Как ни странно может показаться на первый взгляд, я, разъезжая по свету, еще ни разу не попал в Руританию. Виной тому мой покойный отец. Питая тайную симпатию к Эльфбергам (даже Рудольфом я был назван в соответствии с традициями этого рода!), отец тем не менее категорически запретил мне путешествие в эту страну. После его кончины за дело взялся мой брат. Он, видите ли, свято хранил традиции Рассендиллов - и делал это с таким упрямством, что не сомневаюсь: без вмешательства милой Розы тут не обошлось.
Однако сейчас, продав себя в рабство сэру Джекобу, я решил больше не считаться с мнением брата и Розы. "Не у одних только Эльфбергов рождаются дети с длинными носами и рыжими шевелюрами", - думал я, и чем больше я убеждал себя, тем сильнее стремился в Руританию. Да и как могло быть иначе, если такой страстный путешественник, как я, до сих пор не побывал в одном из самых процветающих королевств Европы? И вот именно в эти дни я вдруг раскрываю "Таймс" и вижу сообщение, что коронация Рудольфа Пятого, нового короля Руритании, состоится в столице королевства, городе Стрелсау. В объявлении также указывалось, что торжество произойдет не позже, чем через месяц, и обещает быть чрезвычайно пышным.
Едва я это прочел, как мое решение окончательно созрело. Я задумал во что бы то ни стало успеть на коронацию и начал спешно готовиться к отъезду. Я ничего не сказал ни брату, ни Розе, ибо боялся, что они не найдут в себе сил порадоваться за меня. Вот почему, щадя их нервы, я объявил, что решил немного передохнуть в Тирольских горах. Я наведывался туда довольно часто, и сообщение мое их не удивило. Правда, Роза тут же посмотрела на меня с осуждением: этой достойной и трудолюбивой женщине была неприятна сама мысль об отдыхе, когда в мире существует столько обязанностей. Однако я все хорошо продумал и метким выпадом не только вернул ей хорошее расположение духа, но даже вселил нечто вроде надежды, что я наконец-то взялся за ум.
- Я ведь еду туда не просто так, - многозначительно заявил я. - В прошлый раз я обнаружил там одну общину. Их нравы и обычаи заинтересовали меня, и я решил продолжить наблюдения. Надеюсь, - тут я совсем раздулся от важности, - экспедиция принесет мне свои радостные плоды.
Странно, что Роза не усмотрела в моей краткой речи ни выспренности, ни неестественности. Напротив, ее глаза засияли, и она восторженно прошептала:
- Как интересно! Пожалуйста, дальше, Рудольф.
- Ну, - послушно продолжал я. - В данный момент изучение тирольских общин грешит некоторыми пробелами, и мне хотелось бы их заполнить исследованием… Я назову его…
- О! Рудольф! - Теперь эмоции просто переполнили Розу, и она захлопала в ладоши. - Я все поняла! Вы пишете книгу. Да вы у нас просто молодчина! Роберт, - повернулась она к мужу, - мне кажется, ученый труд очень поднимает престиж нашего Рудольфа.
- Совершенно согласен, - важно отозвался мой брат, - в наше время такой труд - наиболее прямой путь в высшие политические сферы.
Тут необходимо заметить, что сам Роберт отдал щедрую дань именно этому пути. Особенно он гордился двумя своими произведениями - "Бэрлсдон о древнем теоретизировании и современной фактографии" и "Мнения политического исследователя о конечном результате". Ни тот, ни другой фолиант, по-моему, не смог бы осилить никто, кроме автора, однако в качестве "пути" они оказались брату небесполезны, и он действительно вошел в высшие политические сферы.
- Спасибо тебе, Боб! - лицемерно воскликнул я. - Я верил, что ты поймешь меня!
- Вы обещаете мне написать книгу? - спросила Роза, и в голосе ее звучали мольба и надежда.
- Нет, я слишком суеверен, чтобы обещать, - немедленно отозвался я. - А вдруг не наберу достаточного материала? Но если наберу… - И я сделал чрезвычайно эффектную паузу.
- Ты прав, мой мальчик, - поддержал Роберт, - к такому делу надобно подходить очень ответственно.
- Не понимаю, при чем тут какой-то материал? - надулась Роза. - Я спрашиваю не про материал, а про книгу.
Обычно ее простодушие совершенно выбивает меня из колеи, и, ошеломленный, я могу дать любое обещание. Но на этот раз я проявил завидную осмотрительность и не стал ничего обещать. Да и как я мог поступить иначе, когда ни секунды не сомневался, что никто и никогда не прочтет ни строчки о моей экспедиции. Теперь-то я понимаю, сколь смешон и самонадеян каждый, кто, подобно мне, так определенно рассуждает о будущем. Ибо в данный момент я именно тем и занимаюсь, что исполняю мечту Розы. Правда, и уехал я не в Тироль, и книга, которую я пишу, вряд ли приблизит меня к тем, кто управляет Великобританией. Сомневаюсь и в том, что она понравится Розе. Леди Бэрлсдон ждала от меня обстоятельного исследования, а не какой-то там повести, - литераторов эта прелестная особа невысоко ставила. И все-таки, вот моя книга. А есть уж в ней достоинства или нет, судить вам, дорогие читатели.
Глава II. Кое-что о мужских шевелюрах
Мой мудрый дядюшка Уильям уверял: еще не родился на свет такой путешественник, который нашел бы в себе силы покинуть Париж раньше, чем через сутки. Пусть даже ты спешишь куда-нибудь в другое место, утверждал дядюшка, все равно этот закон действует непреложно. Славный старикан был натурой здравомыслящей и все свои заключения строил исключительно на основе богатейшего жизненного опыта. Вот почему, едва добравшись до Парижа, я поспешил снять на сутки номер в "Континентале". Приведя таким образом свою жизнь в согласие с "законом дядюшки Уильяма", я отправился к своему другу Джорджу Фезерли, который работал в британском посольстве. Мы славно пообедали с Джорджем у Дюрана, потом заехали в оперу, а после ужина решили навестить общего приятеля. Бертрем Бертран (так звали этого чудесного молодого человека) писал стихи, у которых находились даже поклонники. Кроме того, он уже много лет был корреспондентом одной из крупных лондонских газет и соотечественник всегда находил радушный прием в его парижской квартире.
Когда мы пришли, у Бертрема уже собралось общество из нескольких вполне милых молодых людей, которые покуривали и вели неторопливую беседу. Словом, все было так, как бывало обычно у Бертрема. Вот только он сам удивлял нас неожиданной угрюмостью. Обычно веселый и словоохотливый, он сегодня был явно чем-то расстроен, и, видя, что он не расположен к веселью, гости вскоре разошлись по домам. Когда мы наконец остались втроем, я начал изо всех сил подтрунивать над меланхолическим настроением Бертрема. Поначалу он пытался отшучиваться. Когда же я позволил себе пройтись вскользь по влюбленным молодым людям, которых настолько охватила меланхолия, что они даже старых друзей перестали замечать, Бертрем совершенно неожиданно для меня кинулся ничком на диван и исполненным тоски голосом завопил:
- Можешь смеяться сколько угодно! Я ведь и правда влюблен! Безнадежно влюблен!
- Утешайся тем, что это может пойти на пользу твоим стихам, - не растерялся я.
Но я тут же увидел, что слова мои привели его в ярость. Он сдерживался из последних сил, я - тоже. Разница между нами была лишь та, что он едва подавлял в себе гнев, а я - смех. Наблюдать его сейчас и впрямь было презабавно. Сердитый, с взъерошенными волосами, он так самозабвенно курил, будто вознамерился уже в ближайшие дни покончить с запасом табака во Франции. Потом перевел взгляд на Джо Фезерли и вынужден был убедиться, что для этого человека не существует ничего святого. Джо Фезерли стоял, подпирая спиной камин, и ехидно улыбался.
- Ты все еще продолжаешь эту нудную историю, Берт? - спросил он. - Неужели тебе еще не надоело? Да пойми ты, все равно у тебя ничего не выйдет. Тем более, что она завтра вообще уезжает из Парижа.
- Знаю, - буркнул Бертрем.
- Правда, останься она тут, для тебя бы все равно ничего не изменилось, - продолжал бессердечный Джордж. - Она бы никогда не снизошла до какого-то там журналиста.
- Лучше бы я ее вообще никогда не видел!.. - с тоской отозвался Бертрем.
- Друзья мои, - наконец вмешался я, - если бы вы сочли возможным объяснить, о ком идет речь, обещаю, я внимал бы вам с куда большим интересом, чем прежде.
- Ее зовут Антуанетт Мобан, - сказал Джордж.
- Де Мобан, - сварливо уточнил Бертрем.
- Ах, вот оно что! - удивился я; дама эта была мне известна.
- Долго вы еще будете меня мучить? - взмолился несчастный влюбленный.
- Куда же она едет? - неумолимо продолжал я.
Тут Джордж, позвякивая мелочью в кармане, кинул на Бертрема еще более ехидный взгляд и самым что ни на есть любезным тоном произнес:
- Куда она едет, никто не знает. Зато могу сообщить другое: пару месяцев назад я наведался к ней. Как вы думаете, кого я там застал? Самого герцога Стрелсау! Ты случайно не знаком с ним, Берт?
- Знаком! - со стоном ответил тот.
- Мне говорили, что это выдающаяся личность, - как ни в чем не бывало продолжал Джордж.
Было совершенно ясно: весь этот разговор Джордж затеял лишь для того, чтобы позлить Берта. "Значит, - заключил я, - герцог наверняка попал под чары несравненной мадам де Мобан". Впрочем, это вполне соответствовало ее характеру. Она отличалась не только красотой, но и неуемным тщеславием. А так как, судя по слухам, у нее было все, кроме королевских титулов, не исключено, что она надеялась с помощью замужества восполнить и этот недостаток.