<1909>
Недержание
У поэта умерла жена…
Он ее любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна -
Но поэт не умер от удара.После похорон сел дома у окна,
Весь охвачен новым впечатленьем -
И спеша родил стихотворенье:
"У поэта умерла жена".<1909>
Сиропчик
Дамам, чирикающим в детских журналах
Дама, качаясь на ветке,
Пикала: "Милые детки!
Солнышко чмокнуло кустик…
Птичка оправила бюстик
И, обнимая ромашку,
Кушает манную кашку…"Дети, в оконные рамы
Хмуро уставясь глазами,
Полны недетской печали.
Даме в молчанье внимали.
Вдруг зазвенел голосочек:
"Сколько напикала строчек?.."<1910>
Корней Белинский
Посвящается К. Чуковскому
В экзотике заглавий – пол-успеха,
Пусть в ноздри бьет за тысячу шагов:
"Корявый буйвол", "Окуни без меха!",
"Семен Юшкевич и охапка дров".Закрыв глаза и перышком играя,
Впадая в деланный холодно-мутный транс,
Седлает линию… Ее зовут – кривая,
Она вывозит и блюдет баланс.Начало? Гм… Тарас убил Андрея
Не за измену Сечи… Раз, два, три!
Но потому, что ксендз и два еврея
Держали с ним на сей предмет пари.Ведь ново! Что-с? Акробатично ново!
Затем – смешок. Стежок. Опять смешок.
И вот – плоды случайного улова -
На белых нитках пляшет сотня строк.Что дальше? Гм… Приступит к данной книжке,
Определит, что автор… мыловар,
И так смешно раздует мелочишки,
Что со страниц пойдет казанский пар.Страница третья. Пятая. Шестая…
На сто шестнадцатой – "собака" через "ять"!
Так можно летом на стекле, скучая,
Мух двадцать, размахнувшись, в горсть поймать.Надравши "стружек" кстати и некстати,
Потопчется еще с полсотни строк:
То выедет на а́нглийской цитате,
То с реверансом автору даст в бок.Кустарит парадокс из парадокса…
Холодный пафос недомолвок – гол,
А хитрый гнев критического бокса
Всё рвется в истерический футбол…И наконец, когда мелькнет надежда,
Что он сейчас поймает журавля,
Он вдруг смущенно потупляет вежды
И торопливо… сходит с корабля.Post scriptum. Иногда Корней Белинский
Сечет господ, цена которым грош, -
Тогда гремит в нем гений исполинский
И тогой с плеч спадает макинтош!<1911>
Читатель
Я знаком по последней версии
С настроением Англии в Персии
И не менее точно знаком
С настроеньем поэта Кубышкина,
С каждой новой статьей Кочерыжкина
И с газетно-журнальным песком.Словом, чтенья всегда в изобилии -
Недосуг прочитать лишь Вергилия,
Говорят: здоровенный талант!
Да еще не мешало б Горация -
Тоже был, говорят, не без грации…
А Шекспир, а Сенека, а Дант?Утешаюсь одним лишь – к приятелям
(Чрезвычайно усердным читателям)
Как-то в клубе на днях я пристал:
"Кто читал Ювенала, Вергилия?"
Но, увы (умолчу о фамилиях),
Оказалось – никто не читал!Перебрал и иных для забавы я:
Кто припомнил обложку, заглавие,
Кто цитату, а кто анекдот,
Имена переводчиков, критику…
Перешли вообще на пиитику -
И поехали. Пылкий народ!Разобрали детально Кубышкина,
Том шестой и восьмой Кочерыжкина,
Альманах "Обгорелый фитиль",
Поворот к реализму Поплавкина
И значенье статьи Бородавкина
"О влиянье желудка на стиль"…Утешенье, конечно, большущее…
Но в душе есть сознанье сосущее,
Что я сам до кончины моей,
Объедаясь трухой в изобилии,
Ни строки не прочту из Вергилия
В суете моих пестреньких дней!<1911>
Невольное признание
Гессен сидел с Милюковым в печали.
Оба курили, и оба молчали.Гессен спросил его кротко, как Авель:
"Есть ли у нас конституция, Павел?"Встал Милюков. Запинаясь от злобы,
Резко ответил: "Еще бы! Еще бы!"Долго сидели в партийной печали.
Оба курили, и оба молчали.Гессен опять придвигается ближе:
"Я никому не открою – скажи же!"Раненый демон в зрачках Милюкова:
"Есть – для кадет! А о прочих ни слова…"Мнительный взгляд на соратника бросив,
Вновь начинает прекрасный Иосиф:"Есть ли…" Но слезы бегут по жилету -
На ухо Павел шепнул ему: "Нету!"Обнялись нежно и в мирной печали
Долго курили и долго молчали.<1909>
Молитва
Благодарю Тебя, Создатель,
Что я в житейской кутерьме
Не депутат и не издатель
И не сижу еще в тюрьме.Благодарю Тебя, Могучий,
Что мне не вырвали язык,
Что я, как нищий, верю в случай
И к всякой мерзости привык.Благодарю Тебя, Единый,
Что в Третью Думу я не взят, -
От всей души, с блаженной миной
Благодарю Тебя стократ.Благодарю Тебя, мой Боже,
Что смертный час, гроза глупцов,
Из разлагающейся кожи
Исторгнет дух в конце концов.И вот тогда, молю беззвучно,
Дай мне исчезнуть в черной мгле, -
В раю мне будет очень скучно,
А ад я видел на земле.1908
Всё то же
В Государственном совете одним из первых будет разбираться дело о том, признаются ли Бестужевские курсы высшими. Спор этот ведется уже семь лет.
"Речь"
В средневековье шум и гам
Схоласты подняли в Париже:
Какого роста был Адам?
И был брюнет он или рыжий?Где был Господь (каков Париж!)
До первых дней земли и неба?
И причащается ли мышь,
Поевшая святого хлеба?..Возможно ль "высшими" иль нет
Признать Бестужевские курсы?
Иль, может быть, решит Совет
Назвать их корпусом иль бурсой?Ведь курсы высшие – давно,
И в самом высшем смысле слова,
Ведь спорить с этим так смешно,
Как называть реку коровой.Вставлять в колеса палки всем,
Конечно, "высшее" призванье, -
Но в данном случае совсем
Бессильно старое брюзжанье.А впрочем… средние века
У нас гостят, как видно, цепко.
Но ведь корова не река -
И не в названье здесь зацепка…<1909>
Веселая наглость
Русский народ мало трудится.
Марков. 2-й Съезд дворян
Ах, сквозь призму
Кретинизма
Гениально прост вопросец:
Наш народ – не богоносец,
А лентяй
И слюнтяй.В самом деле, -
Еле-еле
Ковырять в земле сухой
Старомодною сохой -
Не работа,
А дремота.У француза -
Кукуруза,
Виноград да лесопилки,
Паровые молотилки.
А у нас -
Лень да квас.Лежебокам
За уроком
Что бы съездить за границу -
К шведам, к немцам или в Ниццу?
Не хотят -
Пьют да спят.Иль со скуки
Хоть науки
Изучали бы, вороны:
Философию, законы…
Не желают:
Презирают!Ну, ленивы!
Даже "Нивы"
Не хотят читать, обломы.
С Мережковским не знакомы!!
Только б жрать,
Только б спать.Но сквозь призму
Критицизма
Вдруг вопрос родится яркий:
Как у этаких, как Марков,
Нет хвостов
И клыков?1909
Послания
Послание первое
Семь дней валяюсь на траве
Средь бледных незабудок,
Уснули мысли в голове,
И чуть ворчит желудок.Песчаный пляж. Волна скулит,
А чайки ловят рыбу.
Вдали чиновный инвалид
Ведет супругу-глыбу.Друзья! Прошу вас написать -
В развратном Петербурге
Такой же рай и благодать,
Как в тихом Гунгербурге?Семь дней газет я не читал…
Скажите, дорогие,
Кто в Думе выкинул скандал,
Спасая честь России?Народу школа не дана ль
За этот срок недельный?
Какая в моде этуаль?
И как вопрос земельный?Ах, да – не вышли ль, наконец,
Все левые из Думы?
Не утомился ль Шварц-делец?
А турки?.. Не в Батуме?Лежу, как лошадь, на траве -
Забыл о мире бренном,
Но кто-то ноет в голове:
Будь злым и современным…Пишите ж, милые, скорей!
Условия суровы:
Ведь правый думский брадобрей
Скандал устроит новый…Тогда, увы, и я и вы
Не будем современны.
Ах, горько мне вставать с травы
Для злобы дня презренной!1908
Гунгербург
Послание второе
Хорошо сидеть под черной смородиной,
Дышать, как буйвол, полными легкими,
Наслаждаться старой, истрепанной "Родиной"
И следить за тучками легкомысленно-легкими.Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею,
Смотреть с веранды глазами порочными,
Как дворник Петер с кухаркой Агашею
Угощают друг друга поцелуями сочными.Хорошо быть Агашей и дворником Петером,
Без драм, без принципов, без точек зрения,
Начав с конца роман перед вечером,
Окончить утром – дуэтом храпения.Бросаю тарелку, томлюсь и завидую,
Надеваю шляпу и галстук сиреневый
И иду в курзал на свидание с Лидою,
Худосочной курсисткой с кожей шагреневой.