- Подождите, - поднял руку, успокаивая вождей, Верховный судья и повернулся к Мотекусоме. - Когда ты отдал этот приказ?
- Четыре дня назад.
Старик покачал головой.
- Четыре дня назад у тебя еще не было таких больших полномочий. Ты не имел права принимать такое важное решение без одобрения Совета.
- Я не мог ждать одобрения Совета, - твердо произнес Мотекусома. - Можно было опоздать. Навсегда.
Вожди начали подниматься с циновки один за другим.
- Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! - яростно прошипел Повелитель дротиков. - Ты главный закон нарушил!
- Как ты можешь быть моим дядей, если ты лжешь?! - яростно поддержал его негодование Какама-цин. - Как мне людям в глаза смотреть?! Как я им объясню?!
Мотекусома сурово поджал губы. Он не хотел оправдываться, а приходилось.
- Я не лгал.
- Скрыть от совета неправедный приказ - это двойная ложь! - немедленно встрял Верховный судья.
Вожди зашумели.
- Если сам Великий Тлатоани будет лгать, что делать горшечникам и ткачам?!
- Не-ет… пора нового правителя избирать…
- Прямо сейчас! Пока солнце этого дня не ушло!
Лицо Мотекусомы быстро налилось кровью.
- Да, солнце еще не ушло, и вы могли бы избрать и нового правителя Союза, и нового Тлатоани. Но я ведь не просто Тлатоани. Я теперь - Верховный военный вождь. И вы уже не имеете права переизбирать меня - до самого конца войны.
Вожди замерли. Это действительно было так. Они сами передали ему все права Верховного военного вождя.
- Если только вождь не угрожает безопасности наших родов, - произнесли от входа, и вожди мигом обернулись.
Это была Сиу-Коатль.
- Что ты здесь делаешь?! - вскипел Мотекусома. - У меня военное совещание! Ты не имеешь права здесь находиться!
Сиу-Коатль молча прошла мимо замерших мужчин, вытащила из специального постамента высокий деревянный посох в виде четырех перевитых змей и демонстративно стукнула им об пол.
- Зато я имею право созвать Змеиный совет. Ты больше не будешь ни правителем, ни военным вождем, ни Тлатоани. Обещаю.
* * *
Когда назначенный капитаном разведки Педро де Альварадо вошел в очередной городок, он тоже был пуст. Только накрапывающий дождик и тишина. И лишь у ступенчатой пирамиды бегущие впереди отряда собаки разом остановились, потянули носами и тревожно заскулили.
Альварадо настороженно огляделся и повел ноздрями. Пахло сырой землей и здешними благовониями.
- Педро… - обиженно протянул Эрнан Лопес де Авила, - ты же сам говорил, что мы будем ездить на нашей кобыле по очереди…
- Помолчи, - отрезал Альварадо. - Лучше сходил бы посмотрел, что там собаки учуяли.
- Ну, Педро-о… - заныл Эрнан Лопес. - Я же тоже плати-ил…
- Заткнись! - рявкнул Альварадо. - Тут и без твоих соплей тошно! А хочешь выяснить отношения, давай выясним!
Эрнан Лопес опасливо глянул на двуручный меч своего напарника и тяжело и печально вздохнул.
Альварадо тоже посмотрел - сверху вниз - на своего напарника и хохотнул.
- Никуда вы не годитесь, сеньор Лопес. Ни в драке, ни на пьянке.
Спрыгнул на мокрую от недавно прошедшего дождя землю и, тяжело переваливаясь, двинулся к мечети. Настороженно оглядываясь, поднялся по ступенькам и заглянул в стоящую на вершине кумирню.
- О, ч-черт!
В жертвеннике лежало съежившееся и почерневшее от огня человеческое сердце, а на залитом старой кровью каменном алтаре - безголовое человеческое тело.
- Ну, и вонь… - поморщился Альварадо и вышел.
Отсюда, с вершины пирамиды городок был виден, как на ладони. Кое-где над крышами вился дымок, но Альварадо знал, - все нормально. Людей там не будет.
- Вперед! - кивнул он столпившимся у ступеней мечети солдатам. - Маис, куры - все, что найдете. Город пуст.
Солдаты разделились по двое, по трое и быстро двинулись вдоль единственной улицы городка, а Альварадо усмехнулся и вернулся в кумирню. Зажал нос и подошел к огромной статуе чудища с птичьим лицом. Содрал и рассовал по карманам облепившие чудище золотые украшения и только тогда, с чувством выполненного долга спустился с пирамиды. И обомлел: его боевой кобылы не было!
- Ну, Лопес! Ну, скотина! - с чувством пробормотал Альварадо. - Не-ет, пора вас поставить на место, сеньор Эрнан Лопес де Авила! Давно-о пора…
Он еще раз огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда мог поехать "напарник", и обмер. Из мокрых кустов на него смотрели два сарацина. И они вовсе не собирались убегать.
* * *
Кортес послал Альварадо за провиантом, почти ни на что не надеясь. Он уже видел, что Мотекусома не чета полудиким прибрежным вождям. Они входили в города - один за другим - и везде встречали одно и то же: дымящиеся, только что оставленные жертвенники и очаги, редких, видимо, сбежавших от хозяев на редкость уродливых, зобастых, но мясистых кур и не до конца выбранный маис в общегородских зернохранилищах. Даже пограничная крепость по соседству оказалась брошенной.
Пустыми оказались и обещания крещеной рабыни, написавшей и отправившей со случайно пойманным охотником письмо на здешнем языке - невесть куда. Шли дни, а никто на ее письмо не откликался.
Поэтому, когда Альварадо привел двух изуродованных проколами и увешанных золотыми пластинками мавров, сердце Кортеса подпрыгнуло и замерло.
- Ортегилья, - повернулся он к пажу. - Быстро беги за толмачами! Быстро, я сказал!
Паж мгновенно исчез, а генерал-капитан поправил воротник, подумал и все-таки надел украшенный перьями здешних птиц стальной шлем и по возможности привольно расселся на взятом в одной из мечетей барабане.
- Ты, Кортес, другого времени не нашел, мою рабыню от дела отвлекать? - послышалось сзади, и Кортес, обернулся.
Это был Карреро. И он был раздражен.
- Ты сначала штаны зашнуруй, - мгновенно отозвался Кортес, - а уж потом своему генерал-капитану претензии высказывай.
- Я ж тебя генералом и выбирал! - возмутился Карреро.
- А я тебе эту рабыню и подарил, - жестко парировал Кортес и приготовился говорить с послами.
Мавры уже обвыклись и теперь двигались прямо к нему. Подошли, поклонились до земли, коснулись пальцами песка, а затем и губ и вдруг встали на колени.
Кортес обомлел. Здесь, в западных землях он такое видел впервые. Но главное, они стояли на коленях вовсе не перед ним, а перед Мариной… переводчицей!
- Малиналли… - беспрерывно бормотали дикари, - Малиналли…
И юная, лет пятнадцати от роду, переводчица гладила их по волосам, словно собственных детей.
А потом сарацины встали, подошли к по-хозяйски приобнявшему свою рабыню и все еще недовольному Карреро и снова поклонились до земли - теперь только ему.
- Лопе Луцио, Малинче…
Марина тихо что-то сказала, и Агиляр, удивленный не меньше, чем Кортес, тут же перевел:
- Великий господин… муж Марины…
- Я не понял, - тряхнул головой Кортес, - Карреро! В чем дело?!
- Я не знаю… - побледнел Карреро.
И, словно для того, чтобы внести ясность, мавры начали быстро балаболить, а Марина и Агиляр - переводить.
- Великий господин, мы получили письмо твоей благородной супруги…
"Письмо дошло!" - охнул Кортес.
- Мы рады, что такой великий господин, как ты, пришел освободить нас от невыносимых тягот, наложенных Мотекусомой…
- Черт! - вскочил Кортес, но тут же взял себя в руки. - Агиляр, внеси ясность. Объясни этим тупицам, кто здесь генерал-капитан.
Агиляр принялся быстро шепелявить, и Марина, подтверждая сказанное, показала рукой на Кортеса.
Мавры оторопели, а их изуродованные проколами и увешенные десятками золотых пластинок нижние губы совсем уже оттянулись вниз. Наконец, один пришел в себя, что-то растерянно прошепелявил, и Агиляр - со второй попытки - отважился донести смысл сказанного.
- Они не понимают, почему столь высокородная госпожа, как Марина, - супруга простого воина.
Карреро побагровел.
"Матерь Божья!" - охнул Кортес. За кого бы мавры ни приняли Марину, а честь Карреро надо было срочно спасать.
- Он мой друг, - поспешил он исправить положение. - И о-очень высокопоставленный человек. Но главный военный вождь - я.
Мавры недоуменно переглянулись. Они ни черта не понимали.