Вадим Пугач - Антропный принцип стр 5.

На тычок обернешься с ленцою:
"Не из лесу ли, часом?" – "Вестимо".
Но навряд ли запомнишь лицо у
Человека, идущего мимо.

Это слово нам стало паролем,
Это слово навеки любимо,
Оттого мы о чаше и молим:
"Пронеси ее, Господи, мимо".

Мы услышаны. В чем же загвоздка?
Чем нам жребий не нравится наш?
Мы проносимся мимо киоска
По раздаче означенных чаш.

Ветер ломит в раскрытые окна,
Постарательней горло укутай.
Ну, пускай простудился, продрог, но
Не отправлен к Харону цикутой.

Невралгически спину изгорби,
Что поделать, испорчена рама,
Но зато не упрятана в торбе
Криминальная чаша из храма.

Из-за чаши тебя не погубит
По дороге мелькнувший ларек,
Из-за чаши тебе не разрубит
Головы полудикий царек.

Ты не станешь следит из-за чаши
За походкою уличной тетки,
Недоучка студент, изучавший
Лишь начала, зады и ошметки.

Показалось лицо – но дыра там.
Ты молился? Твоя и вина в том,
Что не станешь Эзопом, Сократом,
Даже воином и алконавтом.

Вот зачем божество умолимо:
Проскользнуло в молитву словцо.
Человека, прошедшего мимо,
Сам Господь не узнает в лицо.

6. Пейзаж

Дева, струю нагнетая,

свою опрокинула чашу…

А. Смирнов

…Вновь я посетил
Тот уголок, где трепаный Парни
Лежал недалеко от треуголки,
И треугольник смуглого лица
Распаренно склонялся над страницей.
Здесь царствует гармония, не то
Что в Петербурге, городе контрастов.
Кувшин, разбитый вдребезги, и тот
В нее не вносит дребезжащей ноты.
Зефир пускает ветры столь изящно,
Что заплясала, подбоченясь, нимфа,
Опернутая на изрядный пень.
В Екатери… Пришел на ум мне, кстати,
Отменный бюст, который заприметил
Я в Третьяковке, шубинской работы.
Как раз Екатерина № 2
Весьма напоминала героиню,
Которая (простите за избыток
Союзных слов, но что же есть стихи,
Как не союз меж автором и словом?)
Работала в Лицее, кем – неважно.
Я где-то перебился, ну и пусть.
Здесь, в Пушкине, все Пушкиным и дышит.
Египетские, например, ворота,
Мне кажется, здесь только потому,
Что прадед был рожден неподалеку;
Чесменский столп – затем, чтобы Державин,
Передавая лиру, не забыл,
Что в гроб сходить пора ему настала;
А имена товарищей по курсу
Начертаны на кельях для того,
Чтоб оправдать великолепный список
Блестящих эпиграмм и посвящений.
Пока еще вовсю подлунный мир
Насилуют бесстыдные пииты,
Не позволяя зарасти тропе,
Какая нас ни треснула б дубина
И как бы ни огрело помело,
Все те же мы. Нам целый мир – кабина
Скользящего вдоль неба НЛО.

7. Кафе

Любовь выбирает окольные тропы,
Плетется по краешку, сходит на нет.
Поэт выбирает фигуры и тропы,
Балладу, канцону, секстину, сонет.

И фрукты, и злаки, и всяческий овощ
Рождает земля с сорняком наравне.
Сон разума Гойи рождает чудовищ,
Сон чувства героев – чудовищ вдвойне.

Стола эпоха прогулок на лоне
Природы, на фоне картин городских,
И в чашечке кофе с сосиской в "Сайгоне"
Была максимальная близость для них.

Их мнительность, их нерешительность, вялость,
Ненужная холодность, плоский расчет…
Ах, он сомневался, она сомневалась,
Вода обжигает, а время течет.

Ах, он не в ударе, она не в ударе,
Слепец не помощник другому слепцу,
А рядом летают тошнотные твари,
Колючим крылом норовя по лицу.

Под столиком пол обживают мокрицы,
Крестовый поход объявляет паук,
За стойкой вампир фиолетоволицый
На новую ночь намечает подруг.

Чета василисков сошлась в поединке,
Седой францисканец сосет карбофос,
Сирена отставила в угол ботинки
И когти стрижет, напевая под нос.

И разухаебистый этот мотивчик
Летит через зал в отдаленный конец,
Где вместо панамы использует лифчик
Единый в двух лицах сиамский близнец.

В разбитое зеркало самка дракона
Глядит, отражению пальцем грозя.
Любить без оглядки – иного закона
В таком балагане придумать нельзя.

Не стать в этом сонмище вещью трофейной,
Испуганно в сторону взгляд не кидать,
Не дать утопить себя в гуще кофейной,
Любить, и хоть этим снискать благодать.

Нет хуже – увязнуть в своем хронотопе,
В клубящейся бездне, бездонной глуби.
Люби. И не думай о близком потопе.
Он был и еще повторится. Люби.

8. Общее собрание

Жил человек с лицом енота,
Несвеж, плешив и полнотел.
Когда была к тому охота,
Он басни плел, столы вертел.

И, проживая с дочкой вместе
(Любовью оной был вокал),
Нелепым слухам об инцесте,
Смешно признаться, потакал.

Все то, чего коснулась порча,
В нем возбуждало аппетит,
Любая разновидность торча
Его тянула, как магнит.

Раз в месяц, скажем, в третью среду,
Сзывал он кухонных светил.
Герой, бывало как к соседу
К нему их слушать заходил.

Установив подобье круга,
Легко выстраиваем связь:
Так, героинею подруга
Хозяйской дочери звалась.

А в дочь, сухую, как картонка,
Зато поющую с пелен,
Наш персонаж безумно, тонко
И безнадежно был влюблен.

Теперь о прочих. Завсегдатай
Там был специалист по ню,
Как все маэстро, бородатый
И датый десять раз на дню.

Гремел по потайным салонам
Шедевр в классическом ключе:
Девица с газовым баллоном
На темно-розовом плече.

Там был поэт. Увы, длинноты
Его томительных рулад
Рождали тягостные ноты,
Душевный кризис и разлад.

Был композитор. Сбивши свистом
Авторитеты наповал,
"Фон" оставлял он пейзажистам
И только "како" признавал.

Сходилось человек по двадцать
Извлечь дымок из папирос,
Попить вина, романсик сбацать
И духа вызвать на допрос.

Зашел однажды спор не новый:
Где ставит божество печать?
Как недурное от дурного
В литературе отличать?

За полчаса дошли до хрипов.
Тогда художник молвил: "Ша!
У вечных образов и типов
Должна быть вечная душа".

И плетью ворона по перьям,
Пса по ушам, коня по ребрам
Енот ударил. "Что ж, проверим, -
Сказал он голосом недобрым, -

Мы вызовем его". "Кого же?" -
Спросил томительный поэт.
И дочь Енота из прихожей
Внесла потрепанный берет.

И вот он полон предложений.
Перемешали раз, другой,
И выпал пушкинский Евгений,
Но не Онегин, а изгой.

Стол опустел, и свет погашен,
Сидят, как чудища в ночи.
И только, одинок и страшен,
Змеится огонек свечи.

Был в этом зыбком переплясе
Какой-то шип, какой-то шорох.
И вдруг на воздух поднялася
Свеча и пламенем на шторах

Чертит причудливые знаки,
И – сверк, и нет ее нигде.
Но буквы светятся во мраке:
"Любви бегите. Быть беде".

9. В коридоре

Старый, испытанный трюк -
Выбрал и пользуйся им, -
Сердце повесив на крюк,
Мы за прилавком стоим.

Свет, отмыкающий звук.
Стадо спустилось к реке.
Старый, испытанный друг,
Как тебе там, на крюке?

Долгий, как бич, коридор,
Рыжий оскаленный плюш,
Ставит диагноз прибор -
Вечно великая чушь.

Чу! Ультрастон, инфрачих,
Чучело чахнет в пыли,
Чуть оступился, затих -
Чукнулось геково "пли".

Разве узнает, какой
Может открыться сезам,
Тот, кто поводит рукой,
Как по стеклу, по глазам?

Нить. Половица. Обрыв.
Омут. Ловушка. Затон.
Нас отправляют в заплыв
Шар, шарлатан, Шарантон.

Пряничный домик. Коржи -
Карты в руке игрока.
Скоро отчалим. Держи -
Вот тебе руль и рука.

10. Невстреча

Выхожу я раз на Невский…

В. Гаврильчик

Вдоль по Невскому проспекту
С разных следую концов
Наши бедные герои,
Воздух мрачен и свинцов.

Героиня, выпив сока,
Переходит на пломбир,
Наблюдательное око
Озирает мокрый мир.

Вылезает из кареты
Вместе с дочерью Енот,
Вынимает из цилиндра
Пачку новеньких купюр.

Мнет и тискает с усмешкой,
Расплатился: мол, пускай!
Вот бы солнце – этой плешкой
Только зайчики пускай.

На мосту стоит автобус,
Ядовитое пятно.
Подошел другой – и оба с
Моста обана – на дно!

Суматоха, развлекуха,
Будочники, доктора.
Как попало, выплывают
Пассажиры по частям.

Часть вторая. Про героя.
Он идет. Все решено.
Тетя Туча просыпает
Сверху мерзлое пшено.

Сквозь поднявшуюся вьюгу,
Сквозь накинутую сеть
Голубки летят друг к другу,
Им никак не долететь.

Вдруг маэстро. Он просверлен
Взором, брошенным в упор.
Что он врет, как сивый Мерлин?
Что он тянет разговор?

Персонаж попался. Что-то
Мелет, мелет на ветру,
Он талдычит про Енота,
Про интриги и игру.

И пошло растущим комом,
Накатило, как волна:
Всем знакомым, незнакомым
Надо, надо, надо. На!

Уплывающее тело.
Тонешь, только оступись.
Надо-ело, надо-ело,
Надо-ело. Остопиз…

Уносящее теченье
Над телами верх берет.
Встреча может быть случайной,
Как у зайцев на бревне.

11. Эпилог. Натюрморт

Холодная кухня. Стандарт.
Но нет, никаких философий.
Колода засаленных карт
И чашка остывшего кофе.