– Не сейчас! – прибавила она.– Не надо правосудия!
– Но вы должны сделать заявление!
– Хорошо… но сначала вам… сначала вам! А потом, если хватит сил… Ох, дайте воды!
– Пожалуйста!
– А теперь,– напившись, прошептала она,– отошлите, прошу вас, этого человека!
Господин сделал кучеру знак удалиться.
Странно, что художники, ищущие вдохновения в произведениях романистов и поэтов, не ощущают влечения к реальной жизни, столь обильной поэзией и ужасами. К примеру, сцена, которую описываем мы, обладала решительно всем, что может вдохновить богатую палитру художника: здесь были и контрасты света и тени, и тайна, и смятение. Разорванные занавески и ткани с кровавыми следами пальцев были раскиданы по полу; мебель была разбросана; паркет был исцарапан сапогами. Глубокая тишина снаружи и светлая ночь, проникавшая в окно, оставшееся открытым, сливались с картиной убийства и подготавливали душу к тому, что еще будет произнесено и совершено.
– Я слушаю вас, сударыня,– сказал господин, оставшись наедине с госпожой Абади.
– Не пододвинете ли вы мое кресло к камину?… Вот так… Еще ближе.
Она подняла дрожащую руку и провела ею вдоль стены; палец ее дотронулся до какой-то кнопки, невидимой за гобеленом.
Зеркало, висевшее над камином, тотчас скользнуло по пазу, и за ним обнаружился стенной шкаф
– Сударь,– заговорила госпожа Абади,– я надеюсь, что вы окажете мне величайшую услугу… дайте мне клятву, просить о которой имеет право только умирающий.
– Говорите, сударыня, и, в чем бы ни заключалась ваша тайна, вы можете быть уверены, что имеете дело с человеком чести.
Казалось, ее успокоили эти слова.
– Откройте шкаф,– сказала она.– Там, среди других бумаг, лежит мое завещание, подписанное и засвидетельствованное. Завещанию этому будет дан обычный официальный ход, и речь идет не о нем. Там же лежат купоны ренты на предъявителя… И золото… Мешочек с двадцатью тысячами франков… Вы его видите?
– Да, сударыня.
– Быть может, вы небогаты,– продолжала она не без колебаний,– и потому было бы справедливо вознаградить вас за труды и неудобства, которые причинит вам моя просьба; возьмите эти двадцать тысяч.
– Это лишнее,– с улыбкой ответил он.
– Но почему же?
– Потому что у меня шестьдесят тысяч франков годового дохода, и этого вполне достаточно для моих нужд.
– Простите меня за бестактность,– сказала госпожа Абади.– А теперь я перехожу к самому главному: я чувствую, что мне нужно поторопиться. Видите шкатулку в глубине шкафа?
– Шкатулку?… Вижу.
– Дайте мне ее,– попросила госпожа Абади.
Он исполнил ее просьбу.
– Честь и интересы более чем сотни семейств заключены в этой шкатулке. Это священная вещь, которая была отдана мне на хранение и которую теперь должна отдать на хранение я. Как можно скорее передайте эту шкатулку ее сиятельству маркизе де Пресиньи.
– Она в Париже?
– Нет. Уже около двух месяцев маркиза де Пресиньи вместе с сестрой, графиней д'Энгранд, живет в маленьком городке Тет-де-Бюше; это па берегу моря – кажется, со стороны ландов.
– Понимаю.
– Передача маркизе па хранение этой шкатулки ни в коей мере не должна тревожить вашу совесть: все, чем я владею, отойдет к моим законным наследникам. В этой шкатулке находится лишь мое духовное завещание, другими словами…
Казалось, она заколебалась.
– Продолжайте, сударыня.
– Другими словами, речь идет о некоей власти, с которой, как я уже вам сказала, связаны весьма значительные интересы. Прошу извинения за осторожность, которую я вынуждена соблюдать; больше я ничего не могу объяснить вам; если бы не исключительные и ужасные обстоятельства, в которых я очутилась, я не сказала бы и этого.
– Я ни о чем вас не спрашивал, сударыня.
– Это верно; но так как, с одной стороны, я боюсь, что вы примете меня за… фантазерку, а с другой стороны, я хочу убедить вас, что эта миссия имеет огромное значение, я сочла себя обязанной приподнять уголок покрова, скрывающего тайну, принадлежащую мне одной.
– Будьте спокойны,– ответил он,– моей памятью распоряжаюсь только я, а из нашего сегодняшнего разговора я запомню лишь одно: обязательство, которое я взял на себя, священно.
Госпожа Абади устремила на него взгляд, исполненный благодарности, и продолжала:
– Быть может, когда-нибудь, в свете, у вас явится искушение приблизиться к некоторым событиям, связанным с моими последними словами. Обещайте мне, что не станете пытаться проникнуть в то, что должно оставаться тайной.
– Обещаю вам, что забуду об этом поручении, как только оно будет выполнено.
– Хорошо! И хотя вы счастливы и независимы, за все, что вы сделаете, незримое покровительство будет сопутствовать вашей жизни, и все дороги будут вам легки… О, не думайте, что это говорит вам какая-то гадалка; это говорит женщина, чьи связи составляют некую власть, власть непонятную, но истинную, действию которой не может помешать ничто, даже смерть.
Последние слова исчерпали силы госпожи Абади.
Заметив это, господин взял в руки шкатулку.
– А где же ключ? – спросил он.
– Ключ не нужен; в шкатулке замок, секрет которого известен маркизе де Пресиньи. А кроме того, указания, которые в ней находятся, написаны с помощью особого "шифра-решетки".
По мере того, как она говорила, красные пятна на ее рубашке увеличивались, составляя страшный контраст с лицом, которое заливала бледность.
– Это все?– спросил господин, от которого не ускользнул ни один из этих тревожных симптомов.
– Будьте осторожны… когда приедете к маркизе… Будьте крайне осторожны, слышите?
– Да, да; ну, а потом что?
– Погодите… Господи, дай мне еще одно мгновение… О чем я вам говорила?… Нет, больше не могу…
– Мужайтесь!
– Нет,– сказала она, пытаясь поднять голову,– нет… Прощайте… Прощайте… Можете… позвать… вашего слугу…
Это были ее последние слова; судороги овладели всем ее телом, и боль, которую она на мгновение победила силой духа и воли, грубо вступила в свои права. Налетевшая, словно резкий порыв ветра, судорога исказила ее лицо, сознание ее помутилось, рот приоткрылся, словно ослабела какая-то пружинка; дрожь пробежала по всему телу, и жизнь покинула несчастную женщину.
Несколько минут спустя господин уже сидел в карете, возобновившей свой путь в Сен-Дени.
Все прошло обычным порядком. Он сообщил судебным властям о драме, чересчур запоздалым свидетелем которой он явился, но сохранил в тайне обещание, которое он дал умирающей, и первой его заботой было помещение в надежное место ларчика, который она ему вручила.
А через день в газетах появилась нижеследующая заметка:
"Еще одно из тех ужасающих и таинственных происшествий, на которые в последнее время окрестности Парижа словно получили зловещую монополию! В ночь с 10-го на 11-е госпожа Абади, проживавшая в собственной усадьбе, расположенной поблизости от Экуана, вместе со своей служанкой пала жертвой чудовищного злодеяния; люди, его совершившие, пока остались неизвестными. Предполагается, что единственной причиной этого двойного убийства явилась алчность; убийство же это в настоящее время является темой всех разговоров в округе, где госпожа Абади пользовалась всеобщей любовью и уважением.
Представители правосудия немедленно явились на место происшествия и возбудили дело. Они обнаружили, что убийцы, напуганные каким-то шумом снаружи, бросили половину своей добычи; установлено, однако, похищение, большого количества ценных вещей и почти всех серебряных изделий. Только бумаги, среди которых было и завещание покойной, остались в целости и сохранности, и это заставляет отказаться от подозрений, будто это была личная месть.
Госпожа Абади производила впечатление женщины более состоятельной, чем это оказалось в действительности; репутацией богачки она была обязана связями с высокими лицами, которые она, неизвестно каким образом, умела завязывать в некоторых парижских салонах. Позволительно удивляться этому, ибо прошлое госпожи Абади не всегда было защищено от злословия; наделенная редкостной красотой и выдающимся природным умом, она порой играла некоторую роль в обществе, но роль эта была не из тех, которые открывают двери аристократических салонов. Некоторые лица, ее современники, утверждают, что узнали в ней одну из тех "богинь Разума", коих во время оно революционный фанатизм публично возил по улицам. При Директории госпожа Абади, имевшая редкую привилегию получать если не забвение, то, по меньшей мере, отпущение грехов, короткое время блистала среди самых знаменитых женщин эпохи.
Она была замужем дважды; публичные судебные разбирательства ее супружеских неурядиц состоялись во время Реставрации.
В последние годы госпожа Абади как будто постаралась, с помощью дел милосердия и благочестия, заставить забыть о своей несколько скандалезной славе. Она преуспела в этом почти полностью, и ни малейшего сомнения в этом не возникло бы, если бы не катастрофа, столь неожиданно положившая конец ее существованию. В ходе дела было установлено, что ей исполнилось семьдесят восемь лет, но самый внимательный наблюдатель не дал бы ей больше шестидесяти пяти".