В дыму курений улыбался позолоченный мальчик, а бронзовые цапли на черепахах, как символы счастья и вечности, стояли перед алтарем. С того дня бонза больше не говорил с Лиемом об учении Будды. Он показал ему карту Вьетнама: "Это Родина. Вверху плодородная дельта Красной реки, на юге - мощное разветвление Меконга. Не правда ли, похоже на две корзины, наполненные рисом десятого месяца? А вот и "гань" - бамбуковое коромысло, на котором они висят. Это Долгий хребет - Чыонгшон. Но меч чужеземцев отсек корзины от коромысла. Для меня, для вьетнамца. Кохинхина - другая страна. Я не смею поехать в Сайгон без разрешения чужеземцев. А в Далате сидит император-марионетка, которого французы привезли из Парижа и вертят им как хотят. Разве такими были наши древние императоры? Изображение Бао Дая никогда не поставят в поминальном храме. Народ вычеркнет его из своей памяти". - "Рассказывают, что он прошел выучку у тэев?" - робко осведомился Лием. "Всякое учение достойно, - ответил бонза. - И тэи - такие же люди, как все. Не в том их вина, что они с запада. А в том, что завоеватели. Захватчики, которые столько раз вторгались к нам с севера, разве были лучше? Запомни, Лием, что люди, которые твердят о белой коже и о желтой коже, - или очень глупые, или враги. Нашей родине грозит новая беда, на этот раз с востока. Когда я слышу шепот о том, что вся буддистская Азия должна собраться под одной крышей, мне мерещатся убийцы, которые под видом друзей стремятся проникнуть в дом, чтобы, когда все уснут, перерезать хозяину горло".
"Как мне называть вас в своих почтительных думах?" - осведомился Лием. "Просто Танг. Как у каждого буддиста, у меня есть тайное имя, которое назовут только в заупокойной молитве, - сурово и равнодушно ответил монах. - Так что тебе за дело, старик, до звуков, выражающих пустоту, коли истинного имени ты знать не можешь? - он пристально посмотрел на Лиема, и тот смущенно отвел глаза. - Пока ты видишь меня, зачем тебе слово? Останешься один - забудь обо мне. Понадобишься - найду".
Лием неторопливо потягивает крутой дым черного лаосского табака, и в бамбуковом кальяне хрипло рокочет вода. Он смотрит на крестьян, которые по колено в воде трудятся на рисовом поле, и размышляет о судьбе человека. Дано ли ему вкусить плоды труда своего? Лием знает, что пришло время жесточайших тайфунов. Поэтому, как бы ни был обилен разлив и благоприятны приметы, никто не может сказать, каков будет урожай десятого месяца. С неистовой силой обрушится очередной тихоокеанский тайфун на побережье, зальет террасы потоками соленой воды, и ни один зеленый росток не уцелеет. Если крестьяне вовремя не укрепят дамбы или чуть запоздают с посадкой, они могут не только потерять урожай, но и надолго загубить поле. Получается, что человек, соединяющий землю с небом, всего лишь игрушка ветра. Недаром эмблема "ян-инь" соединяет противоположности жизни.
О чем бы ни подумал сегодня старый Лием, он постоянно возвращается мыслью к монаху из пагоды на горе. Да и чему тут удивляться, если этот самый монах находится сейчас на сампане? Пока Лием покуривает на свежем воздухе, а внучка стирает на мостках праздничную тунику - нарядный лимонного цвета аозай, монах сидит внизу и за чашкой чая беседует с приятелями. Лием, конечно, догадывается, о чем говорят в тесной, разделенной висячими циновками каюте. Не впервой принимает он у себя ученого гостя. Высокая честь! И его городских друзей он тоже уже хорошо знает. Один из них студент, другой - монтер из "Сентраль электрик". Он сам так сказал. Лием знает правила вежливости. Потому и сидит на корме, что не хочет мешать умным людям обсуждать их важные дела. Так оно спокойнее. И чужой врасплох не застанет, если забредет ненароком на старый сампан.
Прохладой и миром дышат вечереющие дали. Над мачтой, на которой бессильно повис выцветший буддийский флажок, уже чертит стремительные фигуры летучая мышь. Угомонились куры в банановом садике на берегу. На соседнем сампане, похрустывая болотной травой, довольно хрюкают черные поросята. Кто-то играет на однострунном дане, и протяжная мелодия, то вздрагивая, то угасая, долго плывет над зеркальной водой, в которой отразилась на миг низко пролетевшая цапля. Парикмахер Зиой перестал возиться в бассейне с лотосами и тоже залюбовался рекой. Сейчас она и в самом деле красная, вернее, темно-багровая, будто остывающее железо в горне. Не успеешь моргнуть, как станет темно. В свайных домах у берега уже горят золотые звездочки. Такая же крохотная керосиновая лампочка теплится перед Лиемом. Света она почти не дает, зато радует сердце и отгоняет демонов ночи. Над ней приятно согреть кусок сушеной каракатицы или просто прикурить сигарету.
- А почему бы вам, дедушка, не послушать городские новости? - спросил, улыбаясь, монтер, выглянув из люка. - Они и вас касаются.
- Кому нужен неграмотный старик? - махнул рукой Лием. - Не хочется вас стеснять.
- Вы нам совсем не помешаете, - все так же с улыбкой, но настойчиво возразил парень. - Белый Нефрит, - позвал он негромко. - Можно вас на минуточку?
Девушка закончила стирку и с готовностью поспешила на зов. Даже про белье забыла. Но на полдороге спохватилась и вернулась назад. Так с тазом на голове, стройная и смеющаяся, она взошла на сампан. Белый с горьким запахом цветок был приколот к ее волосам. "И впрямь как тайская царевна", - залюбовался старик.
- Вы звали меня, братец Дык?
- Побудьте, пожалуйста, тут, наверху, прекрасная Хоанг Тхи Кхюе, пока дедушка Лием будет пить чай.
"Они знают друг друга по имени, и он назвал ее прекрасной", - дрогнуло сердце у старого Лиема. Но он ничего не сказал и покорно спустился вслед за парнем в синей спецовке. Поклонившись гостям, он присел на циновку в самом темном углу, но монах жестом пригласил его подвинуться ближе. На низком столике горела лампа "летучая мышь", на глиняной подставке стоял жестяной чайник с носиком в виде дракона и крохотные старинные чашки. Лием доставал их только по торжественным случаям. В обычные дни они с внучкой пользовались половинками кокоса. Семена лотоса и приторно-сладкую массу в банановых листьях принесли гости.
Монах пришел в простой крестьянской одежде. Только по бритой голове можно было догадаться, что он посвятил себя богу. И еще глаза, увеличенные стеклами сильных очков, открывали самоуглубленное спокойствие ученого человека. Как хозяин и старший по возрасту, Лием, преодолевая смущение, наполнил чашки.
- Вы говорили, что отец девочки умер? - В доме Лиема монах держал себя иначе, чем в пагоде. Иной становилась форма обращения к хозяину, менялся и весь стиль речи.
- Мы так решили с внучкой. С того дня, как его отправили на Пулокондор, от него не было вестей. Я справлялся в полицейском управлении, и мне сказали там, что он, наверное, умер.
Монах обменялся со студентом быстрым взглядом.
- Значит, полной уверенности у вас нет? - поинтересовался студент.
Лием только улыбнулся в ответ. Странный вопрос. В чем может быть полностью уверен человек на земле?
- Взгляните на эту карточку. - Студент вынул из бумажника пожелтевшее, в сетке трещин, фото. Монтер услужливо придвинул лампу.
- Конечно, это он, - прошептал Лием, не выпуская из рук фотографию, на которой в полный рост был изображен крепкий мужчина с винтовкой.
- Ошибки быть не может? - на всякий случай осведомился студент.
- Он это. - Лием снисходительно пожал плечами. - На память я пока не жалуюсь, и зрение у меня не такое уж плохое. С тридцати шагов могу расщепить стрелу арбалета о лезвие ножа.
- Тогда мы можем поздравить вас с большой радостью! - хлопнул в ладоши студент.
- Разрешите, я сбегаю сказать Белому Нефриту! - нетерпеливо вскочил на ноги монтер, хрупкий подвижный юноша с несколько приплюснутым носом, что придавало лицу обиженное выражение.
- Погоди, Дык, - задержал его монах. - Лучше споткнуться ногой, чем языком. Пусть скажет папаша Лием. Неожиданная радость подобна слишком сильному солнцу. Девочку надо подготовить.
- Отдайте ей карточку, дедушка, - кивнул студент и положил на столик небольшой узелок. - Тут немного денег, товарищ Лыонг откладывал их по пиастру. Он просил вас купить Хоанг самый красивый наряд.
- Это и вправду большая радость! - Лием потрогал куцую бородку. - Не знаю, как вас благодарить. - Значит, жив… И свободен? Как же это? - он беспомощно опустил задрожавшие руки.
- Ему помогли бежать с Пулокондора, - пояснил студент.
- Так, значит? - старик одобрительно поцокал языком. - А люди говорили, что оттуда не убежишь. - Он осуждающе покачал головой. - От дракона рождается дракон, от болтуна - болтун.
- Пулокондор и вправду страшное место, - сказал монах. - Но нет тюрем, из которых нельзя было бы убежать.
- Как внучка обрадуется! - Лием сладко зажмурился. - Позвольте мне кликнуть ее? - он просительно улыбнулся монаху, потом перевел взгляд на студента. - Пошлю ее в лавочку. Праздник-то какой! Как говорится, пришел гость в дом, нет курицы - давай утку.
- Приветствие ценнее подноса с едой, - ответил ему пословицей монах. - Конечно, ступайте к девочке, папаша Лием. Но только предупредите, чтоб никому не говорила. Это опасно для всех.
- Я понимаю, - подумав, кивнул старик.
- И не надо устраивать никакого пира. Мы еще немного поговорим и тихо разойдемся.
- Значит, так, товарищи, - сказал студент, когда старик ушел. Необходимо точно выяснить, что обещали японцам французы… А мы все гадаем: отзовут Катру или нет!
- Так люди говорят, - пожал плечами монтер Дык.