Эдуард Лимонов - Эдуард Лимонов: Стихотворения стр 24.

Зависть

Иосифу Бродскому, по поводу получения им

очередной денежной премии

В камнях на солнце рано
Лежу как обезьяна
Напоминая мой недавний бред
Между камнями на песке скелет
Большой макрели. Чайки Тихоокеана
От рыбы не оставят мяса. Нет.

Волна в волну, как пули из нагана
Вливаются по воле их стрелка
Как Калифорния крепка!
И частной собственностью пряно
Несет от каждого прибрежного куска

"КОРМИТЬ НЕМНОГИХ. ОСТАЛЬНЫХ
ДЕРЖАТЬ В УЗДЕ
ДЕРЖАТЬ В МЕЧТАХ О МЯСЕ И ГНЕЗДЕ."

Мне видятся Вселенского Закона
Большие буквы… Пятая колонна
Шпион. Лазутчик. Получил вновь - "На!"
И будет жить как брат Наполеона
Среди других поэтов как говна…

"Тридцать четыре тыщи хочешь?"
Я крабу говорю смущен.
"Уйди, ты что меня щекочешь!"
И в щель скрывает тело он.

Я успеваю в след ему сказать
"Тридцать четыре перемножь на пять"
. . . . . . . . . . . .
Какой поэт у океанских вод
Вульгарно не поглаживал живот
Мы все нечестен. Каждый нас смешон
А все же получает деньги "он"
Мне интересно как это бывает
Что все же "он" все деньги получает
. . . . . . . . . . . . . .
Подставив огненному телу все детали
И тело сваленному древу уподобив
Лежу я, джинсы и сандали
На жестком камне приспособив
И чайка надо мной несется
И грязная, она смеется,
В камнях всю рыбу приутробив
"Что ж ты разрушила макрель?"
Я говорю ей зло и грубо
Она топорщит свою шубу
И целит подлая в кисель
Оставшийся после отлива
Прожорлива и похотлива
Как Дон-Жуан косит в постель
. . . . . . . . . . .
Мне все равно. Я задаю вопросы
Не потому что я ищу ответы
Не эти чайки - мощные насосы
Говна и рыба. Даже не поэты
И нет не мир покатый и бесстыжий
Мне не нужны. Смеясь, а не сурово
Я прожил целый прошлый год в Париже
И как эстет не написал ни слова
. . . . . . . . . . . .
Однако б мне хватило этих сумм
. . . . . . . . . . . .

Иуда на Бродвее

1

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащ
Полковник был русский, а после - нацистский палач
Покончив с войною, в Нью-Джерси приплыл в пароходе
И умер недавно согласно закону в природе
. . . . . . . . . . . . . . . . .
В двадцатом-то веке уж можно ходить без калош
На вашего Бога прохожий в калошах ужасно похож
Бородка. Усы. Небольшие пустые глаза…
(Чуть что происходит, уверен, глаза орошает слеза)

Характер истерика. Нервная дама, не муж
Змея, - так гадюка, хотя это маленький уж
Ему быть Христом, никогда не носить эполет…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Жил Слава Васильев когда-то. Тишайший поэт…

Он тоже немного, но Бога мне напоминал
Ходил он по водам. Он в ливень бутылки сдавал
Набьет свою рюкзак и идет и плывет по земле
Где маленький Слава? Увы он окончил в петле…

(Он "кончил" буквально. Про это все знают давно
Оргазм наступает, коль горло у вас стеснено
Прямая есть связь между горлом и "кончил в петле"
Из тех же чудес, как "рисует мороз на стекле")

2

И жил некто…..овский. Вполне подходящий поэт
Прошло уже двадцать по-моему всяческих лет
А где этот…..овский? и где остальные, где дюжина?
Я помню был суп. И одна в этом супе жемчужина…

По мискам щербатым, что сделаны были в Астории
Разлили мы суп в самом-самом начале истории
Две тысячи лет пролетело. Жемчужина сальная
Досталась Иисусу, а с нею и слава скандальная…

Так если ты миску рукою от брата берешь
То помни последствия. "Бразэр" конечно хорош
Однако предательство - тоже приятная миссия
Кто самый известный? Иуда. Признает любая комиссия

Любая статистика скажет - Иуда, глава романтической школы
К Христу наклонясь, мы помним, он шепчет глаголы
Блистают глаза его. Дерзостно молнии мечутся
И в суп попадая, шипят… умирают… колечатся…

3

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащ
Полковник был русский, а после - нацистский палач
Он умер в Нью-Джерси. Один, без друзей и родных
Оставил он тряпки. И я унаследовал их…

Прекрасен Бродвей! На Бродвее просторно и ветрено
Хотел написать о количестве монстров квадратном на метре, но
Вдруг вспомнил, что грязный Бродвей полагается мерить количеством ярдов
…и вдруг натыкаешься - "Бринкс" …и встречаешь двух гардов…

Мешки. Револьверы. Глаза под фуражками грозные
Порезы от бритвы, и ох, подбородки серьезные…
А так как вы знаете, ветер средь нас по Бродвею гуляет
То ветер естественно старшему гарду наклейку с щеки отгибает…

4

Манхаттан с Бродвеем готовят себя к Халуину
Идя по Бродвею ты видишь внезапно витрину
Где смерть как мужчина токсидо напялила гордо
И держит за талию женщину-смерть она твердо

Кровавая маска все крутит и крутит педали
И кровь все течет. Как же ноги ей не отказали?
Кровавая маска, подпорчена скверной могилой
Отчасти зеленая, детям она представляется милой…

Стоят три ребенка и просто раззявили рты
Я думаю - "Дети-то нынче тверды и круты
Кровавую маску, еще и фу, гадость! что в связи с могилой!
Лет тридцать назад не назвал бы я мальчиком милой…"

(Вообще-то я думаю часть населения к празднику зря деньги тратит
Для многих и маски не нужно, лица вполне хватит
Манхэттан с Бродвеем достаточно монстров вмещают
Таких выразительных, что Франкенстайны линяют…)

5

Такие дела… А иду я в "Бифбюргер", ребята
Хотя и писатель, однако живу не богато
Предавший друзей. Ими преданный тысячу раз
Иуда. Я жить научился один наконец-то сейчас

Бродить по Бродвею и по Елисейским полям
Чуть-чуть оживляться среди "обольстительных дам"
И руки засунув глубоко в карманы, в полковничий плащ
С достоинством шествовать средь человеческих чащ

Чего там… Все ясно. И дамы и войны двух мух…
И слава… Увы человеческий это все дух
И крепко вдохнув этот сыру подобный вонючему как бы рокфору
Из запах… Иду, а Бродвей загибается в гору…

Парижские стихи

1. Баллада парка Лобо

Пахнет бензином над бурой водой
Солнце за тучей сырой
Ботик моторный пропыхал "Жюстин"
В дождь. Неприятно один.

Бросил вдруг в Сену бутылку араб
Грек откусил свой кебаб
Слева француза целует француз
Каждый имеет свой вкус.

Ива. Каштан. Лавровишня и ель
Справа бродяга забившийся в щель
В тряпки. Гнездо из кусков одеял
Он гениально создал

Девушка с толстым хорошим бедром
Занята длинным хорошим письмом
В парк вдруг заходит печальный Никто
Член показать из пальто

Голубь увечный летает не злясь
Лапа отпала гноясь
Но ничего - проживет он и так
Скачет и жрет он маньяк

"Живы мы!" "Выжить!" - природа кричит
Каждый имеет уверенный вид
Даже волна весела и бодра
Форму имеет бедра
. . . . . . . . .
Если бы был авиатор мне друг
Он оказал бы ряд важных услуг
Так над Парижем из газовых струй
Он написал бы мне ХУЙ
. . . . . . . . . .
Знаю я женщину - ей сорок пять
Ох как не хочет она увядать
Женщиной быть она хочет всегда
Нежною щелкой горда

Мне приходилось работать Христом
И не с одной Магдалиной притом
Каждую нужно ободрить поднять
Новое имя ей дать

Целая очередь бледных блудниц
Хуже чем в худшей из худших больниц
Мимо прошли. Я работал Христом
Жил этим тяжким трудом

В парке весь мир как бы в капле росы
Произошли у бродяги усы
Девушка с толстым и мягким бедром
Села с арабом вдвоем

Перестановкою света и туч
От Нотр-Дама протянут нам луч
Мы уцепились… И вот на пальто
Кончил за всех нас Никто…

Париж, 1981 год

2. После фильма

Где все эти Good bad girls
Жестокие девушки с резко откинутыми головами
с расширенными зрачками
безжалостно ищущие любовь по всему миру
начинающие с ничего?

Где мужчины с блестящими проборами
в больших костюмах
остро танцующие танго с неожиданными поворотами
целующие девушек с вампирским видом
хмуро наклоненные над girls?

Где шумная экзотическая толпа
топчущая лакированными туфлями
гладко причесанные лужайки
Толпа - которую поджидают огромные белые роллс-ройсы
(- усики мужчин крупным планом
еще шелковые чулки des femmes fatales)?

Куда они пропали?
Куда устремились роллс-ройсы
после того памятного пикника?
Куда они приехали когда прошел дождь?
Что случилось за надписью The End?
. . . . . . . . . . . .
Они - старые и незаметные
тряся облезлыми головами
живут на Central Park South
- утверждает мой знакомый журналист
Вечерами спускаются в темные кожаные старые бары
слушать негритянский джаз

В барах пусто (до сих пор было пусто), пахнет опилками
И никто их не узнает…

Кое-кто тихо умер от OD (овердозы наркотиков)
и мирно покоятся на темно-зеленых кладбищах Калифорнии