1931
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1. ЗАПИСЬ О "ВТОРНИКЕ" "НЕОКЛАССИКОВ" 16 НОЯБРЯ 1926 ГОДА
Запись о "вторнике" "неоклассиков", состоявшемся 16 ноября 1926 г., – единственная заметка о "Вечерах на Ждановке", сохранившаяся в архиве Л.Аверьяновой; вела ли она свои записи до того или позднее, мы не знаем. В ряду уже известных воспоминаний "неоклассиков" о Федоре Сологубе эта короткая заметка, несомненно, занимает свое место. В отличие от мемуаров В.В. Смиренского, M B Борисоглебского и Е.Я. Данько (кого, во-первых и прежде всего, интересовала личность поэта – "последнее Федора Кузьмича"), запись Л. Аверьяновой не выделяется "сологубоцентричностью". Перед нами – своеобразный "стенографический отчет" об одном из "вторников", который показался юной поэтессе интересным и достойным запоминания. Она воспроизводит "программу" вечера без каких-либо оценок услышанного и увиденного, реплики присутствовавших и реакцию на них Сологуба, передает настроения членов кружка и их отношение к происходящему в Совдепии. Благодаря этой особенности изложения ей удается воссоздать подлинную атмосферу "вторников" – кружка независимой творческой интеллигенции, сгруппировавшегося вокруг Сологуба в 1924-1927 гг.
Текст печ. по: Л.И. Аверьянова-Дидерихс. Запись о "вторнике" "неоклассиков" 16 ноября 1926 г. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2003-2004 годы. СПб., 2007. С. 555-559.
16 ноября 1926 года
Я глубоко сожалею, что недостаточно умна для словесного турнира с Ф.К. Сологубом.
Я вошла (сегодня очередной в этом "сезоне" – вторник "неоклассиков") в его тепло-натопленную спальню-кабинет, со старинной мебелью красного дерева и синим сукном на письменном столе. Спиной к двери, в жестковатом екатерининском кресле уже сидел М.В. Борисоглебский. Разговор шел о Булгакове: перед моим приходом М<ихаил> В<асильевич> рассказывал о нашумевшей пьесе последнего "Дни Турбинных", которую М<ихаил> В<асильевич> видел в Москве и которая, по его словам, производит впечатление потрясающее. Ф<едор> К.<узьмич>– слушал холодно и только заметил, что рассказы Булгакова он знает и они ему нравятся, но что пьесы, которые дают 40 аншлагов и "толпа на них валит", ему обычно уже по этому одному нравиться не могут.
Когда мы на минуту остались одни, Ф<едор> К<узьмич> вдруг круто спросил: "Стихи пишете?" – "Мало". – "Напрасно, – наставительно заметил он, – надо писать много". В этот вечер он не раз возвращался к этой теме и, между прочим, рассказал, как однажды спросил его Александр Александрович (Блок), сколько у него за последний год написано стихов. "50", – наобум ответил Сологуб, на что Блок решительно произнес: "Мало".
С приходом Н.Ф. Белявского и В.В. Смиренского разговор принял другое, несколько неожиданное направление: спорили Ф<едор> К<узьмич> и я о разнице между "учителем" и "педагогом". Ф<едор> К<узьмич>, многие годы своей жизни бывший школьным учителем (я думаю, что для человека его склада и ума это должно было быть ужасно), упорно утверждал, что учителю педагогом быть незачем, для него важна методика, а не педагогика, я же уперлась на том, что "с современной точки зрения" учитель не педагогом быть не может, и даже высказала мнение, что, уже само по себе, накопление и передача знаний есть одновременно самовоспитание или воспитание человека. Последнее слово осталось, конечно, за Ф<едором> К<узьмичом>.
Е.Я. Данько, а за нею и В.П. Калицкая перевели разговор на тему о пособиях членам Союза писателей. В<ера> П<авловна> рассказала, что снова посетила Чарскую – и нашла ее в положении ужасном. У Чарской туберкулез в третьей степени, муж ее безработный и тоже туберкулезный, средств к существованию никаких. Она всё время лежит, оживляется редко, и оживление это нездоровое, нервное. Между прочим, она рассказала В<ере> <Павловне>, сколько ей платили в прежнее время – и это разом разрушило мои представления о ее "высоком авторском гонораре": так, за "Княжну Джаваху", создавшую ей наибольшую популярность, Вольф заплатил ей – и это при продаже рукописи в собственность! – 200 рублей. И только в самое последнее время, перед войной и революцией, она стала получать 1000 р. за книгу, опять-таки при ее продаже в собственность.
В<ера> П<авловна> защищала Чарскую, уверяя, что та "непрактична", на что Сологуб едко заметил, что "практичность" здесь ни при чем. И рассказал, как однажды пришел к нему Е.В. Аничков и передал, что И.Д. Сытин дает (Ф<едору> К<узьмичу>) за "Мелкого беса"… в собственность!.. 500 рублей. "Я, конечно, не сказал Е.В. Аничкову, что он дурак, потому что он был очень милый человек, – но при чем же здесь практичность?!"