Бригада Месича
На белградском шоссе нас обогнала длиннейшая колонна - новенькие "студебекеры", "доджи", отчаянно воняющие масляной краской.
И солдаты, сидевшие в машине, также были новенькие, свежеиспеченные. Их свежие шинели и кирзовые российские сапоги странно диссонировали с цыганской пестротой партизанской униформы. Откормленные розовые рожи говорили о долгих месяцах сытого казарменного житья, о горах каши, о контроле над кладовщиками, о тучных караваях - ешь, сколько влезет!
Это была бригада Месича - Марка Месича - бывшего усташского подполковника . В 1941 году на Смоленщине была разгромлена 1-я усташская дивизия - гвардии Павелича. Комполка Месича взяли в плен. В лагере ему предложили формировать воинскую часть из пленных и перебежчиков - словенов из немецких горнострелковых дивизий, истриан из 8-й итальянской армии, усташей, немногочисленных эмигрантов коминтерновцев. Параллельно создавались две, очень различные армии - удивительная партизанская полубанда, полусонм и регулярная часть Месича, с усташским командным составом, с нелюбовью ко всяческим "агитаторам", со скверным душком поганой отсталости балканской кадровщины.
Воевала бригада плохо. В конце 1944-го под Чачком неожиданно дала дезертиров и перебежчиков.
Начальник ОЗНА 23-й дивизии, сокрушенно рассказывал мне, что Месича уже дважды вызывали на "беседу" - чтоб не бегал от немцев - и что на него уже "заведено дело".
В бригаде был перманентный конфликт между партизанскими комиссарами и усташами - строевыми командирами. Уже перед самым моим отъездом у бригады, в наказание за трусость, отобрали большую часть автопарка (машин у бригады было больше, чем у всей югославской армии).
Самостоятельность
Англо-американская помощь партизанам начинается в 1943 году. Когда мы пришли в Сербию, мы увидели очень небольшое число солдат в союзнической униформе. Даже комиссар корпуса Тодорович щеголял в итальянском офицерском мундире - отличного сукна. В английском ходили главштабисты. Автоматы "Бренгал" (в 1945 году их отложили - вышли боеприпасы). Всеобщее недовольство мизерностью помощи и тем, что у Михайловича еще сидит американская военная миссия.
В октябре 1944 года у одного из бесчисленных стандартно бетонных памятников Неизвестному солдату я разговаривал с майором - командиром бригады. Очень молодой человек, бывший капитан 2-го класса югославской армии, позже рядовой главштабист. Он рассказал мне о первом официальном появлении перед Главным штабом миссии Корнеева . Дело было на концерте партизанской самодеятельности: в переполненный зал вошли русские. Овация. Зашедший вместе с Корнеевым англичанин хронометрирует срок аплодисментов. Это замечает главштабистская молодежь. Английская и американская миссии получила равные (по продолжительности, а не по силе) порции аплодисментов.
Во время одного из наступлений немцев Главный штаб был окружен немцами и более месяца грыз конину. Вместе с ним грызла конину американская миссия. Ее руководитель, кажется, генерал Барнес, посоветовал Тито капитулировать. Тот отправил его "к моим пролетерам" - справиться об их мнении. Пролетеры отправили Барнеса к "эбеной майка". Позже, на банкете, Барнес поднял тост за армию, которая не капитулировала в положении, в котором капитулировала бы всякая другая армия.
Черчилль послал в Югославию сына - полковника. Отнеслись к этому примерно так же, как московские рабочие относились к печатанию в "Британском союзнике" портретов Виндзорских филантропических королевн. Полковнику приписывали пожар в самолете, на котором погибло несколько крупных деятелей хорватского ЦК, а он остался цел. Шепоток "Интеллидженс сервис" следовал за ним так же, как и за большинством англичан. К американцам относились намного лучше.
Жители Белграда жаловались, что союзники бомбили жилую часть города.
Нелюбовь к союзникам уменьшалась сверху вниз, но и внизу была достаточно велика. В Сербии это сочеталось с русофильством, в Далмации и Триесте - со слишком близким знакомством с оккупационными войсками. Триест и Корушка только подлили масла в огонь. В 1945 году завезли в Югославию тридцать тысяч метров мануфактуры. Реагирование населения? Четники предполагали, что им на выручку <придет> генерал Живкович с тридцатью тысячами. Партизаны весьма прислушивались к таким слухам.
Ко времени нашего прибытия в Югославию государственное самосознание ее народа, армии, партии уже стояли на высоком уровне. Ощущение себя не только героическим народом, но и народом, отстоявшим себя собственными силами.
Даже в отношении русских.
Тито в Белграде. Он вызывает начальника гарнизона, Верхоловича. Гоняет его за беспорядки, пьянство в городе. Попытки сопротивления подаются шифровкой в Москву. Бочаров рассказывал, что встретившийся с ним Тито весьма резко отозвался о бесчинствах.
- Очевидно, слабо работает Ваш политаппарат? Я могу усилить Ваши части своими политработниками.
Благородное негодование Бочарова. Он парирует тем, что политаппарат РККА состоит из членов ВКП(б), партии, по отношению к которой западные компартии были только "созданием", "порождением".
Говоря "наш Сталин", партизаны не только лиризировали. Ощущение Сталина, как Верховного арбитра, в том числе и между ними и местным советским командованием. Ощущение Сталина как практического руководителя. "Тито - югославский Сталин?" - понималось, как Сталин югославского масштаба.
В начале штурма Белграда Жустович и Тодорович с тревогой просили меня изменить фразеологию красноармейских газет. Вместо "освобождение Белграда Красной Армией" формулировать: "освобождение Белграда Красной Армией и югославскими войсками", ввести отдачу чести югославским офицерам, прекратить третирование югославской армии, как неумелой и второстепенной. Все это было особенно важно, потому что Белград часто соединял и противопоставлял свое русофильство своему антититовизму, ехидствовал над голоштанным войском, иногда даже демонстрировал соответствующие чувства.
Моя шифровка осталась без ответа.
Мой доклад на крыше Аношину и Галиеву вызвал раздражение нахалами. Позже Москва смела все эти глупости.
Руководители полагали Югославию советским ядром Южной Европы, мыслили ее интересами. Осенью к коменданту Печа явился комиссар партизанской дивизии и, опираясь на три батальона, заявил права на город и Баранью. В Байе, где сербов не более шести - восьми процентов, устраивались митинги с требованием присоединить город и всю Бачку к Югославии. Партизаны заняли прилегающие к Радкерсбургу словенские и полусловенские села, выгнали бургомистров, выбрали одборы, установили твердый порядок.
В Радкерсбурге на дверях бургомистра приколотили плакат "Тука - Югославия".
Когда из Граца сюда прислали 100-граммовые хлебные карточки - их заставили отослать назад, выдавали по 500 граммов в день, хоть и приходилось везти из Марбурга. Не допускали австрийских газет. Комендант города (в июне), совсем мальчик, говорил мне:
- Мы-то знаем дипломатию. Сейчас наши в Москве просят у Сталина, чтобы он отдал нам Радкерсбург. Вот если он согласится - тогда мы здесь развернемся по-настоящему.