В один переход добрались они до горы Яматари, посвященной грозным богиням мамо. Все кусты рододендронов были увешаны белыми и красными флажками, оставленными здесь бесчисленными прохожими. Проводник тоже прицепил длинную, похожую на бинт, белую ленту: "Пусть минуют все беды и гнев грозных мамо пройдет стороной, как дальняя гроза".
Проводник, заметив, что Р. Н. крайне утомлен, взял его к себе на плечи и нес так до самого Тамала. Из-за крутизны дороги ехать верхом на яках было опасно и трудно.
Но за перевалом путь стал легче.
Около полудня они достигли реки Яматари, куда впадали вытекающие из Каньчаньчжинга ручьи. Она течет по узкому и очень красивому ущелью между крутых высоких скал, на вершинах которых пронзительно синеют глетчеры. У подножия растут дремучие лиственницы и пихты, покрытые золотисто-зеленой бахромой мха, который шелковисто шевелится под ветром, как перья павлина.
Яки перешли реку по маленькому мостику и стали подыматься к деревне Чжюньсар. Некоторые дома были пусты, на порогах других сидели старые женщины и чесали шерсть.
Старшина упросил гостей остановиться у него на ночь.
- Все равно вы не одолеете перевал засветло, - сказал он, перестав наконец кланяться и высовывать язык. - Лучше провести ночь в тепле, чем под открытым небом. Пусть святой человек не побрезгует нашим гостеприимством. Мы только что сварили чан из отборного ячменя.
Р. Н. согласился. Тибет научил его ценить удобства и теплый кров, и он уже не рвался вперед так неудержимо, как в самом начале путешествия.
Он вошел в дом и расположился у огня, который жарко пылал посреди помещения, разливая тонкий волнующий аромат.
Как только гости уселись на приготовленных для них подушках, жена старшины влила в деревянные бутыли с пивом немного кипятку. Оно заиграло, и горьковатый ячменный хмель нежно влился в дикие ароматы костра.
В честь богов сожгли немного можжевельника и сосны, поставили перед гостями тлеющие курительные свечи.
Р. Н. с наслаждением ел картофель и ароматный рис. От мяса, однако, воздержался, вспомнив при этом, как жадно лакомился объедками в пещере леопарда. На горлышке пивной бутылки по обычаю лежал шарик коровьего масла. Р. Н. проглотил его и выпил немного хмельного, чуть кисловатого чана. Старшина угостил поистине по-королевски. Перед тем как устраиваться на ночлег, Р. Н подарил хозяину последний свой шарф из синего шелка и две рупии.
Утром пили чай, которым хозяйка угощала из фарфоровой чашки. Такая форма учтивости соблюдается тибетцами лишь по отношению к людям высшего класса; лица же с равным или более низким положением пьют обычно из деревянных чашек, которые носят за пазухой.
После торжественного чаепития перед гостями поставили на маленьком столике картофель, поджаренный маис, масло и молоко. Все оказалось превосходным. В первый раз за все путешествие Р. Н. мог поесть так вкусно.
- Не советую вам идти на Валлун, - сказал хозяин, потягивая чан. - Вы встретите там много трудностей. Лучше всего вступить в Тибет через перевалы Янма и Канла-чэнь. Они открыты даже в такое позднее время, как теперь.
Эти слова звучали для Р. Н. сладчайшей музыкой. Ему предстояло вступить в Тибет! Неужели это правда? Неужели все позади и остался лишь этот последний шаг?
О том, что ожидало его в самом Тибете, он старался тогда не думать.
…Проводник остановил яков у голубой скалы. Высеченные в ней ступени круто поднимались вверх и терялись в черной колючей дыре. У подножия рос колоссальный гималайский кедр, увешанный разноцветными ленточками. Р. Н. заметил его еще издали. Казалось, дерево цвело.
- Надо испросить у Пэмазана хорошего пути, - сказал проводник, указывая на дыру в скале.
- Кто это, Пэмазан? - спросил Р. Н.
- Великий святой. Он из племени камба - заклинателей дождя. Если его рассердить, он может послать бурю.
Они поднялись в пещеру. После яркого утреннего неба под сводами ее ничего нельзя было разглядеть. Но глаза вскоре привыкли, и Р. Н. увидел аскета, в позе Будды сидящего на охапке соломы. Узкие, прямые, как дощечки, ладони его были сложены одна над другой и ребром касались впалого живота. На языке пальцев это был знак нирваны. Широко раскрытые, привыкшие к вечному сумраку глаза глядели сквозь пришельцев, переливаясь чуть стеклянистой влагой.
Они долго стояли под слепым и пронзительным взглядом архата. Казалось, он не дышит. Резко обозначенные ключицы и ребра его не шевелились. Р. Н. подошел к нему, поклонился и положил в железную нищенскую чашу пять серебряных рупий. Заклинатель дождя остался недвижимым, как изваяние. Проводник прошептал молитву и пошел к выходу. Р. Н. поглядел еще с минуту на темную бронзу высохших рук, которые оплетали, как сухие лозы, тугие черные жилы, и тоже направился к резко очерченному пролому, в котором дрожала солнечная синева.
И тут он услышал за спиной смех, неприятный, скрежещущий, злобный. Хотел обернуться, но небо перед ним потемнело, и мохнатые снежинки заплясали в нем, как пыль в луче.
- Иди! Иди! - словно ворона закаркали сзади. - Все в руках того, кто вяжет и разрешает. Как свяжется, так и сбудется. Но не по воле твоей. Воля твоя - дым, воля твоя - снег на солнце. Убирайся, глупец!
Р. Н. выскочил из пещеры и запрыгал по каменным ступеням, словно спасаясь от погони. Темный страх и тоска какая-то замутили душу. Он огляделся, будто пробуждаясь от тяжкого сна. В безоблачном небе ослепительно сверкало влажное солнце.
Они пустились в путь в полном молчании. Р. Н. пытался прогнать тягостный осадок. Не ему - уроженцу Южной Индии - принимать это близко к сердцу. Он не раз видел и фокус с канатом, и вырастающее на глазах из семечка апельсиновое дерево со спелыми плодами, знал многие секреты йогов. То, что случилось теперь, и в сравнение не шло с жуткими опытами в подземных храмах Шивы. Откуда тогда этот гнет, эта серая тоска под сердцем? Неужели его так сильно могла поразить неожиданность?
- А на перевалах неспокойно, - сказал проводник, кивнув на матовую серебристую полосу, которая оконной изморозью легла на синее стекло горизонта. - Тут есть поблизости монастырь. Может, заночуем там? Если с утра будет хорошая погода, тогда и тронемся со спокойной душой.
Р. Н. уже был не тем, кто выехал некогда из Дарджилинга с хорошо оснащенным караваном. Тибет многому научил его. И он тут же согласился.
- Хорошо, - сказал он. - А что это за монастырь?
- Очень старый. Его зовут Ташичосдин. Теперь там живет только один лама со своей ани.
Это заинтересовало Р. H., но он не подал и виду и не стал расспрашивать проводника дальше. Слово "ани", вернее, "анэх", обычно употребляется для обозначения жены, наложницы или монахини. Красношапочная секта дозволяет и то, и другое, и третье. Но в данном случае речь, по-видимому, шла о монахине, живущей в конкубинате с ламой. Такое часто встречается в Тибете. Рождающиеся от подобных союзов дети воспитываются в монастыре и сами потом становится монахами.
Монастырь действительно оказался почти заброшенным. Лама и его ани встретили их довольно любезно. На обед подали рис, редьку и мурву. Судя по всему, лама, или по-местному граба, жил очень скудно.
После обеда вышли на пустынный, заросший сорняками монастырский двор. Уединившись с ламой под тень старого абрикоса, Р. Н. ловко навел разговор на заклинателя дождей. Темный, полуграмотный лама затрясся, как пихта под ветром.
- Вы его ничем не обидели? - испуганно спросил он.
- Ничем, - твердо сказал он, испытывая, однако, гнетущее сомнение.
- А что он вам сказал?
Р. Н. почти дословно передал слова аскета, невольно подражая его скрипучему голосу.
- И больше ничего?
- Как будто больше ничего, - задумчиво ответил Р. Н. - Впрочем, когда я уже покинул пещеру, мне показалось, что святой крикнул мне вдогонку: "Свяжется не по воле твоей". Но это ведь только повторение уже сказанного. Не правда ли?
- Пэмазан никогда ничего не говорит впустую, - тихо сказал лама, недобро улыбаясь. - Он предупредил, что с вами случится что-то, чего вы ждете или же, напротив, избегаете. Но будет это не по вашей воле.
- А по чьей?
- На этот вопрос нельзя ответить, - сухо сказал лама. - Пойдемте, я проведу вас в комнату. Вы, верно, устали с дороги.
Комната оказалась необыкновенно чистой и очень бедной кельей. На глиняном, но отполированном, как мрамор, полу лежал матрас, набитый можжевеловой и кедровой хвоей. В углу стояли чайник и кружка. Напротив окна на стене висела полочка, на которой стоял бронзовый Майтрея. Перед ним тонкой голубой струйкой, медленно зеленея, таяла курительная свеча. Вот и вся комната. Но пахло в ней удивительно сладко и вкусно.
Впервые после потери каравана Р. Н. мог сделать запись в дневнике. Коротко пересказал все случившееся. Потом подробно описал монастырь и все, что сумел выспросить о нем у ламы.
"…Говорят, что верхняя часть долины Канпа-чань была первоначально заселена тибетцами, называвшими себя шерпа или шарпа - "восточные", которые пришли из Восточного Кирата. В древнеиндийских ведах это племя зовется млеча.