- Он днем и ночью совещается с японским послом, - глубокомысленно изрек Жаламбе и добавил почтительно: - Следует соблюдать величайшую осторожность.
- Поздно. Решение о перевороте принято.
- Откуда у вас такие сведения?
- Позвольте мне оставить при себе источник информации. Скажу вам даже больше. Японцы не только в курсе бесконечных приготовлений Мордана - об этом знает любой ханойский парикмахер, - но и ваши потуги выслужиться перед голлистами не прошли мимо них. Ситуация предельно упростилась. "Новая Франция", - Деку горько усмехнулся, - сметена в мусорный ящик, и бывшие союзнички уже не связаны с нами даже формальным договором. - Он вышел из-за стола и наклонился над Жаламбе. - Не думайте, что я срываю на вас собственное бессилие. Будем смотреть правде в глаза: мы с вами полностью обанкротились. Остается одно: мужественно встретить неизбежное.
Жаламбе сидел опустив голову.
- Может, поторопить Мордана? - вяло предложил он, не веря в успех. - Я понимаю, что шансов практически нет, но мы могли бы прорваться в Китай. По крайней мере, умрем с оружием в руках.
- Поздно, - повторил генерал-губернатор. - Японцы начеку. Нам не дадут даже выйти из дворца. Есть только один путь - на аэродром.
- Думаете, удастся бежать? К американцам? - по-своему истолковал Жаламбе.
- Будьте мужчиной, - Деку рывком опустил жалюзи. Подымающееся солнце беспощадно било в глаза, - тем более что нашей безопасности едва ли что-нибудь угрожает. Ни мы, ни наши трупы никому не нужны.
- Я думаю не о себе, - Жаламбе попытался надменно вскинуть голову. - О Франции!
- Франция тоже обойдется без нас. Я вас более не задерживаю. Собирайтесь в дорогу. Если Мацумото вздумает поинтересоваться арестованными, обещайте ему выпустить всех. Без оговорок.
- Я уже отдал распоряжение. В тюрьмах остались одни коммунисты.
- Быстро сориентировались.
- Есть надежда, что обойдется?
- Едва ли. Но мы обязаны использовать малейший шанс.
Когда на другой день в сайгонском губернаторском дворце открылись переговоры, Деку почудилось, что судьба подарила ему этот крохотный шанс.
Не смея верить неожиданной отсрочке, прислушивался он к монотонным словам посла Мацумото, пункт за пунктом перечислявшего новые обязательства французских властей.
Оказывается, японцы вызвали генерал-губернатора в Сайгон вовсе не для того, чтобы совершить какие-то насильственные недипломатические действия, чего он так опасался. Речь шла всего лишь о подписании соглашения о поставках риса на 1945 год. И хотя Деку знал, что риса в стране практически нет, он с радостью поставил подпись под договором. Судьба вновь предоставляла ему возможность выиграть время. Война шла к концу, и вместо риса японцы могли получить лишь бесполезный клочок бумаги. Правда, сразу же по возвращении в Ханой он должен был дать указание чуть ли не вдвое срезать и без того ничтожную карточную норму, но это его не слишком заботило. Еще один документ, еще одна подпись - какая разница? Ничтожная, чисто символическая цена за упоительное право облегченно перевести дух и хоть на минуту перестать думать о том неопределенно-гнетущем финале, которого он так устал ожидать.
После подписания соглашения состоялся дружеский а-ля фуршет. На столах стояли блюда с фаршированными омарами, повар-китаец нарезал розовые, нежнейшие ломтики ростбифа. Живописную пирамиду фруктов увенчивали ананасы и сайгонский деликатес под названием "женская грудь". Несмотря на приторную сладость, фрукты прекрасно утоляли жажду.
В честь японских партнеров подали суси с сырой рыбой, креветками и осьминогом. На специальных треножниках стояли оловянные сосуды с подогретым сакэ. Пили за дружбу. За успех и взаимное процветание. Японцы держались с уклончивой вежливостью, старательно обходя все острые углы. О перемене статута колониальной администрации не было сказано ни слова.
Деку, которому кусок не лез в горло, с тревогой и надеждой ловил благоприятные признаки. Вопреки логике, хотелось верить словам и улыбкам, которых требовал элементарный протокол. В конце концов подыскалось убедительное объяснение: для японской экономики, подорванной войной, рис стал основной проблемой. В самом деле, если нечем кормить солдат и рабочих военных заводов, то даже горючее, смазка и текстиль отходят на задний план. Индокитай остался последним относительно мирным уголком на континенте, и японцы не желают рискованных перемен.
Встретив тоскующий, как у побитой собаки, взгляд Жаламбе, Деку надменно приосанился.
"Его унылый нос свисает, как у тапира, - мелькнула мысль. - Ничего, пусть помучается".
Жаламбе искательно просиял и с бокалом в руке бросился к адмиралу.
- По-моему, все идет ничего, - жарко зашептал он, торопливо отхлебывая вино. - Непонятно только, почему не пришел Мацумото.
Отсутствие посла тревожило и самого Деку. Он далек был от личных обид и не придавал особого значения протокольным тонкостям. Если японский посол хотел подчеркнуть, что не считает более индокитайского генерал-губернатора равноправным партнером, то и господь с ним. Не было бы хуже.
Положение разъяснилось к вечеру, когда японский офицер связи "предложил" - именно так было сказано - французской делегации к девятнадцати часам собраться в конференц-зале.
Увидев каре жандармов вокруг овального стола переговоров, Деку понял, что все кончено. Жуткий одутловатый Уэда стоял чуть ли не рядом с послом. Как и Мацумото, он был при цилиндре, в визитке и серых в полоску брюках.
Не снимая перчаток, Мацумото зачитал ультиматум своего правительства. Япония требовала немедленной передачи под свое командование всех вооруженных сил и полиции Индокитая.
- Срок вам, господин генерал-губернатор, дается два часа, - закончил посол, вручая ноту.
- Он немыслимо короток, ваше превосходительство, - процедил сквозь зубы Деку. - Чтобы созвать экстренное совещание, нам сначала нужно возвратиться в Ханой. - Мысли прыгали, и он едва сознавал, что говорит. - Притом мне необходимо снестись с Парижем… На все это требуется время…
- Два часа, - повторил Мацумото, отступая в сторону.
Вперед вышел Уэда.
- Просу, - он предупредительно указал адмиралу на дверь.
Четко, как на параде, от стены отделились два жандарма со звездочками в черных петлицах и вытянулись по обе стороны от Деку.
- Но позвольте? - для возмущения не хватало сил. - В чем дело? - вяло пробормотал адмирал. - Я вынужден протестовать…
- Просу, - с той же предупредительностью поклонился Уэда. - И вас тозе просу, - обратился он к остальным членам делегации.
Печатая шаг, жандармы отделили французов друг от друга и вывели в коридор.
- Вас сюда, - Уэда махнул рукой в сторону губернаторского кабинета. - А вы сюда, позалуста, - цепко схватил он за рукав Жаламбе. - Позалуста! - толкнул его к лестнице.
Взятых под стражу французов по двое разместили в служебных помещениях. Одному лишь Деку предоставили отдельные апартаменты, состоящие из приемной и кабинета, к которому примыкала комнатка отдыха с диваном и туалетом.
Переступая порог, он услышал сзади револьверный выстрел, и тотчас же прозвучал визгливый возглас Уэды:
- Пытался бежать!
Деку не обернулся. На несгибающихся ногах прошел к столу и рухнул в кресло. Двери за ним закрылись. Оглядевшись, зачем-то поднял и прижал к уху телефонную трубку. Ему ответила глухая настороженная тишина. Аппарат был отключен.
Не дожидаясь истечения двухчасового срока, японская армия атаковала французские части по всей стране. Тщательно спланированная операция развивалась с хронометрической точностью. Еще не истекло данное Деку на размышление время, а главные гарнизоны были окружены и ликвидированы: либо захвачены в плен, либо, в случае сопротивления, уничтожены. Кирасирский разведывательный полк средних танков, состоящий из двух эскадронов новеньких машин "Сомюа" и "Д-2", капитулировал без единого выстрела. Только разрозненным группкам общей численностью в пять тысяч человек, удалось пробиться к китайской границе, где они были интернированы гоминьдановцами.
Покончив с армией, насчитывавшей вместе с туземными частями 115 тысяч солдат, японцы приступили к арестам гражданских лиц французского подданства. Сверяясь с заранее составленными списками, японская жандармерия обходила банки, заводы, госпитали и частные дома. Арестованных на первых порах сгоняли на площади, базары и в парки. Французская оккупационная армия перестала существовать, а вековая колониальная администрация распалась, как карточный домик.
На следующий день диктор токийского радио зачитал сообщение об упразднении колониального статута французского Индокитая, и в тот же день посол Мацумото вручил императору Бао Даю официальное предложение о союзе с Японией.
Бао Дай не замедлил огласить подготовленный на такой случай указ, который начинался со слов о восстановлении независимости Вьетнама, а заканчивался клятвами верности "Директивам манифеста великой Восточной Азии".
Посол представил императору полномочного представителя Екояму, которому передавались функции верховного резидента Аннама, и порекомендовал назначать на ключевые посты верных людей. Господин Канака получил пост директора Центрального банка, а полпред Ёкояма любезно согласился взять на себя бремя управления экономикой. В Тонкин и Кохинхину тоже были посланы представители подобающего ранга.