Дидье тряхнул головой, по извечной своей привычке откладывая тягостные размышления на потом. Например, на утро. Тем более что ночка ему предстояла отличная, если судить по предыдущей. Глядя на заходящее солнце, он мечтательно улыбнулся, а потом нахмурился. Этой ночью ему непременно нужно было поговорить с Клотильдой.
* * *
Но этой ночью Клотильда привела удивлённого Дидье в свою комнату на втором этаже. И гордо подбоченилась, увидев, как он застыл на пороге, разинув рот. Потому что возле её аккуратно расстеленной широкой кровати стояла огромная деревянная лохань, исходившая паром и источавшая ароматы лаванды и розмарина.
- Ты с ума сошла, женщина! - гаркнул Дидье, стремительно поворачиваясь к хозяйке.
- Это же для тебя, - вздрогнув, тихо произнесла она и нахмурилась. - Я думала, тебе понравится.
- Мне нравится! - процедил Дидье сердито. - Мне не нравится только, что ты таскала по лестнице клятые вёдра с клятой водой для этой клятой лохани, как ломовая лошадь!
- Я привыкла. И я сильная, - легко пожала плечами Клотильда. И добавила с лукавой полуулыбкой, искоса посмотрев на него: - И лошади не подымаются по лестницам.
Он едва удержал смешок и вместо этого, тоже сдвинув брови, грозно сказал:
- Так, значит? Шуточки шутишь, значит? Vertudieu, ладно…
- Не смей! - расхохотавшись, взвизгнула Клотильда, когда он взвалил её себе на плечо.
Она и вправду была сильной, но куда ей было справиться с ним! Плеск воды в лохани приглушил её визг и ругательства, а Дидье, тоже хохоча, как полоумный, мгновенно содрал с себя одежду и сам плюхнулся в лохань.
- Наглый ты щенок! Пусти меня! - задыхаясь, еле вымолвила хозяйка. - Посмотри, что ты наделал! В моей комнате воды по колено, моё лучшее выходное платье погибло, а ты… Отпусти, говорю тебе!
- Хватит уже болтать, - распорядился Дидье, крепко прижимая её к бортику лохани. Вода и вправду щедро лилась на пол, лучшее выходное платье окончательно погибало под его руками, а Клотильда безостановочно смеялась, пока не начала стонать.
Из лохани, кое-как обтеревшись, они перебрались в её постель. И там Клотильда уже не стонала. Она кричала, перекатывая по подушке растрёпанную голову, кусая Дидье за пальцы, когда он, смеясь, пытался зажать ей рот, и плакала - солёными и сладкими слезами, которые он нежно сцеловывал с её горячих щёк.
Они заснули лишь под утро, совершенно умаявшись, и когда Дидье наконец раскрыл глаза, в окно уже лезло солнце и петухи вовсю кукарекали во дворе, приветствуя новый день.
Он оглядел залитую водой и солнцем комнату, блаженно улыбаясь, и вдруг вспомнил, что так и не сказал Клотильде то, что хотел сказать вчера. Он вздохнул и посмотрел на неё, невольно залюбовавшись - она лежала, закинув правую руку за голову, простыня сползла с её плеч, обнажая высокую грудь, и разрумянившееся лицо казалось совсем юным.
Дидье склонился над ней и поцеловал в шею, а она, не открывая глаз, обвила руками его плечи, притягивая к себе.
- Я вчера не сказал тебе того, что собирался, - тихо проговорил Дидье, приподнимаясь на локте и внимательно глядя в её вишнёвые, тревожно распахнувшиеся глаза. - Ты… ты только не влюбляйся в меня, Кло. Не надо.
Женщина, продолжая смотреть на него, вдруг светло улыбнулась и обхватила ладонями его лицо:
- Я же не дура, мальчик. Ты пришёл сюда не ради меня и ради меня не останешься. Мне сорок три. На сколько лет я старше тебя? На двадцать?
Дидье молча опустил ресницы.
- Моя дочь, мой сын и мой муж погибли, когда позапрошлым летом сюда пришла оспа, - хрипловато продолжала Клотильда, обводя пальцами его скулы. - И всё кончилось разом. Но я живу, я всё ещё живу… и ты так хорошо показал мне, что я жива. Я рада этому. О, я любила любить… - Улыбка дрогнула на её полных губах, хотя в уголках глаз блеснули слёзы. - И ещё я рада тому, что именно ты - мой последний.
Сглотнув, Дидье неистово замотал головой.
- Это чушь! - горячо прошептал он. - Пусть тебе не двадцать пять, но ты должна любить, если хочешь! Пусть не меня, но… - Он снова, как ночью, зажал ладонью её рот. - Послушай, Кло. В Порт-Ройяле есть один трактир. Он называется "Три бочки", а хозяина зовут Кевин. Он ирландец, он потерял ногу в бою с испанцами, он сильный и добрый человек… и он очень одинок. Как и ты. Не говори ничего сейчас, но подумай об этом потом… когда я уйду. Хорошо, ma puce?
Женщина, как он сам несколько минут назад, молча опустила ресницы, и тогда Дидье осторожно отнял ладонь от её губ и поцеловал эти губы, снова ощутив соль её слёз.
Весь день он работал в трактире и во дворе - с превеликой радостью. Опустошил чёртову распрекрасную лохань и снёс её на кухню, повесил на изгородь насквозь промокший ковёр, нарубил дров для очага - наверное, на месяц вперёд, починил кое-какую мебель и, наконец, взялся за изгородь, в которой местами не хватало прутьев. Он не задумывался над тем, почему так торопится сделать всё это - в конце концов, он ведь не собирался уходить прямо сейчас! Но он почему-то знал, что должен всё успеть именно сегодня.
Дидье чувствовал пристальный взгляд Клотильды, наблюдавшей за ним с крыльца, и, мельком оборачиваясь, отвечал ей улыбкой. Она тоже улыбалась - тепло и немного печально.
Как и вчера, и третьего дня, Дидье отправился в усадьбу "Очарование", когда старинные тяжёлые часы на кухне трактира пробили четыре пополудни.
Он благополучно спустился по уже знакомой тропинке, миновал ручей и улыбнулся, вспомнив вчерашнюю погоню за корабликом. Сегодня он выпросил у Клотильды хороший прочный льняной лоскут, которым можно было оснастить не один, а пару кораблей. Точно! Два кораблика. Допустим, "Разящий" и "Маркизу"!
Если он не успеет сделать второй кораблик сегодня, то захватит его с собой в трактир, и тогда завтра они с Ивонной смогут устроить в ручье парусные гонки!
Всё ещё улыбаясь этим мыслям, Дидье перемахнул через изгородь.
И тут чьи-то цепкие руки крепко схватили его за плечи, а прямо под сердце упёрлось дуло мушкета.
Губернаторские солдаты в синих мундирах.
Сразу четверо.
Tabarnac de calice d'hostie de christ!
Дидье опомнился мгновенно и вывернулся легко. Что-что, а драться он умел. И так же мгновенно он выхватил одной рукой пистолет, а другой - нож.
Он ещё мог прорваться прочь отсюда, не щадя этих баранов, пытавшихся вцепиться в него, как псы.
Они бы, конечно, попробовали пристрелить его, но, видит Бог, смерти Дидье Бланшар не боялся никогда.
Но его дочь отчаянно рыдала на крыльце, хватаясь ручонками за перила, и кричала, захлёбываясь слезами:
- Нет! Нет! Не-ет!
Гувернантка тщетно старалась увести её в дом.
Господь Вседержитель, Дидье не мог допустить, чтобы его застрелили на глазах у Ивонны. Как не мог пролить при ней чужую кровь. Просто не мог!
Скрипнув зубами, он уронил наземь оружие и процедил:
- Я сдаюсь, et ta sœur!
И, конечно же, сразу получил удар прикладом в живот. Кто бы сомневался…
Все четверо солдат навалились на него, нещадно выкручивая руки и колотя по чему попало.
Сквозь их торжествующее рычание он всё ещё слышал отчаянный плач Ивонны. Почему треклятая грымза не может наконец увести её?!
Один из синемундирников, - судя по нашивкам, сержант, - встряхнул Дидье за волосы и, связывая ему руки ремнём, злорадно процедил:
- Ты хотел украсть ребёнка, чёртов пират! Теперь тебя вздёрнут!
- Я не собирался её красть! - прохрипел Дидье и снова получил удар прикладом - теперь уже по рёбрам. - Va te faire foutre!
- Как же, не собирался! - прокричала с крыльца гувернантка. Её обычно бесстрастное сухое лицо пылало гневом. - Ты нарочно её подманивал! Но я проследила за ней вчера!
- Уведи её уже отсюда! - заорал в ответ Дидье, краем глаза заметив, как вновь поднимается приклад, и успев чуть отклониться.
Но только чуть.
Приклад обрушился ему на голову, и наступила кромешная темнота.