Дело принимало скверный оборот, и надо было во что бы то ни стало спасать положение. В довершение несчастья феллах, увидев своего быка, пришел в неописуемый восторг, забыл про всякую осторожность и стал кричать на всю площадь:
- Ах, мой милый Александр, как же я об тебе соскучился!
Тут священники сразу нашли выход из затруднительного положения.
- Он святотатствует! Смерть осквернителю святыни! - кричали жрецы.
Озверевшая толпа набросилась на феллаха и избила его до полусмерти. Потом он попал в руки полиции, и его поволокли на суд. Здесь от него потребовали, чтобы он рассказал всю правду, но феллах упорно стоял на своем и доказывал, что бык принадлежит ему и что он под именем Александра ходил в их общественном стаде.
Как известно, на суде недостаточно доказать справедливость события, могущего служить оправданием обвиняемому, а потому феллаху надо было защитить себя от обвинения.
- Скажи, правда ли, что ты оскорбил священного быка тем, что при народе назвал его Александром?
- Конечно, я назвал его Александром…
- Довольно! Ты его назвал Александром.
- Конечно… потому что это правда…
- Нельзя говорить правду!
- Стало быть, надо лгать?
- Лгать? Так никто не выражается. Надо говорить так: "уважать чужое мнение".
- А что это значит - "чужое"?
- Ну, это ты понимаешь сам… Это значит - мнение своего ближнего и… ну, и вообще, мнение всех людей…
- В таком случае, господин судья, соблаговолите отнестись с уважением к моему мнению о моем собственном быке и оставьте меня в покое!
- Да понимаешь ли ты, дурень, что надо уважать чужое мнение, а не твое?
- Я понимаю, что "чужое мнение" - это мнение всех людей, кроме феллаха.
- Ты, кажется, начинаешь дерзить? А теперь иди. Я отдаю тебя в полное распоряжение жрецов. Пусть они делают с тобой, что хотят.
Феллаха повели в храм Озириса. Здесь оказалось, что старший жрец гораздо податливей, чем можно было ожидать.
Совершенно не отрицая того, что священного быка действительно зовут Александром, старший жрец старался объяснить феллаху, что об этом нельзя заявлять во всеуслышанье, потому что… ну просто потому, что всякое человеческое общество зиждется на всеобщем согласии, а потому надо уважать чужое мнение.
- Ах ты, боже мой! Да почему же, в таком случае, никто не хочет уважать мнения феллаха? Для толпы его мнения тоже чужое, следовательно, оно тоже достойно уважения.
У старшего жреца было, в сущности, доброе сердце. Он был честный малый, и ему уже давно надоело обманывать народ. Он был тронут простосердечными доводами феллаха и решил воспользоваться случаем, чтобы провести некоторые реформы. Посоветовавшись со своими сослуживцами, старший жрец приказал позвать в храм народ, собравшийся под портиком.
Сняв облачение, старший жрец стал у алтаря в обыкновенной тунике и обратился к толпе с речью.
- Дети мои! - начал он.
В изумленной толпе произошло движение. Его не узнавали.
- Дети мои! - сказал старший жрец, - Не одежда делает человека. Посмотрите на меня! Разве вы меня не узнаете? Я старший жрец Озириса.
В толпе начался ропот.
- Итак, дети мои, - продолжал старший жрец, пришло время посвятить вас в тайны священных мистерий. Не бойтесь! Я такой же простой смертный, как и вы все, и, чтобы вас успокоить, я снял длинные священные одежды. Вы ошибались, принимая за самого бога простого быка, который есть только олицетворение всеоплодотворяющего божественного солнца.
Затем, обратившись к священникам, старший жрец приказал:
- Отдерните первый занавес!
Толпа, никогда не видавшая внутренности храма, пала ниц перед изображениями Сфинкса и Озириса, видневшимися за полуотдернутым занавесом. Никто не дерзал поднять глаз.
- Встаньте! - гремел голос старшего жреца. - Встаньте и смотрите. Отдерните второй занавес! - приказал он священникам.
Второй занавес поднялся, и глазам изумленной толпы открылось самое обыкновенное стойло в задней части храма. В этом стойле в непринужденной позе лежал бык и спокойно жевал свою жвачку.
- Вот, теперь вы видите быка Александра, - сказал жрец. - Вы воображали, что это бог, а на самом деле это просто жалкая скотина. Правду я говорю, феллах?
Но тут толпа зашумела. Среди всеобщего страшного крика можно было расслышать визгливый женский голос:
- Осквернитель храма! Смерть обманщику! Смерть лжецу!
Не прошло и минуты, как старший жрец уже был задушен женщинами, труп его выволокли из храма и бросили в колодезь.
Та же участь постигла и феллаха, захотевшего разоблачить священную ложь.
Тогда остальные жрецы сочли за лучшее поскорее опустить все занавесы и искать спасения в святая святых, где они продолжали заниматься скотоводством и посвятили свою жизнь культу душеспасительной лжи.
Благородные
За садом, у самого забора, стоял большой куст шиповника, весь покрытый цветами. бесчисленные ветви его были гибки, как сабельные клинки из самой лучшей стали.
Из своего скромного уголка шиповник мог видеть все посадки садовника.
На грядках росли розы, но вид у них был совсем неважный. Маленькие тощие кустики, ростом не выше лейки. У многих из них морозом побило завязь, и они сами почернели и поблекли. Другие, и таких было большинство, были бесплодны, их природа была слишком нежна, и они не могли иметь детей. На таких кустах никогда не появлялось завязи и бутоны никогда не распускались.
Шиповник видел их всех еще прошлым летом. Тогда они все стояли на грядках с великолепными красными, желтыми и белыми цветами. Зато теперь у них был совсем слабый и жалкий вид.
Садовник был очень огорчен, увидав своих благородных питомцев в таком упадке.
- Черт знает, какое худосочие! Надо непременно доставить им приток здоровой и свежей крови.
Садовник нарвал плодов шиповника с большого дикого куста и посадил их на особой грядке.
Старый шиповник не без гордости размышлял о том, что теперь и у него будут благородные дети, и заранее радовался блестящей участи, ожидавшей его потомство, перед которым заботливая рука будет устранять все неблагоприятные условия борьбы за существование.
С наступлением весны молодые шиповники начали расти. Вид у них был крепкий и здоровый, благодаря роскошному питанию, которое они получали в саду. Родная мать с гордостью любовалась ими, а дикие братья, растущие на граните и песке, смотрели на них с завистью.
В два лета они выросли так, как не вырастают и в четыре года их дикие сородичи. Упругие стебли их подымались кверху, как испанский камыш.
На третью весну садовник пришел к своим посадкам. Он выкопал лопаткой все молодые кустики, отобрал всех слабых в одну кучу, и здесь они лежали, истекая кровью, вяли и умирали под лучами палящего солнца. Крепкие и здоровые кустики рабочие запаковали в солому и увезли на вокзал. Садовник оставил себе только два кустика и тут же посадил их в особую грядку.
Мать с замиранием сердца смотрела на эту кровавую расправу. Но жестокий садовник этим не ограничился. Он взял нож и срезал одно из молодых растений у самой земли, так что от него ничего не осталось на поверхности, потом он срезал у другого кустика все ветки и оставил только один маленький переток. Затем садовник сделал прививку. На первом кустике он привил глазок под самой землей, на другом он сделал прививку на верхушке черешка.
Проходят дни, и раны начинают затягиваться. Сок подымается по стеблю, благодаря работе сильных корней, почки набухают и распускаются, и паразитические ветки радуются жизни за счет тех несчастных, которые вспоят их собственной своею кровью. Садовник с ножом в руках постоянно наблюдает за тем, чтобы здоровая натура шиповника не взяла верх, и заботливо обрезает дикие ветви, как только они начинают расти.
- Что, детки мои бедные, - спрашивает их огорченная мать, - довольны ли вы, что попали в такую благородную компанию? Не надоело ли вам таскать на своих спинах этих тунеядцев, которые сами даже не в состоянии делать детей без посторонней помощи.
А дети стонут в ответ:
- Да, уж нечего сказать, приятно проводить время в этом благородном обществе. Взять хотя бы меня: я изображаю палку, на которую насажена метла. А посмотрите на моего брата, он, бедняга, принужден держать свой светильник под спудом.
В это время из-под земли слышится слабый голос, полный тоски и страдания:
- Послушай, благородный дворянин! Я работаю тут под землей в темноте и даже на вижу солнца, а ты там сидишь себе спокойно наверху, питаешься моим соком и присваиваешь себе то, что принадлежит мне. Ах, если бы я мог выбраться на волю! Я бы тебе показал тогда, кто из нас сильней.
Садовник не расстается с своим ножом и, как только заметит появление "ненастоящего" ростка, он его немедленно срезает. Зато "настоящие" благоденствуют и расправляют на солнце свои цветущие ветви.
Женщины одна за другой проходят по дорожкам сада и восхищаются красивыми розами.
Вот уже июль месяц.
Садовник что-то не показывается. Не слышно больше, как скрипит песок под его толстыми деревянными подошвами. На следующий день тоже нет садовника и его беспощадного ножа. Ставни дома плотно затворены, и по саду распространяется какой-то аптечный запах каждый раз, когда входная дверь открывается, чтобы пропустить доктора.
Садовник болен и лежит в постели.
- Теперь, пока нет ножа, на нашей улице праздник! - радостно шумят порабощенные кусты шиповника. - Теперь настало время нам бороться за равноправие.
- Час мщения настал! - шепчут в ужасе благородные.
- Скажите лучше: час расплаты, - отвечают кусты шиповника.