Брат Серафино не мог ничего ответить. Он лишь в изумлении осмысливал извилистые подземные пути, которые прокапывал Чезаре для достижения своих целей. А затем, бряцая шпорами, вошел Корелла, бородатый, мужественный кондотьер.
Герцог долго и пристально разглядывал его, после чего покачал головой:
- Нет, вы не тот человек, который мне нужен. В вас слишком много от солдата и слишком мало от придворного, вы чересчур хороший фехтовальщик, но отвратительно играете на лютне, и, на мой взгляд, вы почти безобразны. Брат Серафино, будь вы женщиной, понравился бы он вам?
- Я не женщина, ваше высочество…
- Это и так очевидно, - взмолился герцог.
- И я не знаю, что мог бы подумать, будь я женщиной. Вполне вероятно, что я не думал бы вообще, поскольку не верю, что женщины думают.
- Женоненавистник, - бросил герцог.
- Слава Богу, - благоговейно произнес брат Серафино. Герцог снова пристально посмотрел на своего капитана.
- Нет, - сказал он, - залог любого успеха в правильном выборе инструмента. Мне нужен красивый, жадный, бессовестный плут, который ловко обращается со шпагой и может прошептать сонет. Ферранти да Изола как раз сгодился бы для этого, но бедный Ферранти умер от одной из своих шуток.
- А что за дело, ваше высочество? - рискнул поинтересоваться Корелла.
- Я скажу это тому, кому поручу его. Рамирес здесь? - внезапно спросил он.
- Он в Урбино, синьор, - ответил Корелла. - Но здесь есть человек, который подходит под ваше описание - Панталеоне делл’Уберти.
- Пришлите его, - отрывисто приказал он, и Корелла, церемонно поклонившись, отправился выполнять поручение.
Чезаре вернулся к огню и грелся около него до тех пор, пока не пришел Панталеоне - высокий, красивый малый, с прилизанными черными волосами и дерзкими черными глазами; в его солдатских манерах и одежде сквозило некоторое щегольство, и нельзя было сказать, что оно ему не шло.
Беседа была короткой.
- Готов поставить тысячу дукатов против лошадиной подковы, что Маттео Орсини у своего дяди в Пьевано. Предлагаю эту тысячу за его голову. Отправляйтесь и заслужите их.
Панталеоне был ошеломлен.
- Сколько людей я могу взять? - запинаясь, спросил он.
- Столько, сколько хотите. Но знайте, что силой тут ничего не добьешься. При первом же знаке Маттео, если он там, зароется в землю, как крот, и все ваши поиски окажутся бесплодными. Это задача для ума, а не для силы. В Пьевано есть женщина, которая влюблена в Маттео или в которую влюблен Маттео… Оцените свои возможности и воспользуйтесь ими. Корелла считает, что у вас есть данные, чтобы справиться с такой задачей. Докажите мне это, и ваше будущее обеспечено.
Он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и Панталеоне, не успев задать ни одного из сотни вопросов, роящихся в его голове, удалился.
Брат Серафино задумчиво погладил пером свой тонкий нос.
- Я бы не стал доверять этому малому, если дело касается женщин, - произнес он. - У него слишком пухлые губы.
- Именно поэтому я и выбрал его, - сказал Чезаре.
- В руках женщины он превратится в воск, - продолжал монах.
- Тысяча дукатов придадут ему твердости, - возразил герцог.
Но сомнения продолжали одолевать монаха:
- Женская хитрость может размягчать золото до тех пор, пока оно не расплавится.
Герцог пристально посмотрел на него.
- Вы чересчур много знаете о женщинах, брат Серафино, - упрекнул он монаха, и тот замолчал.
II
Панталеоне делл’Уберти появился в Пьевано одновременно со снежным бураном, налетевшим на предгорья Перуджи. За две мили до городка он расстался с десятком молодчиков, которых привел с собой из Ассизи, приказав им разделиться на группы по два-три человека и следовать за ним в Пьевано. Он согласовал сигналы, которыми в случае необходимости мог быстро созвать их, и приказал, что из трех человек, которые расположатся в трактире "Бук", по крайней мере один должен все время оставаться в гостинице, где Панталеоне в любой момент мог бы найти его.
Через несколько часов он нетвердо ступал стертыми ногами по подъемному мосту, ведущему в крепость, производя впечатление вконец измотанного человека. Слуга проводил его к синьору Альмерико Орсини, у которого пошатывающийся от усталости Панталеоне попросил убежища.
- Меня преследуют, синьор, - лгал он. - Кровожадный деспот Валентино возжелал мою ничтожную жизнь, чтобы пополнить ею свою гекатомбу.
Руки старого синьора Альмерико вцепились в украшенные резные подлокотники огромного кресла из черного дерева. Взгляд пронзительных темных глаз из-под косматых бровей устремился на посетителя. Он хорошо знал, о какой гекатомбе говорил мессир Панталеоне; как бы ни был он далек от треволнения мира, но, будучи Орсини, не мог проявлять безразличие к судьбам своих родственников. А поскольку здесь находился человек, который прибыл прямо оттуда, где лилась кровь, его надлежало приветствовать как принесшего вести о событиях, небезразличных синьору Альмерико.
В те времена человеческая жизнь ценилась дешево и людей мало беспокоили чужие несчастья, но старый Орсини всегда считал своим долгом позаботиться о попавшем в беду. Синьор Альмерико сделал знак слуге, и тот придвинул незнакомцу плетеное кресло. Мессер Панталеоне безжизненно упал в него, уронил свою промокшую шляпу на мраморный пол и расстегнул огромный красный плащ так, чтобы стали видны его кожаные солдатские доспехи.
Со слабой улыбкой благодарности он взглянул на синьора Альмерико, а затем его дерзкие глаза, казавшиеся очень усталыми под тяжелыми смыкающимися веками, остановились на даме, стоявшей рядом с отцом. Это была еще девочка, с худой и гибкой фигурой. Простое платье вишневого цвета, в квадратном вырезе которого виднелась юная белая грудь, было схвачено в талии серебряным пояском с берилловой застежкой. Ее иссиня-черные волосы были собраны в пучок и стянуты на затылке сеткой из золотых нитей. Темно-синие глаза, казавшиеся почти черными, с жалостью смотрели на молодого человека.
Поскольку мессера Панталеоне притягивали женщины более грубого типа, обладающие пышными формами, его вопросительный взгляд не задержался на ней, а переместился к теням, окутывавшим углы комнаты, в поисках того, кто здесь не присутствовал.
- Почему вы пришли ко мне? - спросил его синьор Альмерико с обезоруживающей прямотой.
- Почему? - мессер Панталеоне мигнул, словно его удивил этот вопрос. - Потому что вы - Орсини, а я сражался за дело Орсини. Паоло Орсини был мой друг.
- Был? - сорвался вопрос с уст монны Фульвии.
Панталеоне тяжело вздохнул, как человек до крайности удрученный.
- Так вы еще не слышали? А я-то думал, что эти печальные события известны уже всей Италии. Вчера в Ассизи был задушен Паоло и вместе с ним герцог Гравина.
Старик резко приподнялся в кресле, упираясь дрожащими руками в подлокотники, а затем без сил рухнул обратно.
- Проклятье мне, принесшему дурные вести, - яростно прорычал изобретательный Панталеоне.
Но старик, преодолев потрясение и оправившись от минутной слабости, укорил его за эти слова. Монна Фульвия застыла, пораженная горем, хотя она и не была знакома ни с одним из своих родственников, о чьих смертях сообщил беглец.
- И это еще не все, - продолжил Панталеоне. - Из Рима поступили известия, что кардинал в темнице замка Святого Ангела, что Джанджордано схвачен вместе с Сантакроче и с кем-то еще. Милосердие Борджа всем известно. Папа и его ублюдок не успокоятся до тех пор, пока от дома Орсини не останется камня на камне.
- Тогда он никогда не будет знать покоя, - гордо произнесла монна Фульвия.
- Я молюсь об этом, мадонна, искренне молюсь. Я был другом Паоло Орсини и покрыл себя несмываемым позором, служа этому деспоту Борджа вместе с ним. Герцог Валентино знает, что я служил ему лишь потому, что служил Орсини, и теперь меня за приверженность дому Орсини объявили вне закона. Меня преследуют и если схватят, то я погибну, как Паоло и Гравина и как, говорят, погиб Маттео Орсини.
Это был самый хитрый ход Панталеоне. Произнося последнюю фразу, он внимательно наблюдал за поведением синьора Альмерико и его дочери, хотя со стороны казалось, что он просто смотрит на них с состраданием и жалостью. Он заметил выражение удивления на лицах, которое никто из них не мог скрыть. Затем девушка заинтересованно спросила:
- Неужели люди так говорят?
- Таковы слухи, - печально ответил мошенник. - Я молю Бога и святых, чтобы это оказалось ложью.
- Видите ли… - серьезно начал было синьор Альмерико, словно собираясь разубедить его, но осторожность не дала ему продолжить: все-таки этот беглец внушал ему мало доверия. Он изменил тон и проговорил:
- Благодарю вас, синьор, за вашу молитву.
Но от Панталеоне не укрылась секундная заминка синьора Альмерико. Нетрудно было предположить, что Маттео Орсини скрывается либо здесь, в Пьевано, либо где-то поблизости. Он мыслил логически: женщина, любящая Маттео Орсини, не восприняла бы новость о его смерти столь хладнокровно, если не была бы уверена в том, что он жив. В такие времена подобную уверенность могло дать только само его присутствие в Пьевано. Даже пыл, с которым она отреагировала на изобретенный Панталеоне слух о мнимой смерти Маттео Орсини, показывал, сколь обрадовала ее подобная версия, уменьшавшая опасность быть схваченным для объявленного вне закона беглеца.