Военные действия 1487 года велись больше на море, чем на суше. Королевская чета предприняла осаду Малаги и заняла почти все свои корабли и каравеллы под перевозку продовольствия и войск и для охраны той части Средиземного моря, которая примыкала к проливу, - все это с целью борьбы с африканским флотом, шедшим на помощь осажденным. Педро де Арана, который был всего на два года старше Беатрисы, считал, что уже достиг в своей профессии вершины славы: в одном из сражений главный надсмотрщик галеры, на которой он находился, был убит маврами, и он занял его место.
Беатриса, казалось, стала совсем другой. Четырехмесячная разлука сломила добродетельную строгость, которая всегда крылась даже в самых непосредственных проявлениях ее любви. Она почувствовала опасность навсегда потерять возлюбленного, который мог увлечься во время своей поездки другой женщиной, и этот страх поборол наконец ее стойкость. Колон заметил необычайную покорность во всех ее словах и поступках. Она затихала в его объятиях, любовно повинуясь ему; ее прежний быстрый и решительный отпор сменился слабым сопротивлением, и однажды они как будто безвольно соскользнули, увлеченные собственной тяжестью, по этому покатому склону и досыта насладились плотским грехом; и этот человек, пророк и путешественник, познал предельное удовлетворение мужского желания, и будущее представилось ему только как простое повторение блаженного настоящего.
Через несколько недель у Беатрисы появилось желание, свойственное всем влюбленным: она захотела выехать от Буэносвиноса и найти собственное, пусть даже совсем убогое прибежище для любовных радостей. Ей стало не под силу терпеть понимающие улыбки и насмешливые поздравления и слышать за своей спиной перешептывания жены Буэносвиноса и служанок, постоянно или временно работавших в гостинице "Трех волхвов". Она поселилась со своим любовником в одном из самых людных приходов (или кварталов) Кордовы, в доме, принадлежавшем ее тетке Майор Энрикес; ей же принадлежали и соседние дома, всё одноэтажные кирпичные здания с низко нависшей над улицей крышей, но с чисто выбеленными стенами и хорошо утоптанным и политым земляным полом.
Девушка, заняв немного денег у родственников и подруг, разместила в своих двух комнатах несколько подушек, набитых старой шерстью и потому довольно тощих, два соломенных тюфяка и сильно потертый коврик под ветхим, изъеденным червями столом, на котором сеньор Кристобаль разложил полдюжины книг, разные бумаги и свои морские карты. В расписном сундуке и белом ящике хранилась одежда. Домашняя утварь их состояла из железной жаровни, миски для замешивания теста, нескольких котелков и сковородок, кувшина для воды, другого, поменьше, для масла, и, наконец, двух светильников. В этом жилище, принадлежавшем Беатрисе, фантазер и провел большую часть последних четырех лет своей бедности. Девушка готовилась скоро стать матерью, и так как она теперь открыто жила со своим любовником, она могла не таиться и не скрывать полноту, свойственную ее положению.
То были времена чрезвычайной терпимости к отношениям между полами, лишь бы они не были извращенными. Многие даже считали, что нравы стали добродетельнее, чем полвека назад, когда Кастилией правил фаворит дон Альваро де Луна и когда, в подражание вкусам итальянских вольнодумцев, среди кастильских сеньоров распространились противоестественные увлечения, которые некогда доставили чудовищную известность одному из городов, спаленных божьим огнем.
В Кордове и других городах Андалусии, постоянно переполненных солдатами из-за войны с Гранадой, было обычным явлением, что мужчины, даже духовного звания, заводили любовниц. "Третий правитель Испании", кардинал Мендоса, имел любовные связи с придворными красавицами и открыто показывался со своими детьми. Королевской чете пришлось опубликовать в Кастилии и Арагоне строжайшие декреты, чтобы положить конец безобразиям, творившимся в женских монастырях, и обуздать роскошь, которую выставляли напоказ наложницы духовных лиц. Поэтому никому не было дела до того, что девушка из семьи Энрикеса Араны живет с каким-то иностранцем, который время от времени получает из королевской казны несколько тысяч мараведи на жизнь или на путешествия.
Тем не менее Майор Энрикес, начинавшая уже стареть, внезапно стала беспокоиться о спасении своей души и возмущаться неопределенным положением своей племянницы. - Подумай, ведь ты живешь в смертном грехе! Вам непременно следует получить благословение священника. А что говорит этот человек?
Этот человек обещал Беатрисе немедленно обвенчаться с ней, для чего он уже послал за необходимыми бумагами. Кордовская девушка никак не могла в точности узнать, откуда должны были прийти эти бумаги, которые так никогда И не пришли.
Брат Кристобаля, Бартоломе, был в таком же положении: он жил с женщиной, которую любил и от которой имел сына. Он никогда не смог обвенчаться с ней. Наверно, ему также недоставало необходимых бумаг.
В Португалии несколько лет тому назад сеньору Кристобалю гораздо легче удалось вступить в брак, так как религиозные распри тогда несколько поутихли и церковники с писцами не так старательно копались в бумагах каждого, чтобы дознаться о его происхождении.
Так или иначе, эти первые два года незаконного супружества были для Беатрисы самым счастливым временем небогатой событиями жизни. У нее родился сын, которого назвали, по требованию отца, Эрнандо или Фернандо. Колон глубоко чтил память святого кастильского короля, изгнавшего мавров из Севильи, и когда ему надо было поклясться как можно внушительнее, он всегда говорил: "Клянусь святым Фернандо!"
Они уже не сидели рядом, дрожа от желания, когда моряк рисовал свои морские карты. Их связывала теперь тихая, безмятежная любовь, более устойчивая и верная, чем пылкая лихорадка страсти. Он много говорил в часы досуга, чувствуя потребность дать выход своему буйному соображению. Беатриса, сидя на низеньком стуле и прижимая к обнаженной набухшей груди маленького Эрнандо, слушала его с восторженным лицом, как будто его слова были прекраснейшей музыкой. Он столько повидал за время своих скитаний по свету!
Он рассказывал ей различные эпизоды своего путешествия в самые северные из всех известных тогда стран, на самый конец света, где снега и морозные вьюги несут с собою смерть, в страну, которую древние поэты называли Фулой, последней землей. Зимой день там длится только несколько часов. Но некоторые матросы из его экипажа ходили туда летом за минералами и видели, что солнце все время остается на небе. По равнинам, поросшим ярко-зеленым пухом, недолговечным, как жизнь цветка, мчались там маленькие повозки, запряженные собаками. Затем, одним прыжком переносясь на другой конец известного тогда мира, он рассказывал о своем плавании к берегам Гвинеи, описывал черных царей с копьем в правой руке, с мохнатой круглой шапкой волос на голове и морской раковиной, прикрывающей низ живота; они приходили на корабль продавать своих рабов и золотой песок. Реки там широкие, как моря, так что противоположного берега и не видно, но мутные, зловонные, почти неподвижные, забитые огромными наносами трав и гнилых стволов, среди которых то и дело появляется острый, как пила, покрытый броней хребет крокодила.
В африканских морях он видел рыб, поражающих своей расцветкой и металлическим блеском. Не раз сталкивался он с сиренами и, будучи страстным наблюдателем, успевал разглядеть их за несколько мгновений, свесившись с кормы корабля; они вовсе не так прекрасны, как утверждают древние, пожалуй, в их лицах есть какое-то сходство с собакой; но зато они очень подвижны, у них округлое тело и блестящая кожа, и плавают они с очаровательной ловкостью.
Он старался пояснить Беатрисе, как пахнут цветы в зарослях жаркого пояса, там, где, по мнению древних, не может быть жизни, оттого что почва обуглена солнцем. Он описывал бесчисленных зверей в непроходимых чащах, где днем стоит тишина, а с наступлением ночи раздается рычание и вой, пугливый или грозный топот и предсмертные вопли.
Довелось ему повидать и огромных пестрокожих змей, толщиной с доброго христианина, обвивающихся вокруг деревьев, как живые лианы. Так, должно быть, выглядел Лукавый, когда совращал наших прародителей в райском саду. Вспоминал он и пронзительные крики летающих стай разноцветных птиц, и ловких обезьян, бегущих по верхушкам деревьев, перепрыгивая с ветки на ветку, похожих на людей своими ужимками и способностью легко перенимать все движения.
Огромных и свирепых обезьян моряки прозвали злыми хитрецами, а других, более шустрых и веселых, - хитрыми кривляками.
Потом от воспоминаний о путешествиях он переходил к описанию людей. Почти обо всех сохранил он недобрую память. Все они по отношению к нему оказались неблагодарными или завистливыми.
Беатриса, которая уже изучила его нрав и видела его достоинства и недостатки, знала, что он склонен к чрезмерной подозрительности, помешан на том, что его все травят, и, к тому же, будучи о себе преувеличенно высокого мнения, считает, что никакие награды и почести не соответствуют его заслугам. В прошлом все обошлись с ним подлейшим образом, вплоть до некоего короля, который пытался обмануть его; и тут он опять рассказывал о португальской каравелле, которую якобы отправили тайно на запад, в то время как его под разными предлогами задерживали при лиссабонском дворе.