Боясь, чтобы из этого не вышло беды, я поспешил к ним и только сознание серьезности нашего положения заставило меня удержаться в границах приличия, когда я увидел причину негодования нашего весельчака. Мне хотелось прыснуть со смеху при виде эскизов красками, снятых более усердным, чем искусным секретарем начальника стражи с каждого члена нашей экспедиции. Хотя все эти снимки не могли польстить нашему самолюбию, но портрет Янга с непропорционально громадной головой и огненно-красными волосами был самой обидной карикатурой внешности агента, так что я отчасти оправдал его гнев.
Однако теперь было не время давать волю личным чувствам и я наскоро объяснил товарищу, что эти рисунки будут приложены в пояснение к докладу, который должен быть представлен Тицоком королю в связи с нашим прибытием.
– Как, он представит эту мазню королю и скажет, что это – я?! Да ни за что на свете! Вот взгляните сюда, профессор: я снял с себя эту фотографическую карточку прошлой весной в Бостоне, чтобы подарить ее одной девице перед отъездом, но девица мне изменила и портрет остался у меня. Хотя фотография и неважная, но все же я не кажусь на ней таким крупноголовым чудовищем. Если им необходимо послать мой портрет, пускай возьмут лучше этот.
И, прежде чем я успел остановить его, Янг вытащил карточку из своего бумажника и вручил ее секретарю, сказав мне:
– Непременно внушите ему, профессор, чтобы он передал портрет королю и объяснил, что на нем снят Сет-Янг из Бостона, который свидетельствует почтение его величеству.
К счастью, эта нелепая сцена не привела к дурным последствиям. Секретарь показал фотографию Тицоку и оба они, а вместе с ними и двое стражников были поражены при виде чудесного сходства портрета с оригиналом. После этого их почтение к нам заметно возросло. Еще бы, ведь мы были обладателями такого произведения искусства! Но Янг остался недоволен; пачкотня секретарской кисти все-таки была приложена к докладу Тицока и препровождена по назначению. По его словам, если он послал хороший свой портрет королю, не было надобности брать ему плохой.
Когда же секретарь, получив нужные наставления, удалился, Тицок предложил нам последовать за ним в ближайший сторожевой дом, чтобы освежиться в ванной и подкрепить силы пищей и напитками. Этому распоряжению мы подчинились с большой охотой, так как чувствовали страшную усталость и голод. Перспектива хорошенько вымыться также была заманчива. Янг положительно ликовал. Отряд воинов из сторожевого дома приблизился к нам еще в то время, когда молодой секретарь упражнялся в живописи. Эти люди были так же красиво экипированы, как Икстлильтон и его товарищ, но я заметил, что все они (исключая темнокожего Икстлильтона) были гораздо белее и грациознее простолюдинов в толпе. Это различие до того бросалось в глаза, что тех и других было трудно принять за представителей одной расы.
Когда мы двинулись вперед среди расступившейся толпы, с отрядом стражников впереди и с таким же позади, Пабло тронул меня за руку и только что собирался мне что-то сказать, как вдруг из туннеля, откуда мы пришли, раздался громкий рев осла.
– Красавчик мой! – воскликнул Пабло. – Слышите, как он меня зовет?
И это доказательство любви со стороны Эль-Сабио до того растрогало юношу, что он сейчас же бросился бы к нему со всех ног, если б я не удержал его, схватив за руку. Рев осла обыкновенно сильно пугает непривычных к нему людей, поэтому я нисколько не удивился, что значительная часть толпы, глазевшей на нас, бросилась что есть духу в рассыпную, и лучшим доказательством храбрости нашего конвоя послужила стойкость солдат в этот критический момент. Они тотчас бросились к темному проходу, откуда неслись оглушительные звуки, но вместо ожидаемого грозного неприятеля увидели перед собой только кроткую морду нашего Мудреца, просунутую между перекладинами.
Тицоку, стоявшему возле меня и даже не вздрогнувшему при диком реве, я объяснил, что ревущее животное совершенно безобидно, отличается кротостью и послушанием. Я попросил отодвинуть остальные перекладины и выпустить осла из засады. Его готовность немедленно исполнить мою просьбу говорила о благородстве и честности этого ацтека. Человек подозрительный и коварный тотчас вообразил бы, что я хочу поставить ему ловушку, но Тицок поверил сразу моей искренности. По его приказанию запоры были сняты и мои слова оправдались, когда Эль-Сабио подбежал к Пабло, отвечая выражениями радости и ласками на ласки мальчика. Но даже Тицок не мог скрыть своего удивления при виде незнакомого животного. Он объяснил мне потом, что самое крупное четвероногое, водившееся у них в долине, был маленький зверек из породы оленей, не больше зайца. Когда же я приказал Пабло сесть верхом на Эль-Сабио, удивление на лице умного ацтека сменилось тревожным недоумением и даже испугом. Я расслышал, как он пробормотал про себя: "Возможно ли это, что пророчество исполнится?" Но какова бы ни была причина его внутреннего волнения, он не высказал ее, а только повернулся вперед и подал знак идти.
Толпа народа, видя, что ей ничего не угрожает, опять стала тесниться к нам и дивилась, разинув рот – мне показалось даже, с чувством некоторого благоговения – на удивительное зрелище, которое представлял для этих дикарей наш Пабло, с важностью сидевший верхом на осле. Итак, под конвоем в авангарде и арьергарде двинулись мы вперед, в долину Азтлана.
XVIII. Зажигательная спичка
Когда мы подошли к спуску с горы, вся долина открылась перед нами и никогда еще человеческий глаз не любовался более очаровательным уголком. Лигах в шести прямо напротив нас стояла гора с отвесным обрывом; такие же стены поднимались справа и слева, соединяясь волнообразными очертаниями своих вершин с высокими утесами, откуда мы пришли через туннель. Величественное озеро простиралось почти во всю длину долины, занимая приблизительно третью часть ее ширины, и потому больше походило на полноводную широкую реку. От берега земля поднималась широкими террасами, поросшими строевым лесом и группами более мелких деревьев, которые, судя по их правильной рассадке, я принял за фруктовые плантации. Вся открытая местность казалась одним обширным садом, который содержался с большим тщанием и был повсюду прорезан маленькими канавами для искусственного орошения. Домики жителей, утопавшие в зелени, были рассыпаны по всей долине, и с того пункта, где мы стояли, можно было различить четыре или пять маленьких городков, также защищенных густой тенью рощиц. По озеру плавали лодки и суда значительных размеров, некоторые с парусами странной формы. И вся эта чарующая картина тропического мира с обилием воды и пышной растительностью цвела роскошной красой, пестрела яркими красками под ясным, темно-синим тропическим небом.
Впрочем, наше внимание менее привлекали чудеса творения Божьи, чем дивные образчики человеческого труда и гения. По ту сторону озера возвышалась масса строений таких больших размеров и величественного вида, что при первом взгляде мы приняли их за одну из гор с квадратной вершиной, какие нередко встречаются в этой части света, причем у их подножия обыкновенно нагромождены груды обломков скал, откалывавшихся в течение целых столетий от источенных атмосферными влияниями склонов. Однако нам тотчас стало ясно, что мы видим перед собой ничто иное, как укрепленный город, построенный на большом мысе, который шел от склона горы и вдавался в озеро. Тут я воскликнул в один голос с фра-Антонио: "Вот город Кулхуакан!" Услышав это название, Тицок быстро повернулся в нашу сторону с изумленным и встревоженным лицом.
– Они не нашей расы, – пробормотал он про себя, – а между тем священное имя, известное у нас только немногим, знакомо им. – И смущение на его лице все возрастало, пока мы подвигались вперед.
Дорога в этом месте была узкой; она спускалась зигзагами с утеса – проход, через который мы проникли в долину, лежал на целых шестьсот футов выше уровня озера – и через короткие промежутки была защищена массивными стенами необыкновенно прочной кладки; в них были узкие проходы, которые могли пропускать только по одному человеку за раз. То, что эти стены находились тут для защиты, было видно из того, что с внутренней стороны каждого прохода – считая от горы – стояли наготове металлические перекладины, прилаженные таким образом, что ими можно было сейчас же заградить вход, задвинув их во впадины в стене.
Заметив, что мы с удивлением рассматриваем такую любопытную систему фортификации, Тицок объяснил:
– Эти загородки сделаны для тлагуикосов, которые, вопреки воле нашего повелителя Чальзанцина, не раз порывались уйти из долины, так как среди них есть много дурных людей, злых и безнравственных.
Слово "тлагуико" было мне знакомо; оно означало на языке нагуа "людей, обращенных к земле", но какой смысл придавал ему Тицок в настоящем случае, трудно было понять. Я собирался уже расспросить его об этом, – потому что открытое, дружеское обращение офицера невольно располагало к нему, – но тут нам пришлось пролезать в узкий проход в стене необычайной высоты и толщины, а затем мы вступили в очаровательный сад, где посредине возвышался большой дом, прекрасно выстроенный из камня. Чтобы сделать этот сад, со стороны горы была выстроена особая стена, поднимавшаяся из глубины в сто футов от горного склона, а на противоположном конце этого искусственного плато, где дорога спускалась в долину, находились толстые крепостные стены. Около этого прохода было продолговатое низкое строение, которое я принял за сторожевой дом.