Природный характер коллективизма, с которого человек начинал свое развитие, мог себя воспроизводить только в условиях равенства. Этому чисто природному равенству тогда не было альтернативы. Люди выделились из животного царства, писал Ф. Энгельс, "еще как полуживотные, еще дикие, беспомощные перед силами природы, не осознавшие еще своих собственных сил, поэтому они были бедны, как животные, и ненамного выше их по своей производительности. Здесь господствует известное равенство уровня жизни...". Родовой строй смог выжить и сохраниться только при условии отказа от всего того, что напоминает частное присвоение продукта труда. Даже там, где была физическая возможность осуществить трудовую операцию одним лицом - собирательство, охота на мелких и некрупных .животных и т. д., - продукт труда, добыча первоначально доставлялись в распоряжение коллектива и подлежали распределению между всеми его членами. Первобытное сознание, которое не обладало развитым понятием личности, расценивало индивидов в качестве равных, ничем не отличающихся друг от друга. Особая удача на охоте, выпавшая на долю индивида, приписывалась влиянию сверхъестественных сил, покровительствующих роду. Неудивительно, что для мышления первобытных людей не существовало никаких оснований исключать из потребления ту или иную группу лиц, не отличившихся особыми достижениями. Мысль о том, что можно поставить в заслугу не духам, но себе какой- то особый успех в охоте и рыбной ловле, вначале, по-видимому, не приходит им в голову. Различие между "моим" и "твоим", которое, как известно, на протяжении уже нескольких тысячелетий играет огромную роль в организации человеческих отношений, остается для них непостижимым, и, следовательно, отсутствует база для взаимных счетов, претензий и упреков. В родовом обществе считается нормальным и справедливым, когда охотник, убивший животное, уступает добычу своим соплеменникам - как тем, которые участвовали в охоте, но не были столь удачливыми, так и тем, кто в охоте не участвовал совсем. Сам охотник, как правило, не выказывает никаких особых притязаний на добытый им трофей.
У многих австралийских племен существовало незыблемое правило: всю добычу делить поровну, причем дележ производили старики или лица, известные своим искусством разделять убитое животное на строго обусловленные или равные доли. Лишь некоторые племена считали допустимым предоставить отличившемуся охотнику честь самому разделить тушу принесенного им животного. Племена Юго-Западной Виктории имели очень строгие правила, рассчитанные на воспитание у членов общины отвращения к привилегиям отдельных лиц в части распределения пищи. Охотник, убивший зверя, и его ближайшие родственники здесь не только не пользовались какими-либо преимуществами по сравнению с другими, но и не получали даже равной с ними части, им, наоборот, выделялись меньшие и худшие куски. Этот обычай, впрочем, уже отражает некоторый сдвиг в подлинном укладе первобытно-общинного строя, дальнейшее развитие которого зафиксировано в правилах распределения добычи, допускавших наряду с коллективным потреблением и в виде исключения из него индивидуальный способ присвоения. Соответствующая практика развивается еще очень робко и осторожно. Продукт, который поступает в распоряжение удачливого охотника сверх общей и равной для всех доли, есть своеобразная премия за выдающийся успех. Но и в ней вначале преобладает все тот же сверхиндивидуальный, ритуальный элемент, выражавшийся в том, что именно в такой форме род выражает почтение к своим соплеменникам, которым благоволят боги и добрые духи, оказывающие покровительство роду. Из огромной массы распределительных правил, характеризующих данный этап в развитии отношений дележа продукта, укажем на юкагирский обычай раздела добычи во время осенней "поколки" оленей, описанный Ф. Ф. Матюшкиным, участником экспедиции Ф. П. Врангеля по северным берегам Сибири летом 1821 г.. Когда начинается осенняя тяга в лесах Севера и многие тысячи оленей идут сплошной массой, их настигают в момент переправы через реку и бьют короткими копьями (поколюгами). Охотники-юкагиры разделяются на две группы, одна из которых убивает, а другая вылавливает из реки и привязывает к лодкам туши оленей, не давая им уплыть вниз по реке. По окончании охоты производится дележ добычи по числу участвующих в этом деле людей. Но в общий раздел поступают лишь те олени, которые убиты и выловлены в реке. Что касается раненых оленей, достигших берега и там упавших, то они принадлежат тому охотнику, чья поколюга поразила животное. Эта своеобразная "зацепка" в обычном праве юкагиров приводила к тому, что многие из охотников довели свою ловкость до совершенства, научились соизмерять силу ударов так, что им доставались самые крупные и упитанные животные.
Существуют и другие группы обычаев распределения продуктов производства, в которых принцип индивидуального присвоения уже вполне утвердился, но в той или иной мере сочетается с интересами общины. Разбогатевшая внутри рода семья в традиционных формах оказывает поддержку соплеменникам, впавшим в нужду или не имеющим возможности добывать средства к жизни. Таковы, например, обычаи, связанные с ранними формами дарения, периодическими перераспределениями богатств внутри рода и между родами на празднествах "потлач" и т. д. Отмечая все эти детали и особенности нормативной сферы первобытного общества, мы подошли к проблемам соотношения коллективистских и индивидуальных ценностей в системах древних обычаев, а также положения, пределов и возможностей развития человека в глубокой древности. Со времен Просвещения и под влиянием его идеологических схем принято считать, что первобытность - это время, когда дух человеческой индивидуальности пребывал как бы в длительном инкубационном состоянии. Подавляемый и ограничиваемый коллективизмом, он медленно вызревал, обретал мощь для того, чтобы, вырвавшись из тисков традиционной системы, стать творческой силой цивилизации. Нормы древнего общества на протяжении тысячелетий человеческой эволюции безраздельно выражали ценности коллек^ тивизма. Он был природным, потому что задан природой в ёе физическом смысле, а также и умопостигаемой природой человека, природой вещей и т. п. Он был органичным, потому что определялся характером непосредственных связей между людьми в группе, складывался без помощи рационализированных оранизационно-управленческих методов.
Что же касается человека, то в процессе социогенеза или, во всяком случае, на его гипотетической начальной стадии он, согласно взглядам многих мыслителей-прогрессистов, полностью слит с коллективом, деперсонализирован, является скорее родовым, чем индивидуальным существом. Типичной в этом отношении позиции придерживались основоположники марксизма. "Человек обособляется как индивид лишь в результате исторического процесса. Первоначально он выступает как родовое существо, племенное существо, стадное животное..." Но для какого периода времени действителен этот тезис? Определения "стадное животное" в большей мере заслуживает древняя обезьяна - предчеловек, но не сам человек, homo sapiens. Время, к которому относится существование предче- ловека и первобытного человека, охватывает ряд громадных археологических эпох. Справедливо отмечают, что с учетом времени эволюции жизни на земле люди палеолита, не говоря уже о неолите, представляются ненамного более первобытными, чем мы сами.
Несмотря на неопределенность понятий и другие трудности, следует, однако, признать, что принадлежность к первобытному коллективу, включение в него через механизмы природных связей есть то исходное положение, с которого человек начинает творить свою историю и культуру. "Чем дальше назад мы уходим в глубь истории, тем в большей степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому...". Это высказывание К. Маркса бесспорно. Нельзя же сегодня воспринимать всерьез естественно-договорные теории, согласно которым люди в одиночку или группами бродили по лесам и лугам, прежде чем они "договорились" учредить общество на основе взаимного уважения естественных прав и интересов друг друга. Не случайно проваливаются все теории, пытающиеся установить эволюционный или исторический приоритет индивидуального начала перед коллективным, общественным. Сомнительны те концепции социогенеза, согласно которым формы общественности и коллективизма складываются в результате вытеснения "зоологического индивидуализма" и жестокой борьбы между биологическим и социальным началом в предчеловеческом стаде. Есть все основания считать, что даже там господствовал не "зоологический индивидуализм", а именно природный коллективизм, базирующийся на сложных общественных инстинктах.