- Э, кумушка, - говорил возница, - вы женщина красивая, черт меня подери, и глазки у вас вон какие большие! Да только наше правительство позабыло научить меня читать. Если кому нужно, чтоб я ему ответил, мне не писать надобно, а сказать.
Крестьянка произнесла несколько слов, но на языке, ему незнакомом.
- Если хотите, чтобы вас понимали, то и говорить надо на христианском наречии, - буркнул возница. - А вашей тарабарщины я в толк не возьму.
И он хлестнул своих лошадей.
Женщина с нетерпением махнула рукой; казалось, она совсем пала духом.
Лотарио удалось расслышать то, что она сказала. Он приблизился к ней и произнес по-немецки:
- Что вам нужно, добрая женщина?
Крестьянка радостно встрепенулась:
- Как, сударь? Вы из Германии?
- Да.
- Хвала Создателю! Тогда не соблаговолите ли вы указать мне, где этот дом?
И она протянула свою бумагу Лотарио. Он прочел: "Сиреневая улица, номер 3".
- Сиреневая улица, номер три, - повторил он, удивленный и очарованный таким совпадением. - Это здесь. Стало быть, вы направляетесь к господину Самуилу Гельбу?
- Да.
- И я тоже.
- В таком случае будьте добры, проводите меня.
В эту минуту она, наконец, посмотрела на него. Казалось, его лицо ее поразило. Удивленный ее пристальным любопытным взглядом, он в свою очередь вгляделся в ее черты, но не нашел в них ничего знакомого.
На вид этой немке было года тридцать четыре, от силы тридцать пять. Она была хороша спокойной и суровой красотой деревенской женщины. Ее бездонные черные глаза, густые волосы цвета воронова крыла и речь, в которой сквозил некий оттенок торжественности, наконец, сама ее манера держаться, отмеченная какой-то непреклонной гордостью, - все это, тем не менее, нисколько не противоречило ее простому наряду - грубой коричневой накидке в голубую полоску.
Оба направились к воротам дома Самуила; она разглядывала Лотарио, он же скорее всего и думать забыл о ней, восхищенный возможностью войти в этот дом и тем, что сами обстоятельства вынуждают его быть смелым.
Шагая рядом, она заговорила с ним, быть может, затем, чтобы заставить и его разговориться:
- Французы, они все от роду насмешники. Этот извозчик насмехался надо мной за то, что сам же не умеет читать. Обычно, когда мне случалось бывать в Париже, меня сопровождал один славный парень из наших краев, он немного говорил по-французски. Но в этом году Господь призвал его к себе. А я все равно и года не могу прожить, чтобы не приехать сюда. Долг, который меня сюда призывает, слишком свят, и я не могу им пренебречь, что бы ни случилось. Ну вот я и здесь. Но вы и представить себе не можете, сударь, сколько невзгод и обид я претерпела, пока добралась. Странно все-таки, как эти люди могут не знать немецкого языка. Да еще все как один смеются, стоит мне заговорить!
Лотарио был слишком взволнован, чтобы ей ответить или хотя бы понять, о чем она говорит. В душе у него звучал иной голос.
Они приблизились к калитке.
Лотарио позвонил, весь дрожа. Каждый удар колокольчика отзывался в его сердце.
Та же старуха, что накануне встретилась Лотарио, подошла, чтобы им открыть.
Отступив в сторону, Лотарио пропустил немку вперед себя.
- Фрейлейн Фредерика у себя? - осведомилась та по-немецки.
- Да, она дома, - отвечала старуха на том же языке.
- Как ее здоровье?
- Превосходно.
- Благодарение Богу! - воскликнула крестьянка с радостью и облегчением. - Моя добрая госпожа Трихтер, скажите ей, сделайте милость, что та, которая всегда приходит по весне, просит позволения повидать ее.
- О, конечно, я вас узнала, - кивнула старуха. - Входите же в дом. И вы входите, сударь.
Госпожа Трихтер подумала, что Лотарио явился вместе с крестьянкой.
Она провела обоих в гостиную, а сама поднялась наверх, чтобы сообщить об их визите Фредерике.
Имя г-жи Трихтер, должно быть, напомнило нашим читателем того грандиозного выпивоху, который в первой части этой истории так внезапно умер у них на глазах в ту минуту, когда подавал прошение Наполеону. Но читатели, вероятно, забыли о том, что прежде чем принести своего дражайшего лиса в жертву собственным великим эгоистическим замыслам, Самуил поинтересовался у самого Трихтера, согласился ли бы тот отдать жизнь, чтобы обеспечить своей матери кусок хлеба. Трихтер утверждал, что умер бы с радостью, лишь бы ей было на что жить. Поэтому, отправив приятеля к праотцам, Самуил посчитал себя должником его родительницы. Он увез ее из Страсбурга и приставил к Фредерике, для которой эта добросердечная и достойная женщина стала более чем служанкой - почти матерью.
Вошла Фредерика.
Лотарио пришлось опереться о спинку кресла, так бурно заколотилось его сердце.
Фредерика же бросилась к посетительнице и горячо сжала ее руки.
- Садитесь же, моя дорогая, моя добрая сударыня!
И она пододвинула ей кресло. Но крестьянка не села.
- Постойте, - сказала она, - дайте сперва поглядеть на вас, налюбоваться всласть. Все такая же… нет, еще красивей, еще веселей, а стало быть, по-прежнему чиста. Благодарение Творцу! Слава тебе, Боже! Я пришла издалека, но такая отрада стоит всех тягот пути.
Только теперь заметив Лотарио, Фредерика слегка покраснела.
- Этот господин с вами, матушка? - спросила она.
- Нет, - отвечала крестьянка. - Я встретила его по дороге сюда. Мы незнакомы.
Тут немного покраснел и Лотарио.
- Мадемуазель, - пролепетал он, - я прибыл к господину Самуилу Гельбу по поручению господина графа фон Эбербаха.
- Графа фон Эбербаха! - вскричала незнакомка.
- Мой друг уехал вот уж добрых полчаса назад, - сказала Фредерика.
- Граф фон Эбербах? - снова вмешалась крестьянка с необычайной живостью, глядя на Лотарио в упор. - Вы упомянули графа фон Эбербаха?
- Вне всякого сомнения, - улыбнулся Лотарио, не понимая, почему это имя ввергло немку в такое возбуждение.
- Так он в Париже? - спросила она.
- Да, он только что назначен сюда послом Пруссии.
- И как он себя чувствует?
- Благодарение Богу, мой дорогой дядюшка в добром здравии.
- Ваш дядюшка? Так вы Лотарио?.. О, прошу прощения… господин Лотарио?
- Вы меня знаете?
- Знаю ли я вас! - вскричала незнакомка.
- Откуда вы? Из Берлина? Из Вены?
- Я… Да какая разница? Вам нет нужды меня знать. Довольно того, что я знаю вас. И ее тоже.
И она окинула его и Фредерику одним взглядом:
- Что ж, дети мои! Бедная женщина, что сейчас говорит с вами, счастлива видеть вас обоих с такими красивыми, невинными лицами, она не устанет благодарить Провидение за то, что в тот малый срок, который ей суждено провести в Париже, ей было дано увидеть вас перед собой вот так, вместе, чтобы полюбоваться вами и вас благословить.
Молодые люди, смущенные ее странным поведением, попробовали было переглянуться, но тотчас оба потупились.
- Но мне представляется, что я никогда прежде не встречал вас, сударыня, - пробормотал Лотарио, только чтобы сказать хоть что-нибудь.
- Вам так представляется?
- О сударь, не спрашивайте ее, - ласково произнесла Фредерика. - Она таинственна, как запертая дверь. И нет такого ключа, что помог бы раскрыть ее секреты. Она мне клялась своей бессмертной душой, что мы с нею даже не родня, но каждый год она проделывает двести или триста льё, чтобы повидать меня всего на несколько минут. Она приходит в отсутствие моего опекуна, упорно избегая встреч с ним, спрашивает, здорова ли я, счастлива ли, - и удаляется.
- Она говорит с вами, только если вы одна? - спросил Лотарио.
- Ну да, одна, - сказала Фредерика.
- Мне пора уходить, - горестно вздохнул Лотарио.
- Нет, нет, - с живостью возразила незнакомка. - Вы - это совсем другое дело, вам можно остаться. Я не скажу ей ничего такого, что вам нельзя было бы услышать. Вы не такие уж чужие друг другу.
- О, так мы не чужие! - радостно вскричал Лотарио.
- Но я никогда прежде не видела этого господина, - возразила Фредерика.
- А я, - признался Лотарио, - впервые увидел фрейлейн вчера утром на террасе.
- Ах, так вы меня видели?
Лотарио осекся, сконфуженный тем, что так торопливо проговорился. Ему казалось, будто по его лицу легко прочесть все, что творится в его сердце.
Немка смотрела на них с улыбкой.
- О, - прошептала она, - вдвоем они могли бы создать рай, если бы Адская Бездна не пролегала между ними.
Затем она обернулась к девушке:
- Ну же, Фредерика, расскажите, что с вами случилось за тот год, что мы не виделись?
- Ах, мой Бог, да ничего особенного, - отозвалась Фредерика. - У меня неделя за неделей проходят, похожие одна на другую. Всегда то же существование, простое, мирное. Те же занятия, те же лица. Ничего нового не происходит. Я работаю, шью, читаю, музицирую, молюсь, думаю о своем отце и своей матери, хотя никогда их не знала.
- Совсем, как я, - промолвил Лотарио.
- А… тот, кого вы называете своим опекуном? - проговорила крестьянка, и ее лицо потемнело.
- Он всегда добр и предан.
- И вы с ним счастливы?
- Совершенно счастлива.
- Странно, - пробормотала неизвестная. - Это очень странно. Господень промысел неисповедим… Ну, да все равно! Не говорите ему ни слова о моем посещении.
- Вам бы не надо требовать этого от меня, - сказала Фредерика.
- Как так?