* * *
"Разящий", как понимал Грир, шёл буквально на хвосте у "Маркизы", оказываясь всего на сутки-двое позже неё в тех же портах, что и Дидье, и это была исключительно заслуга Морана.
Один его стервец будто чуял другого, как гончая чует лису, вот о чём с угрюмой усмешкой размышлял Грир, расхаживая по мостику фрегата. И, конечно, как только он подумал об этом, его канонир оказался тут как тут, взлетев на мостик и уставившись на капитана - хмуро и выжидательно.
Так, как он всегда смотрел.
И совершенно неожиданно этот взгляд взбесил Грира чуть ли не до красных кругов перед глазами. Мгновенно развернувшись, он шагнул к Морану, который, черти бы его драли, даже не подумал попятиться. Да какое там попятиться - и бровью не повёл! Так и обжигал его своими отчаянными глазами, облокотившись на планшир даже с какой-то наглой развальцей.
Грир заставил себя опустить руку и разжать пальцы, вцепившиеся было в батистовую рубаху мальчишки.
- Ты чего ждёшь? - поинтересовался он почти ласково, не отводя взгляда от этих синющих упрямых глаз.
- Жду, когда мы догоним "Маркизу", - без запинки отозвался Моран, вздёрнув подбородок.
- А от меня чего ждешь? - всё тем же вкрадчивым шёпотом осведомился Грир.
Канонир молчал, наконец-то отведя взгляд.
"То-то же", - довольно подумал Грир и тоже умолк. Терпения ему было не занимать, и он совершенно невозмутимо и с удовольствием рассматривал чуть побледневшее тонкое лицо Морана, пока мальчишка не выдержал и снова не полыхнул глазищами:
- Да ничего я не жду!
- И правильно делаешь, - легко и с одобрением кивнул Грир. И даже провёл по его острой скуле костяшками пальцев, от чего парень отшатнулся. - Потому что ты ничего и не дождёшься. - Он выдержал долгую, очень долгую паузу и проговорил, подчёркивая каждое слово. - Пока сам не попросишь.
Как он и ожидал, Моран взвился до самых небес, будто Грир ткнул ему в лицо пылающим факелом:
- Что?! Что ты сказал?!
- Повторить? - со всей любезностью осведомился Грир, чуть наклоняя голову и продолжая внимательно разглядывать своего канонира.
- Чтобы я? Попросил? - продолжал бушевать тот. - Да скорей… скорей… - Он даже захлебнулся, яростно подыскивая слова.
- Скорее ад замёрзнет, я понял, - устало вымолвил Грир, отступая в сторону. Он и вправду ощутил вдруг давящую усталость. И грусть. - Что ж, я сказал, ты услышал. Я подожду. Я умею ждать. Ступай.
- Но… - Моран растерянно моргнул, разжимая кулаки. Весь его пыл как-то сразу угас, в глазах заметалось смятение.
- Ступай, - повторил Грир, отвернувшись, и дождался, когда за его спиной затихнут стремительные шаги канонира.
Потом сам облокотился на планшир.
Устье реки Святого Лаврентия лежало прямо по курсу "Разящего". С рассветом надо было пристать к берегу и поискать здешнего лоцмана, чтоб не сесть на мель.
Грир не знал, что там было на душе у Дидье Бланшара, и что задумал этот шалопай.
Но он твёрдо знал, что готов драться за него, если потребуется, хоть со всей Новой Францией.
- Nombril de Belzebuth! - выпалил Грир любимое ругательство Дидье и тихо рассмеялся.
Часть 6. Мадлен
- Nombril de Belzebuth! - пробормотал Дидье Бланшар, откидывая скрипнувшую крышку окованного железом сундука из морёного дуба.
Всё-таки Грир с Мораном не зря вынудили его купить попугайские тряпки перед губернаторским балом. Теперь он не мог этого не признать.
"Ты стал капитаном", - строго сказал тогда Грир, взглянув на него в упор своими непроницаемыми тёмными, как омуты, глазами, и, проклятие, оказался прав.
Как обычно.
Дидье глубоко вздохнул, рассеянно ероша вихры.
Да, он стал капитаном "Маркизы" и должен был нынче предстать перед односельчанами и родными как капитан, а не как оборванец, бродяга с большой дороги.
Дидье оделся так тщательно, как только мог без большого зеркала и чужой помощи. Невольно ухмыльнулся, вспомнив куаферские ухватки ворчавшего Морана, и решительно высунулся из каюты:
- Эй, Кэл, Сэмми! Подите-ка сюда, вы, бездельники!
Раздался топот босых пяток по палубе, и, взглянув на огорошенные физиономии своих новых матросов, Дидье удовлетворённо хмыкнул, безмерно довольный произведённым впечатлением. Ворот клятого серебристого камзола резал шею похлеще пеньковой верёвки, - и даже шёлковый платок не спасал, - вычурная вышивка царапалась и кололась, манжеты кандалами охватывали запястья. Про кюлоты и чулки с туфлями и поминать не следовало, как про дьяволово измышление… но все эти адовы муки того стоили.
Дидье лихо нахлобучил белую с серебром треуголку, прицепил к голубой расшитой перевязи шпагу и гаркнул:
- Чего застыли, le tabarnac de salaud! К пушкам!
- Есть, капитан! - в один голос проорали Кэл и Сэм, и их пятки вновь пробарабанили по палубе.
А Дидье подошёл к борту "Маркизы" и чуть дрогнувшей рукой навёл подзорную трубу на зелёный берег, где в синевших прохладных сумерках виднелась пристань и деревушка в три сотни дворов - убогое, проклятое, единственно родное на всей земле место.
Красную крышу своего дома, стоящего на отшибе рядом с кузницей, и флюгер на этой крыше - жестяного блестящего петушка - он тоже увидел.
Он сам когда-то прилаживал туда этого петушка, и - глядите-ка! - тот до сих пор бойко вертелся на ветру.
А вон и церквушка с устремлённым к сумрачному предгрозовому небу шпилем. Он помогал кровельщику Рене чинить это шпиль.
А вот и кладбище возле церкви - ряды могильных крестов, под одним из которых спит его мать.
Дидье плотно стиснул губы и махнул рукой Кэлу, беспокойно высунувшемуся из трюма.
Пушка "Маркизы" рявкнула страшно, коротко и неумолимо, и Дидье на мгновенье оглох.
Сэмми навёл пушечное жерло как раз туда, куда он указал - меж двух сосен на пригорке.
С этого пригорка все деревенские мальчишки зимой катались на ледянках…
Столб дыма и земли взвился вверх, и после мига оглушительной тишины стало слышно, как залились паническим лаем собаки и суматошно засуетились, загомонили люди.
Его односельчане, его соседи.
Его родня.
Хотя навряд ли его отец и брат стали бы суетиться пред лицом опасности, - подумал Дидье с внезапной гордостью. Бланшары не из таких.
Живы ли они ещё? Здесь ли они? Здесь ли Инес и Адель?
И Мадлен.
Малышка Мадлен.
Дидье поймал себя на том, что лихорадочно ищет глазами родных среди смятенно толкущихся на берегу людей.
Но его семьи там не было. Более того, все лица - перепуганные, злые, растерянные - были ему совершенно незнакомы. Он никого не мог узнать, как ни вглядывался.
Что ж, те мальчишки, с которыми он приятельствовал сопляком, просто-напросто выросли, а старики, такие, как мастер Рене или кюре Гийом, должно быть, померли, par ma chandelle verte!
Ведь прошло уже восемь лет со дня его ухода.
Его изгнания.
До боли сцепив руки за спиной и наклонив голову, Дидье угрюмо глядел, как к деревянной пристани торопливо спускаются трое - женщина, придерживающая обеими руками длинную тёмную юбку, и двое крепких мужчин. С ружьями.
Все они тоже были ему незнакомы.
- Что ж, сейчас и познакомимся, tabarnac de calice! - пробормотал Дидье, вызывающе сощурив глаза.
Сердце у него так отчаянно ныло, словно его сжимала в кулаке чья-то беспощадная ладонь.
Не чья-то.
Его собственная.