Я присел и стал ждать, хорошенько промочив горло – это оказался ром первой перегонки, ей-богу, – а Ричи тем временем разговаривал со своими приятелями-охотниками: в мокасинах и рубахах с бахромой – по большей части, и дочерна загорелыми да бородатыми – все без исключения. Только когда некоторые из них стали посматривать на меня, обмениваясь репликами на своем варварском "плаг-а-плю", в котором от нормального английского почти ничего не осталось, я сообразил, что эти скоты дают ему советы в отношении меня, подумать только! Ей-богу, я едва не сорвался, но тут вся компания направляется ко мне. Рожи ухмыляются, а вонища – святой Георг! Я вскочил на ноги, собираясь уйти, но замер, словно молнией пораженный, потому как первый – зачуханный верзила в непромокаемой шляпе и леггинах, был одет не во что иное, как в мундир английского лейб-гвардейца, потертый, но вполне сохранившийся. Я присмотрелся получше: точно, обмундировка "оловяннобрюхих", без дураков.
– Эгей, приятель, как здоров? – кричит чучело.
– Откуда, черт возьми, вы взяли этот мундир? – спрашиваю.
– Ты ж англичанин, – ухмыляется он. – Ладно, расскажу. Эту вон одежонку дал мне один из твоих. Шотландский малый, баронет, что ли, или как его там – ну, вроде лорда, не знаешь? Звать Стуарт. Ну, разве не мировой парень? Он мог загнать вон тот гвоздь с закрытыми глазами.
Охотник оценивающе глядел на меня, теребя бороду, и мне почему-то захотелось вдруг, чтобы моя кожаная куртка не выглядела такой чертовски новенькой.
– Ричи толкует, что не знает, как и быть, коли тебя поставят капитаном каравана.
– В самом деле? Так скажите Ричи…
– Мистер, – говорит он, – вы знаете, что это?
И показывает мне предмет, напоминающий по виду скрученную кожу.
– Ясно дело – это вяленое мясо. А теперь…
– Не спеши-ка, приятель, – продолжает чучело, подступает поближе и подмигивает мне, как десятилетний мальчишка. – Мы ж тогда засмеем старину Ричи. Скажи-ка: какой длины тебе понадобится веревка, чтобы привязать мустанга на ночь?
Я едва не посоветовал ему убираться к дьяволу, но он снова подмигнул, да и видок у него был как у человека, которого не так просто послать куда подальше. Да и что мне оставалось делать? Стоит повернуться спиной к этим бородатым фиглярам, так они животики надорвут от смеха.
– Зависит от мустанга, – говорю. – И от травы, и как долго ты ехал, и где ты находишься, и сколько в тебе мозгов. Два фута, может, три.
Он прямо зашелся от хохота, хлопая себя по ляжкам, а одетые в кожу парни зашушукали, глядя на Ричи. Тот стоял, опустив голову, и слушал. Допрашивавший меня говорит:
– Ну, все ясно, как катехизис.
В нем читалось такое довольство собой и такая очевидная насмешка над Ричи, что я решил вступить в игру.
– Следующий вопрос, пожалуйста, – говорю я.
Он всплеснул руками.
– Эй, вы поглядите-ка. Бойкий паренек! Представь: это ночной лагерь. Я – часовой. Что, по-твоему, я сейчас делаю? – Он посмотрел на куст ярдах в двадцати от нас, отошел на несколько шагов в сторону, посмотрел снова, потом вернулся ко мне. – Чой-то странное, не находишь, приятель?
– Ничуть. Ты наблюдаешь за кустами. За всеми кустами. Если после наступления темноты куст окажется не там, где должен быть, ты выстрелишь в него. Потому что там прячется индеец, не так ли? Мы то же самое проделывали в Афганистане – самый тупой солдат знает эту уловку.
– Ух ты! – просветлев, восклицает охотник и хлопает Ричи по плечу. – Ну вот, парень! А этот малый забавный, попомни мое словцо. Чо теперь?
Ричи молча смотрел, погруженный в свои мысли. Потом медленно кивнул; все замшевые парни обменялись тычками, а мой мучитель просиял от удовольствия. Ричи хлопнул меня по револьверной кобуре и вытащил из кармана кусочек ткани, затем направился к дереву и стал цеплять клок на полувбитый гвоздь. Мой рослый приятель хмыкнул и покачал головой. Я мигом смекнул, чего от меня хотят, и решил задать им жару. Эти придурки вдоволь поизмывались надо мной, пришло время поставить мастера Ричи на место.
Из-за пояса у верзилы торчал нож, и я в мгновение ока выхватил его. Это был "грин ривер", лучший нож в мире; именно такой был у Ильдерим-Хана, когда он с дьявольским терпением учил меня тому трюку на Кабульской дороге почти десять лет тому назад. Пока Ричи мостил мишень, я метнул нож. Глаз малость подвел меня: в цель я не попал, зато едва не снес ему ухо. Ричи уставился на дрожащие рядом с ним лезвие, а долговязый клоун зашелся в смехе. Замшевые дружки едва на землю не падали, надрывая животы – сдается, пришпиль я его через затылок к дереву, это для них была бы самая веселая шутка.
Под хохот дружков Ричи вытащил нож и плавно заскользил ко мне. Посмотрел своими решительными голубыми глазами, перевел взгляд на длинного, потом произнес своим мягким хрипловатым голосом:
– Меня зовут Дядя Дик. Сотня сверху, говорите, кэп?
Охотники разразились криками "ура" и воплями: "Да здравствует Вирджиния! Береги скальп, Дик!" Я кивнул, сказал, что жду его на рассвете, отвесил элегантный поклон и без дальнейших рассусоливаний поскакал обратно в Индепенденс – как видите, разыгрывать из себя немногословного человека мне тоже по силам. Но я вовсе не тешил себя мыслью, что доказал свою пригодность в качестве вожака каравана или нечто в этом роде. Все мои достижения, проявленные благодаря эксцентричному поведению нашего знакомого в мундире "оловяннобрюхих", сводились к тому, что я не зеленый новичок, и Вуттон, служа под моим началом, не теряет лица. Странные типы эти фронтирщики – бесхитростные, но проницательные и настолько же простые, насколько сложные – очень похожи на детей. Но меня радовало, что Вуттон станет нашим проводником: будучи сам прирожденным мерзавцем и трусом, я с первого взгляда способен вычислить порядочного человека – а уж этот был одним из самых лучших.