

Чарует изгибом тела,
Точеностью линии рук -
Чудеснейшая новелла,
Изысканная, как бамбук.

И мурлыкающей песней
Баюкает тихие дни,
Чтоб стала душа небесней,
Ласковой; "Во ай ни".

1930

Шанхай

В ПУТИ

Бамбуковая роща за каналом
И дом, крытый черепицей.
Медленно поворачивает вол черпало
Спица за спицей.

Каменной аркой перекинулся мост,
И фанзы на сваях обступили воду.
Дракон на крыше, загнувший хвост,
Старится год от году.

Шиповник в щелях источенных плит,
В грязном проулке играют дети.
Императорский мост хранит
Легенды тысячелетий.

По ступеням - камням щербатым -
Время царственно протекло,
И день угасает ровным закатом,
Хотя еще светло.

Из серого гранита тупорылый лев
Ничком лежит в бурьяне.
И никто не прочтет нараспев
Надписи на кургане.

Столбы могилы обвивает плющ,
Тропинкой стала аллея.
Кому же войти под полог кущ
Молитвенно благоговея?

От старой кумирни остались обломки
В стертых узорах знаков.
В заросли тополей бамбук тонкий
Растет из могил монахов.

1930

Гора Тутовых Деревьев

ЛУНА
Поэма

Когда цветут абрикосы
И небо, как фарфор, -
Вспоминаю черные косы
И черный лукавый взор.
Вспоминаю цветы магнолий,
Самую странную любовь
Из противоречий и боли
Девушки из Нин-по.

Над старым крылатым домом
Медью взошла луна;
Легла золотым изломом
Бороздою в пруду волна.
На дальнем дворе прислуга
Играет, стуча, в маджан;
В беседке жду я друга -
Прислужницу госпожи Цзян.

Соседа хрустальная скрипка
Поет о моей луне,
И качается, словно зыбка,
Задремавший сампан на волне.
Заскрипела слегка дорожка,
Блеснул на луче халат;
Перебирают пугливые ножки
Пятна лунных заплат.

В полумрак протянула руки,
Вздохнула, меня узнав;
Сколько любовной муки
Бросила, недосказав:
"Хозяйка… нельзя… узнает…
Выгонит со двора!.."
Луна, восходя, сияет,
И кружится голова

От цветочного аромата,
От близости, от любви,
От шелка ее халата
И ласковости руки.
Прижавшись ко мне устало,
Забыв о хозяйке злой,
Лепечет: "Тебя желала…
Непонятно, зачем с тобой?.."

Тушью черной кладет узоры
Лунный свет на полу.
Любовь китаянки - горы,
Когда горы весной цветут
Абрикосами, миндалями,
Жасмином, дыханием трав,
Смолистыми тополями -
Нежнейшими из отрав…

И такой вот, косой, черноглазой,
Не забыть мне любви вовек;
На старинной китайской вазе
Повторенных рисунков нет.
И когда над Китаем весны
Шелестят, пролетая, крылом,
Вспоминаю косматые сосны,
Обступившие черный дом.

1931

Шанхай

"Мгновений несколько меж серых облаков…"

Мгновений несколько меж серых облаков
Проталинки молочного фарфора,
Поголубевшие у желтых ободков,
Глубинный свет сочили из простора.

И ветка в холоде темнеющего дня
С пучком едва позеленевших почек
Грядущую весну пропела для меня
Невыразимостью небесных строчек.

1934

Шанхай

ГУ-ПАН ГУН-ШУ

Задремала стража. Знойно лето,
В синеве застыли облака.
У ворот, чернеющих от света.
Не кричат разносчики с лотка.

Сам хозяин на войне, в отъезде.
Солнце вырезные тени льет
На зверей из камня на подъезде,
На дверей узорный переплет.

Зной разлил в усадьбе неподвижность
Полуденную глухую тишь.
И звенит китайская недвижность
Над разлетом черепичных крыш.

Лепестки глициний стелют просинь
На увитой лозами тропе;
Золотые рыбы хлеба просят
В медленно струящейся воде.

И вот тут, на сломанных перилах,
Где растет по трещинам трава,
Медленная вечность обронила
Тишиной пропетые слова.

БОРИС БЕТА

ЛОШАДЬ ПАЛЛАД А

Опять заслышать на заре
Сквозь мягкий сон укрытых глаз
Протяжность зовов на трубе,
Вновь неожиданных для нас,
Заспавших и на этот раз
Устав о воинской игре!..

Проснуться так: в окне мороз
Раздольных голубых просторов,
И миг приготовлений скорых,
И звоны на одетых шпорах,
И натощак от папирос -
Проклятый кашель без угроз…

А вышел - что твое вино,
Он ранью ковкой опьянит,
И снова в высоте звенит
И заливается труба,
И сердце ей опьянено,
Хоть холодеет на губах!

Пола тотчас же просквозит,
Походка звонкая легка,
И песня новая звенит;
Чея-то глупая рука
Уже засыпала овес,
И чешется, рассевшись, пес.

У двери теплых денников
Навоз подстилочных клоков
Дымится свежестью своей,
И стуки-постуки подков
Уверенные: из дверей
Выводят первого коня…

О, Господи, прости меня,
Что я опять желаю брани,
Что вот опять мое желанье
Проходит, славою звеня,
И смяты смертно зеленя
Отменным полевым галопом
На страх застигнутой Европы!..

МАНЬЧЖУРСКИЕ ЯМБЫ

I

Ну да! Еще не так давно
В мое раскрытое окно
И в дверь на цементный балкон
Вставал июньский небосклон.
Маньчжурский неподвижный зной:
С утра ленивая пора,
Лимонов профиль вырезной,
А во дворе - детей игра…
И плыл дрожащий горизонт,
И млели там зонты дерев,
И солнце - огненный орех -
Опять слепило горячо.
Опять стремительный дракон
Взмывал в лазурь, на высоту,
И делался горяч балкон,
И пронизала пустоту
Огня небесного искра,
И приходила в мой покой,
Касалась легкою рукой
Тоска (она любви сестра).

II

Ну почему бы не поплыть,
А то отправиться пешком,
С бродячим за спиной мешком.
Туда, где с башнями углы
Оглиненных кизячьих стен,
Где вовсе раскрывает свет
Испепеляющий дракон;
В бумаге поднято окно,
И на циновке детский стол,
И флейта плачется светло,
А музыкант на ней - слепой.
Проедет в толстые врата
Мешками полная арба…
Коней дрожащая губа,
А шея стрижена, крута,
Извозчик по пояс нагой
(И как мала его нога!),
А там стреляет кнут другой
И - впряженных коров рога…

III

Не раз задумывался я
Уйти в глубокие края,
И в фанзе поселиться там,
Где часты переплеты рам;
Бумага в них, а не стекло,
И кана под окном тепло.
На скользкую циновку сесть,
Свинину палочками есть
И чаем горьким запивать;
Потом курить и рисовать,
Писать на шелке письмена -
И станет жизнь моя ясна,
Ясна, как сами письмена.

1923

Харбин

ГОЛОС

Летают в воздухе святом,
Неслышно пропадают птицы.
Над ровным лугом - желтый дом,
А дух на воле и томится.

Есть в облаках сиянье льдин,
В пруду метнулась рыба кругом,
И в этот полдень я один
Дышу томительным испугом.

Так жадно думаю о Вас,
И расцветают все движенья,
Далеких губ, далеких глаз
Влиятельное выраженье.

А вот счастливая рука:
Она имеет тяжесть тела;
Святая кровь - ее река -
Высоким шумом прошумела.

И смелый голос надо мной
Поет неслышными словами,
А небо с той же синевой
И уплывающими льдами.

1924

Шанхай

ВИКТОР ВЕТЛУГИН

У ОКНА

Слепая ночь устало хмурится…
Как много снега намело.
Там убегающая улица
Легла серебряной стрелой.

А я прильнул к стеклу оконному -
Мне как-то странно хорошо.
Я памятью настороженною
В страницы прошлого ушел.

И, воскрешая ту, забытую
Любовь - забытую мечту,
Глазами, широко раскрытыми,
Гляжу в немую темноту.

"Тонкой змейкой раскинута сталь…"

Тонкой змейкой раскинута сталь,
В синеву убегает зигзагом.
Я не знаю, давно ли я стал
Загорелым и дерзким бродягой.

Только кажется мне, что давно,
Что и предки мои кочевали
По степям под сибирской луной,
По скалистым хребтам Забайкалья.

А теперь, оглянувшись назад
На далекую жизнь, вижу снова
Цепь железобетонных громад,
Переулки в гранитных оковах.

Бесконечную цепь проводов,
Черным дымом пронизанный воздух,
Перекличку фабричных гудков,
Фонарей неподвижные звезды.

А еще - будто солнечный луч
Иль вечерней зари позолота -
Из растаявших в сумерках туч
Улыбается ласковый кто-то.

Может быть, этот вычурный бред
Лишь сознаньем придуман усталым,
Может быть, с незапамятных лет
Я брожу по обветренным шпалам.

УЗНИК

Через зубчатые ночные тучи,
Через решетку в маленьком окне
Прокрался робкий, одинокий лучик
И задрожал и улыбнулся мне.

Как будто думы тайные подслушав.
Так улыбалась девушка одна,
И с той улыбкой проникала в душу
Блаженная святая тишина.