Услышав слово "сэр", толстяк криво ухмыльнулся, остальные ответствовали свистом и улюлюканьем.
- Говоришь как образованный.
Исав промолчал.
- Кембридж, несомненно.
- Оксфорд.
- О! Джентльмен из Оксфорда, - с напускным восхищением выкрикнул в толпу одноглазый, чем вызвал ответный хор восклицаний. - Я сам из Кембриджа!
Взрыв хриплого хохота. На Исава со всех сторон наплывал тяжелый запах рома. Молодой человек, беспокойно перебирая поводья, ждал удобного момента пришпорить коня.
- Несомненно, - пророкотал на всю улицу толстяк, - ты близкий друг короля Георга!
Исав хранил молчание. И быстро обводил взглядом толпу. Их так много!
- Я сказал: наверняка ты друг короля! - На этот раз кривой обратился непосредственно к Исаву. Возбуждение его возрастало. - Так ты друг короля или нет?
Повисла напряженная пауза, толпа выжидающе замерла. Исав приосанился - он не позволит этому сброду запугать себя. Его взгляд сцепился с взглядом допросчика. Спокойным чистым голосом молодой человек провозгласил:
- Да, друг.
Жуткое лицо толстяка расколола мерзкая ухмылка. Он сладострастно скомандовал:
- Он ваш, парни.
Со всех сторон к Исаву потянулись жадные руки. Пытаясь ухватить свою жертву за рукава, плечи, волосы - словом, за что угодно, - люди высоко подпрыгивали. Исав попробовал пришпорить коня. Тщетно. Следующее, что он помнил - его стащили с седла и швырнули лицом о землю. Молодому человеку казалось, что по нему, вбивая в землю, молотили сотни кулаков. Щека Исава расплющилась о ледяные камни мостовой. Потом ему заломили руки за спину и крепко скрутили их грубой веревкой. Ноги тоже связали. Затем несчастного, как куль с мукой, подняли и бросили в телегу, с громом выскочившую с боковой улочки. Держа в руках факелы, мужчины плотно окружили Исава и с пьяным гиканьем поволокли его, будто циркового медведя, к пакгаузу.
- Требую порядка на собрании Комитета безопасности!
Допросчик со шрамом от души колотил по стулу (тот, как и толстяк, был исполосован); в руках вместо молотка коротышка держал старый кожаный башмак. Стук башмака эхом отдавался под стропилами пакгауза. Мужчины всех габаритов и мастей сгрудились вокруг толстяка; кто-то из них прислонился к подпиравшим балкон столбам, кто-то притулился на сваленных в кучу ящиках и мешках с зерном. Факелы освещали только центральную часть помещения - углы тонули во мраке. В воздухе стоял густой едкий запах, он пропитал все пространство и перебивал даже, казалось бы, ничем неискоренимый ромовый дух.
Новоявленный председатель самостийного суда швырнул потрепанную треуголку на край стола. После того как удар башмака оборвал разговоры, толстяк запустил свою короткопалую руку в шевелюру, похожую на дикое поле. Затем той же рукой вытер нос и подтянул штаны.
Исав стоял в нескольких футах от стола, все еще спеленатый по рукам и ногам. Нетвердо. Пошатываясь. Из-за туго связанных ног молодому человеку приходилось беспрестанно прилагать усилия к тому, чтобы не упасть. Если он чуть рассеет внимание или сделает резкое движение - свалится, а это, учитывая настроение публики, явно не в его интересах.
- Поступим проще, - сказал коротышка. - Предай анафеме губернатора, парламент и короля, и мы зачислим тебя в ряды патриотов, а потом отпустим. Ну а в случае отказа облачим в новые одеяния, которые ты сможешь носить с гордостью, - уж в них-то ты будешь неотразим для всех цыпочек Бостона.
Так вот что они готовили ему. Деготь и перья. Молодой человек узнал этот разъедающий ноздри запах. Деготь.
Исав огляделся - осторожно, сохраняя равновесие; не спеша, он рассматривал лица, одно за другим, ища на них хотя бы проблеск сочувствия; а еще он наделся увидеть какого-нибудь знакомца, к которому мог бы обратиться с призывом о помощи. Но глаза, смотрящие на него, были холодны и враждебны. Большинство собравшихся, как и давешние "красные мундиры", судя по всему, искали повода для расправы. Остальных он вообще не видел. Они стояли в тени. Исав различал только их силуэты. И среди этих силуэтов выделялась черная, в капюшоне фигура палача.
- Причинив мне вред, вы поступите несправедливо, - громко заговорил Исав. - Потому как я патриот!
Рот крепыша открылся от удивления. До чего же это комическое зрелище - пустое выражение лица. Допросчик явно не знал, что делать дальше. Глазки мужчины забегали, и было заметно, как в них мало-помалу начала формироваться мысль: того ли человека я схватил? Обежав задержанного, взгляд крепыша скользнул в темноту. Исав был прав. Пустоголовый председатель чья-то марионетка. Молодой человек напрягся. Ему хотелось увидеть кукловода. Но, как он ни старался, следуя за взглядом председателя, никого не высмотрел.
- Смотри на меня и объясни! - прикрикнул толстяк. - Ты не патриот!
- Но я-то и есть патриот, - откликнулся Исав. - И большего патриота вы не встретите. Как только вы осознаете, какими необъятными богатствами и какой мощью обладает та нация, которой я служу, вы затрепещете от несообразной дерзости ваших ничтожных умишек. Уже нынешним летом каждый житель Бостона будет думать так же! Я сочувствую нищете и страданиям своих сограждан. Но - увы! Они должны благодарить за это собственную глупость.
Толстяк моргнул зрячим глазом раз, другой. На его изуродованном лице застыло недоуменное выражение - судя по всему, он безуспешно пытался осмыслить сказанное. И это выражение утвердило Исава в его позиции. Молодой человек больше не тревожился из-за того, что эти немытые, нечесаные, насквозь пропитанные ромом бедолаги могли с ним сотворить. Он не позволит себя запугать.
- Скажу проще, - повторил Исав слова, которыми толстяк открывал собрание. И, вглядываясь в лица людей, сидевших на мешках с зерном, прислонившихся к столбам, взгромоздившихся на ящики, выкрикнул: - Я патриот Англии! Пусть будут прокляты предатели короны! Господи, храни короля нашего великого Георга!
Толпа обрушилась на него в неистовом бешенстве. Люди брызгали слюной. Проклинали. Вбивали в землю. Стаскивали одежду, рвали ее в клочья. Так стервятники раздирают на куски добычу. Исав не мог остановить своих мучителей. Острая боль пронзила его плечо. Когда с молодого человека сдергивали рубаху, ему вывихнули плечо. В этом аду, в страшном гвалте нападавших Исав с трудом слышал собственные стоны.
Затем, как по сигналу, толпа подалась назад. На молодого человека хлынул липкий горячий деготь. И обжег грудь, руки, ноги, лицо. Исав вновь застонал. Глаза закатились: из-за сильной боли меркло сознание. Когда на Исава вываливали куриные перья, он находился в каком-то тумане - голоса его мучителей звучали смутно, словно бы сквозь вату.
Второй раз за ночь Исава бросили на телегу. В угоду шайке голодранцев молодого человека возили по улицам Бостона под пронзительные звуки скрипок и монотонный треск барабанов. Облаченные в ночные рубахи обыватели настороженно смотрели на представление сквозь полуоткрытые ставни. Те, кто жаждал принять участие в действе, оделись и присоединились к шествию.
Процессия несколько раз останавливалась, в основном у кабаков. В то время как участники шествия пополняли фляги элем, Исава выволакивали из телеги и зачитывали ему обвинение в предательстве, после чего пороли. Несколько раз пленнику предлагали произнести речь в свою защиту. Он хранил молчание. Молодой человек знал: все сказанное им приведет к побоям и унижениям. Кроме того, говорить было больно. Исава мучила жажда. Губы пересохли и распухли, язык прилипал к небу. Он не смог бы выговорить и слова. А поскольку молчание приравнивалось к признанию вины, толпа швыряла пленника на телегу и вновь пускалась в путь.
Парад патриотов достиг Дерева свободы. Здесь обычно вешали чучела известных государственных деятелей или зачитывали перед отправкой петиции к королю и парламенту. Телега с Исавом остановилась как раз под большим крепким суком. Через него была перекинута веревка с петлей на конце. Два человека поставили Исава на ноги, накинули петлю ему на шею и спрыгнули с повозки.
Из-за смоляной корки Исаву даже на мгновение было трудно удержать глаза открытыми. Однако, кое-как разлепив их, он успел увидеть пылающие ненавистью лица горожан. В ожидании страшной команды, которая должна была прервать жизнь обвиняемого, толпа затихла. Трепетало пламя факелов. В ветвях Дерева свободы деловито шуршал ветер. Негромко ржала лошадь. Исав смотрел на своих соотечественников-колонистов, а они - на него.
- И что теперь скажешь, английский патриот? - прорвался сквозь первую шеренгу зрителей голос толстяка. - Выбирай: либо ты отрекаешься от короля и проклинаешь его, либо болтаешься в петле.
Молодой человек прикрыл глаза. Силы покинули его. Истерзанное тело кровоточило, раны запеклись; стоило Исаву шевельнуться - и острые края подсохшего дегтя впивались в незащищенную плоть. Обожженное горло саднило. Рубцы на спине ныли от малейшего прикосновения ночного воздуха. К чему было все? Еще несколько мгновений - и он встретит смерть и переместится в мир иной, намного лучший, если верить Библии.
- Отвечай, ну! - яростно заклокотал толстяк. - Или я прикажу телеге отъехать!