- Я думала, ты сразу похвастаешься, что не только это умеешь делать, - после паузы пробормотала она, скривив губы. - Вы, мужики, всегда только и хвастаетесь тем, как вы оснащены, да какие вы умельцы!
- Мне нет нужды хвастаться, - коротко и уже без улыбки ответил Дидье, и Ангелина с какой-то горечью рассмеялась:
- Ещё бы! - И понизила голос, наклонившись к его уху: - Вон они, уставились на тебя, жрут тебя глазами и текут, как сучки.
И тут Дидье неожиданно взял её за руки. Не прекращая пляски, бережно провёл ладонями от локтей к плечам и обратно, и мягко сказал, тоже наклонившись к её уху:
- Кто обидел тебя, девочка?
Задохнувшись, Ангелина замерла на месте, глядя на него округляющимися глазами, а он так же мягко потянул её к себе, побуждая не прерывать пляски.
Люди громко хлопали в ладоши и подпевали, заливались виолы, грохал барабан, звенели гитары и тамбурин, а для них двоих весь мир будто ограничился кругом дубовой бочки, в котором они раскачивались плавно и неудержимо, будто в любовном соитии.
Дидье облизнул губы, вымазанные в терпком и сладком соке, а женщина непроизвольно сделала то же самое и вдруг улыбнулась уже по-настоящему:
- Всё прошло, парень.
- Точно прошло?
В глазах его больше не было смешинок, они смотрели напряжённо и тревожно, словно хотели увидеть её насквозь, увидеть её обидчиков и наказать их.
Ангелина прикусила губу, чувствуя, как что-то горячее подступает к глазам и к горлу.
Слёзы.
- Ты что, архангел Михаил, чтобы карать?
- Чтобы защищать, - спокойно отозвался он. - Кто-то причинил тебе боль. Кто?
Вместо того, чтоб заплакать, она засмеялась:
- Жизнь. - И призналась вдруг: - Я бежала сюда, потому что всё потеряла.
- Ты найдёшь… если захочешь найти, - просто сказал он.
Она скорее угадала, чем услышала этот ответ, и опять застыла на месте, пока его теплые крепкие пальцы снова не потянули её за руки.
- Ты меня впервые видишь, пират, - смятенно пробормотала она.
- Меня зовут Дидье Бланшар, - проговорил он невозмутимо.
- Я запомню, - вымолвила Ангелина и прищурилась. - И сейчас я загоняю тебя, Дидье Бланшар!
Он запрокинул голову и расхохотался. Глаза его опять хмельно горели, белая рубашка, голая грудь, неровно обрезанные штаны - всё было запятнано багряными брызгами виноградного сока.
- Загоняют зайцев, девочка. - Он опустил глаза, откровенно пялясь на её стройные бёдра и круглые колени. - Твои ноги хороши, но мои лучше!
Она вдруг тоже начала безудержно смеяться, как не смеялась очень давно, и толпа внизу даже притихла, услышав этот заливистый смех.
- Ну тогда держись, Дидье Бланшар!
- Покажи ему, Ангелина! - крикнул снизу Симон Дюбуа. Люди разразились хохотом и рукоплесканиями, а Ангелина, глянув вниз, так же озорно крикнула:
- Я бы чего только не показала ему, дядюшка Симон, но вас тут слишком много!
Музыканты наяривали вовсю, одуряюще пахло раздавленным виноградом, вокруг кружились и жужжали осы, ноги утопали в ягодах, смачно хлюпая, зелёные глаза Дидье лукаво блестели, и этот танец длился, длился и длился, пока Ангелина наконец не остановилась, запыхавшись и снова смеясь:
- Твои ноги и вправду лучше, sapristi et sacristy!
Зрители вновь заулюлюкали, а Дидье бережно провёл по её перепачканным в соке щекам сначала пальцами, а потом и губами.
- Но твои несравнимо красивее, - шепнул он ей на ухо и отстранился было, но она сама притянула его к себе за шею и поцеловала - крепко, сладко. И отстранилась со словами:
- Сними рубаху-то, постираю.
Дидье оглядел свою пропотевшую, залитую багровыми потёками, когда-то белую рубашку, улыбнулся и, небрежно содрав её, сунул Ангелине. Та аккуратно свернула её и, опершись на его руку, выпрыгнула из бочки, встреченная новым взрывом восторженного свиста.
Солнце начинало клониться к закату, вино стекало уже в третий по счёту чан, споро оттаскиваемый мужчинами от бочки, а Дидье Бланшар, весело скалясь, протягивал руку новой красотке.
- Господь Вседержитель, - яростно процедил Грир сквозь зубы, уже не в силах больше сдерживаться, - да он не успокоится, пока не переимеет их всех до одной, что ли?! Загонит себя, стервец! А ты куда ещё? - Это относилось уже к Морану, который всё время, пока Дидье плясал с Ангелиной, стоял, кусая губы, а теперь вдруг сорвался с места, будто ошпаренный. - Стой!
Куда там! Моран уже был возле бочки. Пока Дидье помогал выбраться из неё следующей девчонке, он быстро разулся, закатал штаны, поплескал на ноги водой из ведра, и легко вскочил на обод. Люди вокруг заорали с утроенной силой, и в этом гаме потонуло свирепое непотребное ругательство Грира.
Увидев Морана, Дидье остановился и изумлённо вскинул брови. Его уже изрядно пошатывало - от усталости и от висящего в воздухе винного аромата, - но он только весело покрутил головой и встал напротив канонира. А потом, усмехнувшись, положил руки ему на плечи и слегка притянул к себе.
Зеваки вокруг, конечно, считали, что так неожиданно влетевший в бочку канонир с пиратского корабля решил наконец сломать бахвала-давильщика, но Грир прекрасно знал, почему Моран это сделал. Он и сам влез бы в чёртову бочку, если б не боялся стать посмешищем для толпы - только ради того, чтобы ощутить ладони Дидье на своих плечах и слиться с ним в этом танце-соитии.
Музыканты, кажется, уже не по разу сменили друг друга, - по крайней мере, Марк и Лукас уже давно стояли среди гудящей толпы, разинув рты, - новый кувшин с вином шёл по кругу, вновь запела виола, и танец начался.
Грир понял, что он никогда в жизни не видел зрелища красивее, чем эти два стервеца, почти обнявшиеся в проклятой бочке - оба примерно одного роста, стройные и длинноногие, только один - черноволосый, смуглый и щегольски одетый, а второй - русоволосый, светлокожий и полуголый. Зелёные и синие глаза вызывающе и шало сияли, точёные тела мерно раскачивались в такт музыке.
Он был не одинок в своём мнении.
- О Господи! - пронзительно закричала какая-то изрядно пьяная бабёнка по ту сторону бочки. - Да я бы с головы до ног облизала бы этих ребят, когда они оттуда вылезут!
Когда они оттуда вылезут, - стиснув зубы, поклялся про себя Грир, слушая совсем уж обезумевшие вопли зевак, - он отволочёт обоих паршивцев на "Разящий", разложит на палубе, привяжет к планширу и собственноручно всыплет каждому по хорошей порции линьков!
Струйки лившегося в чан вина совсем истончились и наконец, перестали течь. Музыка оборвалась, и толпа снова заорала, уже изрядно охрипшими и пьяными голосами.
Моран и Дидье удивлённо огляделись, всё ещё цепляясь друг за друга и безудержно смеясь, с трудом соображая, видимо, что всё уже закончилось. А потом Моран вдруг перестал смеяться, заглянув Дидье в глаза, и тот тоже притих, не отрывая от него взгляда. Рука его, сжимавшая плечо Морана, медленно поднялась вверх, коснулась его шеи в вырезе батистовой сорочки, смуглой щеки, запуталась в чёрных кудрях, притягивая всё ближе и ближе.
Их губы встретились и слились.
В абсолютном, потрясённом, ошеломлённом молчании, наступившем вокруг.
Грир наконец осознал, что сам стоит с разинутым ртом, закрыл его, едва не откусив себе язык, и проревел:
- Рехнулись, пьяные долбоёбы?!
- Ага, - оторвавшись от губ Морана, безмятежно подтвердил Дидье за них обоих, и онемевшие было зеваки опять захохотали, как помешанные.
Оба паршивца выпрыгнули из бочки. Дидье тут же повело в сторону, и, если б Моран не поддержал его под руку, он бы шлепнулся наземь. Широко шагая, капитан "Разящего" оказался рядом и подхватил его под другую руку, свирепо и беспомощно уставившись в смеющееся, перемазанное соком лицо.
- Вы не должны его наказывать, капитан, - раздался рядом взволнованный голос старейшины. - Он спас нам праздник. Спас наше вино. Он теперь желанный гость в каждом нашем доме.
Конечно! Особенно хозяйки и хозяйские дочки будут рады!
Снова скрипнув зубами, Грир выпустил Дидье, - который тут же привалился спиной к бочке, продолжая счастливо ухмыляться, - и дёрнул за руку Морана:
- На корабль! Слышишь?
Пусть кто угодно облизывает тут Дидье Бланшара!
Когда они уже подошли к шлюпке, - Моран не стал обуваться, так и тащил сапоги в руках, - Грир негромко спросил:
- Ну и что это было?
- Будто ты не знаешь! - отрезал Моран, поднимая свой синий упрямый взгляд. - Будто ты сам не хочешь его заполучить!
И Грир молча отвёл глаза.
Часть 4. Галеон
Позади остались ярко горящие костры, и осточертевшее пиликанье виол, и людской гам, взрывы смеха - благодарение Богу, всё, всё это хмельное, шальное, виноградное безумие осталось позади.
Как и Дидье Бланшар.
Море размеренно и безмятежно накатывалось на берег и отступало, волна за волной, оставляя на гальке кружевную пену и легонько покачивая пришвартованные к причалу шлюпки.
А в душе у Грира бушевал ураган.
Плюнув на все чудо-механизмы близнецов, он рывком вставил вёсла в уключины одной из шлюпок и принялся грести к "Разящему" так яростно, что даже механизму наверняка было бы трудно с ним тягаться. Грир ловил на себе бросаемые исподлобья угрюмые взгляды Морана, неподвижно застывшего на носу лодки, и так же мрачно усмехался углом крепко сжатого рта. Тяжёлое злое возбуждение, нахлынувшее на него там, возле проклятой бочки, требовало выхода, и немедленного.
Грир прекрасно знал, что Моран это понимает. Мальчишка был напряжён, как тетива арбалета, как струна треклятой виолы, но в синих его глазах Грир не видел и тени страха, лишь вызов, да такое же тёмное вожделение.