Кавалер и урсулинка с живостью перешептывались между собой. Но прежде чем они успели сообщить свои замечания Кристине, Ларош-Боассо вдруг весело воскликнул:
- Вы заставили меня вспомнить кое-что! Я не вижу здесь еще этих двух фронтенакских бенедиктинцев, которых я оставил в Лангони в гостинице вдовы Ришар… Они должны были следовать за нами и уже быть здесь; уж не съел ли их волк, которого они так боялись?
- Святая Дева, что он говорит? - прошептала урсулинка, сложив руки.
- Барон, - спросил Моньяк, - вы говорите о почтенных фронтенакских бенедиктинцах, которые задержались в дороге?
- Без сомнения, - отвечал Ларош-Боассо небрежным тоном. - Их было двое, молодой и старый; они должны были оставить Лангонь вскоре после меня. Право смешно, если они заблудились в этом густом тумане и были вынуждены ночевать в лесу. Если так, какую ночь провели эти бедные бенедиктинцы! Они верно тысячу раз прочли pater и ave, чтобы очистить лес от всех ругательств, которыми его осквернили теперешние и прошлые охотники. Я бьюсь об заклад, что завтра, несмотря на их длинную одежду, их найдут в каком-нибудь гнезде сорок или белок.
Легри засмеялся.
- И волки окружат дерево, на котором они сидят, - решил он продолжить шутку барона.
Присутствующие расхохотались, но тотчас смолкли, заметив, что хозяйка нахмурила брови.
- Барон, - спросила она со сдерживаемым волнением, - вы знаете этих двух бенедиктинцев, которых вы видели в Лангони, и можете их назвать?
- Кажется, один был Бонавантюр, приор аббатства, - сказал Ларош-Боассо равнодушно, - а другой… другой, если я не ошибаюсь, то ли родственник, то ли слуга, то ли секретарь приора, что-то в этом роде.
- Без сомнения, - испуганно произнесла Кристина, - это Леонс!
- Леонс? Да, в самом деле, кажется, так при мне называли этого молодого человека.
Кристина поспешно встала.
- Кавалер де Моньяк и сестра Маглоар, - сказала она, - распорядитесь, чтобы мои люди тотчас отправились разыскивать наших заблудившихся гостей; пусть осмотрят лес с факелами, пусть кричат, пусть трубят в рога… Нет, я сама лучше поеду верхом; прикажите Мориссо проводить меня на рыжем.
- Прекрасно, дитя мое, у вас доброе сердце, - прошептала урсулинка.
Присутствующие очень удивились перемене в молодой хозяйке.
- Право, графиня, - весело сказал Ларош-Боассо, - я не понимаю вашего великодушия. Что за беда, если эти бенедиктинцы заночуют на дереве? Это будет для них удобным случаем поразмышлять и помолиться, не рискуя ничем, кроме насморка.
- Молчите, барон, - перебила Кристина сухо, - я не могу позволить подобных шуток. Приор Бонавантюр - самый лучший, самый благоразумный из бенедиктинцев аббатства, и он всегда был добр ко мне. Племянник его, мосье Леонс, друг моего детства; я не прощу себе, если с тем или другим случится несчастье… Как, мосье де Моньяк, вы еще здесь? - обратилась она к своему шталмейстеру.
- Я иду, графиня; но позвольте мне смиренно возразить, вам нельзя оставить благородных гостей и отправиться с нами в лес; это будет неприлично…
- Неприлично? Неприлично? - повторила гордая молодая девушка. - Ваше любимое слово, кавалер! Мне интересно, до каких пор мои распоряжения будут оспаривать? Разве я уже здесь не хозяйка? Но если мне отказываются повиноваться, я поеду одна…
- Графиня, - вскричал барон, - позвольте мне проводить вас. Я часто отыскивал следы оленей и косуль, - прибавил он вполголоса, - но никогда бенедиктинцев; это будет охота в новом роде.
- Я также прошу чести провожать мадемуазель де Баржак, - сказал Легри, по обыкновению взяв за образец поведение своего патрона.
- И я также, и я также! - вскричали охотники со всех концов зала.
- Как вам угодно, господа, - сказала хозяйка, - главное, меня не будут упрекать, что я бросаю гостей… Но спешим, становится поздно. Ночь темна, и я боюсь…
- Да будет с вами мир Господень, - сказал вдруг тихий голос в дверях.
Кристина де Баржак и следовавшие за нею вдруг остановились. Вошел приор Бонавантюр в довольно жалком виде, поддерживая бедного Леонса, который шел с трудом, завернутый в плащ пастуха.
Меркоарские гости вскрикнули кто от удивления, а кто от радости, потому что идея с ночной прогулкой не весьма им понравилась. Графиня де Баржак встретила новых гостей с радостным восклицанием:
- Ах, мой преподобный отец, вы ли это? Мосье Леонс! Будьте дорогими гостями в Меркоаре! Мы начали тревожиться и хотели ехать искать вас… Но, Боже мой, что с вами случилось?
Кристина заметила расстроенный вид бедного бенедиктинца и бледность, уныние и слабость Леонса.
- Вы скоро это узнаете, дочь моя, - сказал приор, - но позвольте мне прежде усадить этого бедного юношу. Я не знаю, зачем слуги привели нас сюда, где мы помешали этому веселому собранию, стоило бы отвести нас в нашу комнату… Слава богу! Он помог нам в минуту опасности!
Говоря так, он довел племянника до кресла, которое урсулинка поспешила придвинуть. Молодой человек, казалось, не столько страдал, сколько находился в замешательстве, и общее внимание, предметом которого он был, смутило его, так что он слегка покраснел. Этот румянец стал еще заметнее, когда его глаза встретились с глазами графини де Баржак.
- Мосье Леонс, - спросила взволнованная Кристина, - что с вами? Вы ранены? Боже мой, Ваше платье разорвано, я вижу кровь…
- Это ничего, почти ничего, - возразил Леонс, пытаясь улыбнуться, - простая царапина жеводанского зверя.
- Зверь, зверь, опять зверь! - вскричала Кристина, топнув ногой с каким-то отчаянием.
- Это чудо, что мы еще живы, дочь моя, - сказал приор, упавший в кресло со стоном усталости, - этого бедного мальчика чуть не растерзал проклятый жеводанский зверь.
- Леонс, мой милый Леонс, правда ли это? - участливо спросила Кристина.
И все тут же заметили, каким особенным тоном эта девушка, так плохо умевшая скрывать свои чувства, произнесла эти слова.
Молодой человек продолжал слабо улыбаться.
- Дядюшка преувеличивает вред, - пролепетал он, - завтра, вероятно, все пройдет.
- Этот зверь, - сказал барон презрительно, - о котором столько говорят, более страшен, чем опасен, раз люди, которых он якобы разрывает на клочки, на самом деле находятся в добром здравии.
Леонс не ответил на это замечание и отвернулся, но приор бойко сказал:
- А, барон Ларош-Боассо, это вы? Как видите, оставив нас одних безоружных в Меркоарском лесу, вы почти достигли своей цели. Точнее, достигли бы, если б Господь нас не хранил! Пусть он простит вас за ваше жестокосердие!
- Это значит, что вы меня не прощаете? - надменно спросил барон. - Впрочем, мне ваше прощение совершенно без надобности.
По настоятельным просьбам Кристины де Баржак Бонавантюр вкратце рассказал, как туман стал причиною того, что они заблудились в лесу; как лошаки, испуганные внезапным воем, поскакали сломя голову; как, наконец, Леонс был выбит из седла и неминуемо погиб бы, если б Жан Годар не подоспел вовремя со своей собакой.
- Жан Годар будет вознагражден! - тут же решила Кристина де Баржак. - Слышите ли вы, кавалер? Я делаю его с этой минуты главным пастухом во всех моих поместьях. Но посмотрим вашу рану, Леонс; сестра Маглоар и я, мы знаем несколько хирургию; мы можем сделать первую перевязку, пока поедут за доктором в город.
- Как, графиня, вы хотите сами, при всех…
- Полно ребячиться. Уж не принимаете ли вы меня за смешную жеманницу… Я этого требую!
В то же время с непреодолимым самовластием она раскрыла грубый плащ, в который был закутан Леонс. Бархатный костюм, как мы знаем, был разорван, сквозь него виднелось белое плечо юноши; а когда сняли окровавленные платки, которыми была сделана первая перевязка, из широкой и глубокой раны вновь пошла кровь.
- Опасная рана, - сказала Кристина, побледнев и преодолевая волнение. - Сестра Маглоар, скорее перевязку и холодной воды… Потом принесите мне корпии и нашего фамильного бальзама… Почему мешкают эти глупые служанки?..
- И это, - решительно сказал барон, проскользнувший между любопытными и рассматривавший рану Леонса, - и это укус большого волка? Клянусь честью дворянина, я не могу допустить ничего подобного… Такое животное, как жеводанский зверь, способный раздробить кости одним ударом челюсти, сделает на коже своими когтями борозды в два дюйма глубиной. А где же знак тех огромных зубов, тех железных когтей, которые унесли уже столько жизней? Я ссылаюсь на всех охотников, слышавших меня, на всех, кто мог видеть страшные раны, которыми покрыты собаки после охоты на волков, - это отнюдь не следы волчьих зубов.
Подозрение, заключавшееся в этих словах, возбудило в Леонсе некоторое волнение.
- Признаюсь, - отвечал он, - что оглушенный нападением, запутавшись в терновнике, я не мог обернуться, чтобы увидеть…
- Ага, - перебил Ларош-Боассо, - вы уже не так уверены… Притом, что это за волк, который сам объявляет о себе воем, прежде чем нападет? Это не может быть жеводанский зверь, который, по слухам, молча нападает на свою добычу и уносит ее. Еще раз я обращаюсь к опытным охотникам, здесь присутствующим, вероятно ли, чтобы свирепое животное…
- Но тогда, барон, - возразил с нетерпением приор, - скажите нам - раз вы столь опытны в подобных вещах - какое животное испугало наших лошаков и ранило моего бедного племянника? Рана существует, она не пригрезилась ему!