– Это главное! Ну, а кроме того, сколько трудов я положила…
– Но письмо-то ты принесла?
– Представьте себе,– продолжала Фанни,– что барыня заперла его в секретере, а он совсем не такой, как другие. Знаете, как он открывается?
– Какая-нибудь пружина?
– Вот именно пружина, да только поди найди ее! Я с утра до вечера следила за барыней, а иначе эту окаянную пружину мне бы нипочем не найти!… Ну, а как бы вы поступили на моем месте?
Граф топнул ногой от нетерпения.
Маленькая горничная не обратила на это ни малейшего внимания.
– Сейчас вы увидите, что я сделала.
– Ну, ну!
– Так как больше не было смысла пытаться отпереть замок секретера, я решила попробовать открыть его другим способом. И вчера, когда барыня пошла погулять, я храбро взялась за дело, и мне, плохо ли, хорошо ли, удалось отодрать две планки.
– Отлично!
– Уж не стану рассказывать вам ни о том, как мне было страшно…
– Да, это лишнее.
– …Ни о том, что я тогда думала,– ведь вы согласитесь, что я играла в чересчур уж опасную игру; но желание сделать вам приятное…
– Дальше! Дальше!
– Потерпите немного, ваше сиятельство; вы и представить себе не можете, что мне нужно было сделать!
– Я догадываюсь,– сказал граф, сдерживаясь изо всех сил.– Но в конце-то концов письмо попало к тебе в руки?
– Черт возьми! Не хватало бы только, чтобы я так долго возилась и в конце концов осталась с носом!
– Так давай его сюда! – сказал граф.
– Минуточку!– воскликнула горничная.– Вы помните, что вы мне обещали?
Граф д'Энгранд хлопнул себя по лбу.
– Надо было раньше напомнить мне об этом,– сказал он.
И, открыв ящик стола, который был на расстоянии его руки, он взял оттуда пригоршню пятифранковых монет и положил их на ладонь служанки.
– Ну! – сказал он тоном, который ясно говорил: "Теперь-то ты наконец довольна?"
Но Фанни не шевельнулась и продолжала стоять с протянутой рукой.
– Сколько здесь?– спросила она.
– Честное слово, не знаю,– отвечал немного удивленный граф.– Думаю, франков сорок – пятьдесят…
Фанни хладнокровно положила деньги на стол.
– Этого мало,– возразила она.
– Ого! – глядя на нее, выговорил граф.– Стало быть, мадемуазель, вы желаете поставить новые условия?
– Вы совершенно правы!
– Мне казалось, однако,– все более и более удивляясь, заговорил он,– что мы условились о цене.
– Это правда, ваше сиятельство, только ведь когда мы с вами уславливались, я еще не читала этого письма.
– А теперь?
– А теперь я его прочла,– заявила Фанни.
Граф д'Энгранд промолчал. На лбу его прорезались складки, и нетрудно было бы заметить борьбу, которая завязалась между его чувством собственного достоинства и его желанием узнать тайну Пандоры.
– Ах, так ты прочла это письмо,– пробормотал он.– И… что же… оно очень важное?
– Оно такое важное, что я дала себе страшную клятву, что больше никогда и ни под каким видом не возьмусь за такое дело!
– Сколько же ты хочешь? – коротко осведомился граф.
– Две тысячи франков.
При этих словах, произнесенных весьма четко, он почувствовал внезапный приступ тошноты.
– А?– переспросил он, словно не расслышав.
– Две тысячи франков,– повторила Фанни.
– Что ты, с ума сошла?
– Нет, не сошла, но сегодня утром, перед тем как отправиться к вам, я пробежала глазами уголовный кодекс.
– Уголовный кодекс?! Это еще зачем?
– Сейчас увидите! Известна ли вам статья триста восемьдесят пятая?
– Нет, черт побери!– вскричал граф.
– Так вот: в статье триста восемьдесят пятой недвусмысленно говорится о том, что лицо, повинное в краже со взломом, приговаривается к каторжным работам.
– В самом деле, это серьезно… И в конце концов две тысячи франков для меня не столь уж значительная сумма… я частенько давал по две тысячи франков беднякам… Но я заставил тебя сделать дурное дело – вот о чем я жалею! И потом… ко всем моим страданиям прибавится еще одно! Конечно, на эту тайну прольется страшный свет! Нет, рассудив здраво, я не хочу брать это письмо; оставь меня в покое.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Что ж, ваше сиятельство, я унесу письмо обратно.
– И прекрасно сделаешь!
– А впрочем, мне ведь нетрудно будет продать его другим.
– Другим?– поспешно подхватил он возмущенным тоном.– Как? Неужели ты осмелишься?…
– Ну, раз уж я осмелилась его выкрасть… Должна же я, по крайней мере, получить выгоду за то, что сделала дурное дело!
– Ты бесстыдная мошенница!
– Это потому, что цена поднялась, ведь правда? – спросила она, отступая в сторону двери.
– Но…– пролепетал граф, протягивая к ней руки, словно желая удержать ее,– кому же ты рассчитываешь предложить подобную сделку?
– Кому?… Одному человеку, на долю которого выпало счастье заинтересовать барыню.
– Кто же это? – побледнев, спросил он.
Аукавая маленькая горничная снова подошла к нему и нарочито визгливым голосом произнесла:
– Например, господину Филиппу Бейлю!
– Филиппу Бейлю!
Граф д'Энгранд встал со стула.
– Опять это имя! – прошептал он.
Три или четыре раза он молча прошелся по кабинету, опустив голову.
Наконец он подошел к тому ящику, который уже открыл, и взял два банковских билета по тысяче франков каждый.
– На! – сказал он, бросая их Фанни.
И, протянув руку, в свою очередь, повелительно крикнул:
– Письмо!
– Вот оно, ваше сиятельство,– вытаскивая письмо из-за пазухи, сказала Фанни.
Он скорее вырвал, чем взял у нее письмо; он уже хотел развернуть его, когда его взгляд упал на маленькую служанку, которая постаралась как можно лучше спрятаться в углу комнаты; у него вырвался жест отвращения.
– Ступайте! – крикнул он, указывая на дверь.
Фанни не заставила его повторять приказание.
Как только граф д'Энгранд остался один, он быстро развернул письмо, которое обошлось ему в две тысячи франков.
Оно было предельно кратким:
"Приказ Мишель-Анне Лаклавери, именуемой Пандорой, разорить г-на Филиппа Бейля в трехмесячный срок, начиная с сегодняшнего дня. Париж, 25 июля".
Вместо подписи был напечатанный красным девиз, тот самый девиз, который, как мы уже видели, был оттиснут воском на конверте:
"ВСЕ ЗА ОДНУ, ОДНА ЗА ВСЕХ"
Раз пять или шесть перечитал граф это странное послание, каждый раз выражая все более и более глубокое удивление.
– Фанни была права,– наконец сказал он себе,– две тысячи франков – не столь уж высокая цена за такое письмецо.
Несколько часов спустя граф д'Энгранд, верный своему слову, уже был на пути в Испанию.
IV
ПИСЬМА ФИЛИППА БЕЙЛЯ ЕГО ДРУГУ ЛЕОПОЛЬДУ N.
"2 октября.
Мой милый Леопольд, эта неделя была для меня неудачной; со мной случилось нечто самое непредвиденное, самое смехотворное и самое постыдное из всего, что только можно себе представить. Даже в беседе наедине с тобой я не знаю, с чего начать мой рассказ. Но я постараюсь быть как можно менее глупым.
Ты, конечно, помнишь, что в последнем письме я говорил тебе о месте секретаря посольства, которое было мне обещано наверняка. Все шло как по маслу: у меня был только один конкурент, бравый Шарль де Н., о котором я, кажется, упомянул в предыдущем письме. Правда, он, со своей стороны, нажал на все рычаги аристократического предместья, пустил в ход все влияние господ в туфлях с пряжками, другими словами – господ старого режима. На моей же стороне, как всегда, были банки и до некоторой степени заводы. Наконец, наши шансы сравнялись; не оставалось другого выхода, как только назвать нас обоих.
Накануне того дня, когда министр должен был высказать свое мнение по этому поводу, я принял решение: я отправился к Шарлю. "Я пришел к тебе с одним предложением,– сказал ему я.– С каким? – Шансы у нас равные, а надежды общие.– Это верно.– Завтра министр подписывает назначение одного из нас, и, откровенно говоря, я не слишком ему доверяю.– Я доверяю ему не больше, чем ты.– Хочешь, чтобы судьба распорядилась раньше него?– Как так?– спросил Шарль.– Мы подбросим монету; тот из нас, чьи ожидания она обманет, выйдет из борьбы и добровольно подпишет отказ от своих претензий.– Ну, а дальше? – Остальное нетрудно угадать. Тот, кто завтра утром представится министру с отказом своего конкурента в кармане, разумеется, займет оспариваемое место. Что ты на это скажешь? – Да, это мысль,– сказал Шарль,– но…– Что "но"? – Я несчастлив в игре,– со смехом объявил он.– Ба! Я был счастлив в игре слишком долго, чтобы не начать, наконец, проигрывать.– Что ж, ты убедил; подбрасывай монету; лицевая сторона – моя победа"
Монета упала оборотной стороной.
Итак, Фортуна была за меня, дорогой Леопольд, и до сих пор в моей историйке речь идет о сплошном счастье. Но дальше! Дальше!…
Я унес с собой отказ Шарля де Н., который он подписал, должен признаться, с самой искренней готовностью. Мой день закончился беготней по последним делам и величайшими хлопотами, которые должны были обеспечить мне завтрашний успех. Вечер был посвящен Пандоре.