Таким же самым духом
насыщена до слез
горбатая старуха
с торговлишкой вразнос:как Ноева семейка,
воркуют и гремят
лягушечки и змейки
и мордочки тигрят.Японские иены
и русский аппетит.
Как жирная гиена,
старушечка глядит.Сдержаться не умею:
на гибель на свою,
заранее бледнея,
я в руки взял змею.Исчерпан и исперчен
торговый интерес:
змея из гуттаперчи,
да я-то из телес.Для оргии дальнейшей
не годен мой талант:
опасны эти гейши
и страшен хиромант.Он, красный весь и синий,
на грани бытия.
Ведь в сонме этих линий
есть линия моя.Сейчас я всё узнаю сквозь
сказочную тьму.Но всё же не гадаю,
наверно, понимая,
что это ни к чему.1967
259. НА РОДИНЕ НИКОЛАЯ ВАПЦАРОВА
Перо мое не в чернилах, а в крови…
Николай Вапцаров
Собравшись как-то второпях,
не расспросивши никого,
мы у Вапцарова в гостях,
в квартире маленькой его.Уже прошло немало лет,
давно то время вдалеке,
когда явился нам поэт
на нашем русском языке.Как подобает, прибран дом,
и свет в окошках золотой,
но что-то странное кругом,
какой-то воздух неживой.На полке книги так стоят
от корешка до корешка,
как будто много дней подряд
не прикасалась к ним рука.И непонятна нам сперва
еще особенность и та,
что не горят никак дрова,
не раскаляется плита.Пол по-музейному блестит,
официальна тишина,
и, как на сцене, говорит
трагичным шепотом жена.Я вроде суеверным стал,
чего на ум-то не придет?
Хозяин сильно запоздал,
домой, наверно, не придет.Уж много лет тому назад
его прикончили враги.
По лестнице не прозвучат
его спешащие шаги.Его напрасно не зови,
а лучше подойди к бюро:
оно и вправду всё в крови,
его поэзии перо.1967
260. ВСЕ НЫНЧЕ ПИШУТ О СВЕТЛОВЕ
Все нынче пишут о Светлове,
и я, хоть классиком не стал,
но что-то вроде предисловья
к его собранью написал.Все с ним в пивных глушили кружки,
все целовались с ним спьяна,
нашлись и грешные подружки,
и непорочная жена.Над незажившею могилой
двенадцать месяцев подряд
они болтают в общем мило
и со старанием острят.Так что же, может, я ревную
или завидую ему,
ушедшему в страну иную,
в ту, как в соборе, золотую,
полусветящуюся тьму?Нет. Ведь у нас одна дорога,
за ним иду в разведку я -
от свечки отчего порога
до черных люстр небытия.Я просто издали примерил
костюм вечерний гробовой.
Всё будет так же, в той же мере
немного позже и со мной.1967
261. РАВЕЛЬ
Я понял мысли верным ходом
средь достижений и обид -
своим избранникам природа
за превосходство нагло мстит.Француза, слепленного тонко
из вкуса, сердца и ума,
поставит вдруг на четвереньки
и улыбается сама.И гениального мальчишку
средь белоблещущих высот
за то, что он зарвался слишком,
рукой Мартынова убьет.…И я за те свои удачи,
что были мне не по плечу,
сомкнувши зубы, не запла́чу,
а снова молча заплачу́.1958, 1967
262. "Зима стояла в декабре…"
Зима стояла в декабре
совсем не шутки ради:
снег на шоссе и во дворе,
в Москве и Ленинграде.Как белых - в шахматах - успех,
как длительное чудо,
летал повсюду белый снег,
лежал себе повсюду.Похорошела сразу ель,
мороз трещал, как надо,
почти что целых пять недель,
с походом три декады.И я всю эту смену дней
с великою охотой
в закрытой комнате моей
без отдыху работал.Однажды мимо в поздний
срок дорогой недалекой
проехал Пушкина возок…
Рысак проёкал Блока.А вслед за ними (хоть темно,
но, кажется, поближе)
Владим Владимыч на "рено"
проехал из Парижа.Но вот уже, как в горле ком,
с какой-нибудь попойки
промчалась шумно с ямщиком
есенинская тройка.Неся набор шутливых слов
и узенькую шпагу,
прошел задумчиво Светлов
своим неспешным шагом.И сквозь поземку и метель,
как музыки начало,
вдали Мартынова свирель
возлюбленно звучала.Зима дымилась на заре,
светлея и крепчая.Я начал книгу в декабре
и в декабре кончаю.1967
263. ТРУБОЧИСТ
Живет и нынешним и прежним,
сближая Запад и Восток,
на прибалтийском побережье
чистейше-тихий городок.Мне каждый день навстречу едет,
сосредоточен и плечист,
на стареньком велосипеде
с ведерком черным трубочист.Мне кажется не без опаски,
что едет он от братьев Гримм,
из сборников немецкой сказки,
из иллюстраций старых к ним…1967 (?)
264. "В журналах своих и в газетах…"
В журналах своих и в газетах,
среди стихотворных красот,
не слишком ли часто поэты
тебя поминают, народ?В стихах, обращенных к потомкам,
в поэмах, идущих чредой,
мы, может быть, слишком уж громко
клянемся тебе и тобой.Наверно, признанья всё те же
прискучило людям читать,
и надо б и тише и реже
об этой любви заявлять?…Когда-то - чего не бывало? -
В Сибири средь падей и гор
с квантунским одним генералом
пришлось мне вести разговор.Свое любопытство смиряя,
запомнил я больше всего
потушенный взгляд самурая,
огромные уши его.Подавленный новою ролью
(однако же к ней он привык),
как лагерной траченный молью
бобровый его воротник.Не ждя от начальников красных
за это и малых щедрот,
незлобно и даже бесстрастно
он собственный хаял народ.И так выходило, что вроде
он сам-то доволен собой,
но лучше б его благородью
в стране подвизаться иной.Ему, как начальнику штаба,
в другой бы империи жить,
и он уж сумел бы тогда бы
не так о себе заявить.Он должен сказать откровенно,
что, если б не жалкий народ,
тут пахло бы вовсе не пленом,
другой бы пошел оборот.И он бы в недальнее зданье,
куда лейтенант вызывал,
не бегал давать показанья,
а сам бы себя показал.…В поэты бы мы не годились
и песни писать не могли,
когда бы тобой не гордились,
народ нашей общей земли.Мы, может, писали и плохо,
но то, что душа нам велит.
Не знаю, простит ли эпоха,
а русский читатель простит.Мы счастливы, русские люди,
тем счастьем заглавным, большим,
что вечно гордимся и будем
гордиться народом своим.1967 (?)
265. ЗАРЯДКА В ГАГРЕ
Не так, конечно, как Есенин,
но всё ж нередко второпях
я был предельно откровенен
и в личной жизни, и в стихах.Я сквозь окно глядел украдкой,
как весь апрель уже подряд
у моря делали зарядку
динамовцы и "Арарат".А у меня своя зарядка,
она спортсменам не нужна:
две сигареты для порядка,
стакан грузинского вина.Потом центральные газеты
покажут время и Москву.
Не знаю, как живут поэты,
но я-то только так живу.1966–1968
266. СИРЕНЬ
Был день февраля по-февральскому точным,
окрестность сияла белее белил,
когда невзначай в магазине цветочном
корзину сирени я вдруг укупил.Являя безмолвный образчик смиренья,
роняя - уже - лепестки на ходу,
я с этою самою белой сиренью
по городу зимнему быстро иду.В ушах у меня воркованье голубки,
встречающей мирно светящийся день,
смеются и валенки, и полушубки:
"Сирень появилась! Смотрите, сирень!"Так шел я, дорогу забыв на квартиру,
по снегу, как истинный вестник весны,
как мальчик с цветущею веткою мира
проходит, закрыв полигоны и тиры,
по дымному полю глобальной войны.1968
267. ВЕЧЕРНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Последний час стучит всё ближе,
виднее заповедный срок,
и я в дверях беру не лыжи,
а неказистый посошок.Не посох выспренний пророка,
который риторичен всё ж,
а тот, с каким неподалеку,
но тихо как-нибудь дойдешь.И я иду неторопливо,
снежок январский шевеля,
сквозь полускрывшиеся нивы
к тебе, последняя земля.Иду дорогой заметенной,
боясь неправильно свернуть,
и посошок мой немудреный
прямой указывает путь.1968
268. КОЛОКОЛЬЧИКИ
Земля российская богата
в своей траве, в своих цветах.
Все колокольчики когда-то,
как будто сельские набаты,
гремели вечером в степях.Потом их подрезали косы,
чтоб большей не было беды.
Они ложились безголосо
в тяжеловлажные ряды.Их после вилы поднимали,
неся над самой головой.
Цветы несмело обретали
как бы ушедший голос свой.