- Послушайте, сэр Чарлз, мне неприятно, если в вашем уме, но главное - в вашем сердце могла зародиться мысль, что ради вас, ради того, чтобы отплатить вам за вашу преданность, я неспособна согласиться на любой, пусть самый оскорбительный для меня самой шаг. Дайте мне только срок до завтра, чтобы я смогла приготовиться к такому визиту, и я отправлюсь туда!
- Вы вольны, Эмма, поступать как считаете нужным, - отвечал он. - Но поверьте, время дорого, и потерять даже лишнюю минуту было бы величайшей неосторожностью. Не сегодня-завтра лорд Гамильтон может опередить нас, а для успеха предприятия надо, чтобы первенство здесь осталось за нами. Наденьте самое скромное платье: вы никогда не бываете так хороши, как в минуты естественной простоты. Наденьте его и отправляйтесь на Флит-стрит; все знают, где находится особняк лорда Гамильтона, смело входите, говорите то, что вам подскажет сердце, - и от вашего имени, и от моего, и от имени наших детей… Господь довершит остальное!
В словах сэра Чарлза звучала такая убежденность, что я сама чувствовала, как поддаюсь его доводам. Когда я просила отсрочки на день, я поступала как осужденный на смерть, умоляющий отложить казнь; я старалась оттянуть решающий миг, но, коль скоро решение уже было принято, медлить значило лишь продлевать мучения.
С твердостью, которую способна придать только решимость отчаяния, я направилась в свою комнату, надела самое простое платье, подвязала волосы, которые никогда не пудрила, простенькой лентой, коротенькая накидка и широкополая соломенная шляпка довершили мой туалет. Проделав все это довольно быстро, я снова предстала перед сэром Чарлзом.
При звуке шагов он поднял голову - и у него невольно вырвался восхищенный возглас:
- Ах, вы никогда не были так прекрасны, дорогая Эмма! Воистину, мы спасены!
XXVII
Решившись быть смиренной до конца, я не стала нанимать карету, а отправилась на Флит-стрит пешком через Пелл-Мелл и Стренд.
Сэр Чарлз не ошибался: мне стоило лишь спросить, где дом сэра Уильяма Гамильтона, и мне тотчас его показали.
На пороге особняка я почувствовала, что мои колени слабеют, и прислонилась к стене, стараясь собраться с силами.
Его милость был у себя.
Лакей, встретивший меня у входа, осведомился, кто я, чтобы доложить своему господину о моем приходе. Но я боялась, что при одном этом имени двери передо мной закроются, и потому отвечала так:
- Просто скажите сэру Уильяму, что молодая дама просит принять ее.
Хотя мне шел уже двадцать пятый год, я выглядела такой юной, что лакей, не желая признать меня молодой дамой, возвестил о приходе какой-то девушки. Потом до меня донесся голос сэра Уильма:
- Просите.
Я прижала руку к сердцу, стараясь унять его мучительное биение и чувствуя, что мне не хватает воздуха.
Лакей возвратился, распахнул дверь и пригласил меня войти.
Сэр Уильям сидел за столом, правя корректуру своего труда под названием "Заметки о Везувии".
Я остановилась в дверях, ожидая, когда он поднимет голову.
Заметив меня, он на мгновение замер в неподвижности, глядя мне в лицо, потом поднялся и сделал шаг навстречу:
- Что вам угодно, прелестное дитя? - спросил он.
Голос изменил мне, я смогла только шагнуть к нему и, почти лишаясь чувств, упала на ковер.
Видя мою бледность и то, как меня колотит дрожь, он позвонил, призывая на помощь. Вошел лакей.
- Ей плохо! - закричал сэр Уильям, - Вы же видите, ей совсем плохо! Идите сюда, помогите мне!
Вдвоем они перенесли меня на канапе. При этом моя шляпа упала, и из-под нее хлынула волна волос.
Если бы я подстроила это нарочно из кокетства, и тогда не могло бы получиться лучше: у меня были несравненные волосы.
- Соль! Принесите нюхательную соль! - приказал сэр Уильям.
Лакей принес флакон, и лорд, присев возле меня и прислонив мою голову к своему плечу, поднес его к моему лицу.
Я открыла глаза, которые до последней минуты оставляла закрытыми не столько от слабости, сколько от страха.
- Ах, милорд, вы так добры! - прошептала я и соскользнула к его ногам.
Он смотрел на меня с возрастающим изумлением.
- Должно быть, мисс, вы собираетесь просить меня о чем-то неисполнимом, - сказал он, - если вы настолько сомневаетесь в моем согласии.
Я закрыла лицо руками и разрыдалась.
- О милорд, милорд, - проговорила я, не поднимая головы, - если бы вы только знали, кто перед вами!
- Так кто же вы?
- Та, что ненавистна вам более, чем кто-либо другой в этом мире, милорд.
- Я ни к кому не питаю ненависти, мисс, - возразил сэр Уильям.
- В таком случае я та, кого вы считаете самой презренной.
Он положил руку мне на голову и приподнял ее.
- Эмма Лайонна, - пробормотала я.
- Но это невозможно! - воскликнул он, отшатываясь. - Невозможно!
- Почему же, милорд?
- Немыслимо, чтобы это лицо было лицо падшей женщины!
- Ваш племянник, человек со столь благородным сердцем, никогда не сделал бы своей избранницей падшую женщину.
- Но как быть со всем тем, что я слышал о вас? Правда это или сплошные хитросплетения лжи?
- А что именно говорили вашей милости? Я готова со всей искренностью ответить на любые вопросы. Для того, кто оказался в моем положении, искренность - первейшая из добродетелей.
- Мне говорили, что ваша мать была служанкой на ферме, а вы сами пасли овец…
- Это правда, милорд.
- Потом вы стали прислугой в маленьком провинциальном городке…
- И это правда.
- Еще я слышал, что, приехав в Лондон, вы нашли приют в доме одного славного доктора, мистера Хоардена, который устроил вас на работу в ювелирный магазин, но ваши дурные наклонности вскоре побудили вас отказаться от этой скромной судьбы.
- Это также правда.
- Но дальше, конечно, начинается клевета: мне говорили, будто вы сделались любовницей сэра Джона Пейна, потом сэра Гарри Фезерсона…
Ни слова не говоря, я кивнула, признаваясь в истинности всего, что было им сказано.
- Потом вы продолжали опускаться все ниже: стали сообщницей шарлатана Грехема, любовницей Ромни и, наконец, сошлись с моим племянником, которому, как меня уверяли, вы согласились уступить только с условием, что он женится на вас, притом вынудили подписать брачное обещание и таким образом держите моего племянника теперь в рабстве наперекор его воле.
- Я прошу вашу милость дать мне десять минут, чтобы оправдаться, - отвечала я.
И поднявшись, бросилась вон из комнаты.
- Куда вы? - закричал сэр Уильям. - Подождите!
- Я вернусь, милорд.
Как на крыльях, я сбежала по лестнице и, вскочив в проходивший мимо фиакр, крикнула:
- На Кавендиш-сквер!
Пять минут спустя я уже вбегала к Ромни.
Мне посчастливилось: он был дома.
- Брачное обещание лорда Гринвилла! - закричала я. - Дорогой Ромни, отдайте мне его!
- Да что с вами такое, милая Эмма? Вы вне себя.
- Не важно… Это обещание, оно мне нужно… Умоляю, скорее! Скорее!
Ромни бросился к шкафу, открыл уже известный мне ящичек и достал бумагу, подписанную лордом Гринвиллом.
- Возьмите, - сказал он. - Но может быть, вы все же посоветуетесь со мной, прежде чем что-то предпринимать?
- В том, что касается столь тонких материй, милый Ромни, советоваться можно только с собственной совестью. Благодарю вас.
Выбежав из комнаты, я поспешила к фиакру и велела отвезти меня на Флит-стрит. Поднявшись по лестнице с той же быстротой, с какою только что спустилась, я увидела сэра Уильяма: в раздумье он прохаживался по комнате большими шагами.
Не давая лорду времени на расспросы, я протянула ему брачное обещание сэра Чарлза.
- Что это такое? - спросил он.
- Пусть ваша милость соблаговолит прочесть.
И сэр Уильям прочел:
"Клянусь честью, что по достижении мною совершеннолетия сделаю мисс Эмму Лайонну своей супругой; если я не сдержу своего обещания, согласен, чтобы все считали меня недостойным называться джентльменом.
Лорд Гринвилл.
1 мая 1783 года".
- Ну и что же? - сказал он. - Я и так знал, что это обещание существует.
- Вы ошибаетесь, милорд, - возразила я, - его больше нет.
И, подойдя к камину, я бросила бумагу в огонь, который тотчас пожрал ее.
- Что вы сделали? - спросил сэр Уильям.
- Ничто больше не связывает вашего племянника, милорд, - отвечала я. - Он свободен, теперь вам остается только убедить его меня покинуть.
И не сказав более ни слова, я вышла из комнаты, не оглянулась, хотя он звал меня, и отправилась домой.
Сэр Чарлз ждал меня в крайней тревоге.
- Ну скажите же, - спросил он, как только я вошла с разгоревшимся от быстрой ходьбы и перенесенных волнений лицом, - что там произошло?
Я во всех подробностях описала ему свою встречу с его дядюшкой.
- Стало быть, вы сожгли мое брачное обещание?
- Да, сэр Чарлз, теперь вы свободны.
- Это только значит, дорогая Эмма, что мой долг перед вами, прежде записанный, стал по отношению к вам долгом чести. Вот и вся разница.