"Когда вы вдруг поймете, - поучали его знатоки, - что местные красотки нравятся вам больше парижанок, значит, вы готовы и вам надо немедленно сматываться домой". Но то, что должно было произойти лишь через многие месяцы, случилось в первый же день, когда он сошел с парохода в Хайфонском порту. С грустной радостью он осознал, что тонкинские женщины уже теперь кажутся ему самыми прекрасными в мире. И это не удивило его. За спиной оставался пароход, океан и шумные порты полумира. Только Парижа больше не существовало. Некуда возвращаться и некуда дальше бежать.
"Какое утонченное, какое умненькое личико", - подумал Фюмроль, искоса наблюдая за официанткой. Вытерев столик, она налила ему "касси" и поставила мельхиоровый кувшинчик с колотым льдом. "Не пользуйтесь льдом, - опять вспомнилось чье-то наставление, - они наверняка делают его из некипяченой воды". Но атмосфера Востока уже проникла в сердце Фюмроля. Бестрепетной рукой он наклонил кувшинчик и разбавил анисовку талой водой. Тягучий ликер побелел, в стакане закружились слюдяные блестки выпавших кристаллов. Разом схлынуло напряжение, стало вольнее дышать и освежающий холодок пробежал по разгоряченной спине. Фюмроль забыл даже про влажное пятно на мундире. Человека, который только что чистил у себя в номере зубы, озабоченно макая щетку в налитый из термоса кипяток, уже не было. Он растворился, исчез, как растаявший лед. Фюмроль вновь взглянул в зеркало и остался доволен. Элегантный военный, цедивший, полузакрыв глаза, "касси", почти ничем не отличался от пропыленных красной глиной и прожаренных под экваториальным солнцем колониальных ветеранов. Разве что загар, который Фюмроль приобрел за две недели плавания, выглядел чуточку светлее.
- Вы надолго к нам, майор? - долетел до него небрежный вопрос.
Фюмроль приоткрыл глаза и медленно повернул голову. Морской лейтенант у стойки лениво поднял палец.
- Кто может знать? Надеюсь, что не навсегда.
- Мы все надеялись на это, - усмехнулся моряк. - А с другой стороны, чего бога гневить? Сегодня лучше здесь, чем там… Вы давно с дорогой родины?
- Не прошло и месяца, - ответил Фюмроль. - Но даже за такой срок она ухитрилась сделаться еще меньше.
- Бесноватый Адольф режет нас, как страсбургский паштет, - вступил в разговор пожилой легионер с выгоревшими добела волосами. - Впрочем, прошу прощения, - он прикрыл рот ладонью. - Молчу!
- Еще бы! - рассыпался неприятным смехом, но тут же закашлялся моряк. - Теперь боши - обожаемые союзнички… Здорово они загадили Париж?
- Не знаю, - покачал головой Фюмроль. - После перемирия я не был в оккупированной зоне. - Про себя он отметил, что люди здесь пока еще говорят откровенно. В Виши подобные разговоры, наверное, велись шепотом.
- Но положение на месте вы же должны знать? - нетерпеливо стукнул кулаком по столу морской лейтенант. - Или это военная тайна, которую можно доверить только губернатору?
"Здесь все про всех известно, - подумал Фюмроль. - Как в деревне".
- Прошу прощения, господа. Это за мной, - сказал он, кивая на окна, за которыми остановился раскрашенный маскировочными пятнами открытый "ситроен". - Резко встал, подписал счет и, зажав под мышкой кепи с кокардой и шнуром штаб-офицера, направился к дверям, которые услужливо распахнул перед ним сухонький швейцар-тонкинец. "Такое же умненькое лицо, словно вырезанное из потемневшей кости, и та же непроницаемая тайна в глазах", - успел подумать Фюмроль, переступая порог.
На миг его охватило предчувствие какого-то необыкновенного озарения, когда с вещей и явлений разом спадает покрывающая их мишура и все становится отчетливым и простым, как в детстве. Но неприятный истерический смех за спиной прогнал иллюзию.
- Привет папаше Жоржу! - выкрикнул моряк. Зазвенело разбитое стекло. - Он уже сидит на чемоданах.
Фюмроль вышел, не оглядываясь. Он не слышал, как товарищи урезонивали подвыпившего лейтенанта, и только в машине сообразил, что "папаша Жорж" не кто иной, как Жорж-Альбер-Жюльен Катру, генерал-губернатор французского Индокитая. "Сидит на чемоданах!" И это тоже известно…
Европейские кварталы поразили Фюмроля безлюдьем, тишиной и обилием цветущих деревьев. Порой мелькал затененный пальмами гамак, в котором покачивалась женщина с журналом в руках, или пестрая коляска с младенцем, утопающим в кружевах. Но сами двухэтажные особняки с солнцезащитными выступами и глубокими окнами, на которых были опущены жалюзи, казались вымершими. Переливались в косых лучах фонтанные струи. Неслышно падали на тротуар золотые, алые, желто-белые, фиолетовые лепестки. Лишь однажды, когда машина выехала на перекресток, перед ним открылась манящая сутолока туземной улицы с ее магазинчиками и фруктовыми лавками в нижних этажах, столпотворением велорикш, пестротой зонтов и бумажных фонариков. Среди женщин, которые были одеты в традиционные блузы и черные брюки, среди крестьян в коричневых домотканых одеждах и конусообразных шляпах из пальмовой соломы он заметил бритоголового монаха с кокосовой чашкой и астролога в черном халате, расшитом золотыми непонятными письменами.
"Все хотят знать будущее, - грустно улыбнулся Фюмроль, - но оно закрыто даже для самого прорицателя". Они проехали вдоль мутно-зеленого, как нефрит, озера, посреди которого виднелся остров с многоярусной башней. Женщины стирали белье, мальчишки удили рыбу. Звенел, покачиваясь на поворотах, обвешанный людьми трамвай. В зарослях ив прятался храм с чешуйчатой крышей, на гребне которой колючие драконы целовали солнечный круг. Фюмролю показались до странности знакомыми и эти извилистые чудовища на крыше, и горбатые мостики над темной водой, и скрюченные шелковистые ивы. Промелькнули миртовые кусты, белые ворота, которые стерегли причудливые изваяния воинов и неестественно желтые тигры, блеснуло загадочное золото иероглифов на красном лаке. Где, в каком заколдованном сне он мог видеть все это? Вспомнилась Япония. Нара, Киото. Золотой павильон над лотосовым прудом и темные синтоистские храмы под сенью криптомерий, где ручные олени шелковисто и горячо тычутся в руку. Нет, в Японии все было иным: краски, запахи, звуки и даже сновидения среди белого дня. Он инстинктивно прижал к себе массивный портфель крокодиловой кожи с номерным секретным замком.
"Ситроен" остановился перед высоким забором. Сквозь узорный чугун ограды виднелся розоватый Дворец под зеленой крышей, фонтаны, куртины штамбовых роз, веерные пальмы и кусты гибискуса, его белые ночные цветы только начали наливаться неистовой кровью дня. Проверив документы, сержант военной полиции вернулся в будку и включил рубильник.
Створки ворот стали медленно раскрываться. Шурша по влажному гравию, машина въехала под навес. Дворецкий в жемчужно-сером камзоле и парике с буклями мельком взглянул на визитную карточку и, взмахнув жезлом, торжественно провозгласил:
- Майор Валери-Гастон, маркиз де Фюмроль!
Только гулкое эхо было ему ответом.
Губернатор принял гостя в домашней куртке, расшитой бранденбурами, и сразу же провел в личные апартаменты, где в отделанной мореным дубом столовой резко белел накрытый на две персоны стол.
- Я забыл спросить о ваших вкусах, - улыбнулся генерал, разворачивая салфетку. - На всякий случай мой повар приготовил пулярку по-бресски и несколько сравнительно безопасных туземных блюд. Вы хорошо переносите острое?
- Вполне, - наклонил голову Фюмроль, опуская портфель у своего кресла. - Благодарю вас, мой генерал, - он ответил несколько принужденной улыбкой. - Пусть мои вкусы вас не смущают. Я не страдаю гастрономическим консерватизмом.
- Хорошо сказано! - довольно потер пухлые ручки Катру и вдруг сверкнул на гостя хитрым, понимающим глазом. - И это мне известно, маркиз… - Он отпил глоток минеральной воды и постучал по бокалу тщательно подпиленным ногтем. - Как видите, и к нам доходит "виши".
Фюмроль позволил себе вежливо поднять брови. Двусмысленная шутка генерала в равной степени намекала и на поставки минеральной воды, которые, очевидно, не могла прервать даже проигранная война, и на новые веяния в политике маршала Петэна.
- Вы уже три недели в пути, - как ни в чем не бывало продолжал Катру, - и очень торопитесь, потому что в портфеле у вас важные бумаги. Но что они значат, если в душе безверие и тоска? К тому же вы скверно выспались, - заметил он, пряча улыбку. - И, видимо, еще не научились уничтожать москитов под сеткой.
- От вас ничего не укроется, мой генерал. - Фюмроль принял более свободную позу.
- Да-да, чувствуйте себя как дома, милый маркиз, - Катру покровительственно кивнул. - И не судите меня строго за болтовню. Дела подождут. Нам некуда торопиться, потому что наш поезд давно ушел.
Мы знаем друг друга достаточно давно и можем позволить себе несколько минут откровенности. Тем более что хорошая еда располагает к остроумной беседе. - Он позвонил в серебряный колокольчик. - И вообще гостя принято прежде всего накормить. Вы же порядком проголодались.
- Я бы этого не сказал.
- Пустое, мой друг. Золотистый чай, который вы, наверное, отведали, встав ото сна, очень способствует выделению желудочного сока. Меня не проведешь.
- Сдаюсь, ваше превосходительство, - в знак капитуляции Фюмроль выдернул из кольца салфетку.
- Что ж, мой друг, вы лишь следуете примеру пославшего вас правительства, - нарочито кротко проворковал Катру и, подняв голову, оглядел Фюмроля тяжелым изучающим взглядом.