- Вы, кажется, назвали господина Дюмарселя?
- Да, сударыня.
- Не тот ли этот господин Дюмарсель, который служил в гусарах?
- Тот самый, сударыня, и вы, вероятно, его знаете, потому что он мне говорил, что знаком с вами.
- А, господин Дюмарсель говорил вам обо мне… По какому же это случаю? - спрашивает, краснея, госпожа де Фиервиль.
- Очень просто. Я был у него, чтобы известить его о свадьбе Агаты с господином Леоном Дальбоном, и он мне сказал тогда, что знает господина Леона, что он встречался с ним у тетки его, госпожи де Фиервиль.
- Это правда, - говорит Леон, - я помню этого господина, он чрезвычайно любезен и очень мне нравится. Мне кажется, тетушка, что за последнее время он редко бывал у вас.
- Да… может быть… у меня так много знакомых, что я не веду счет их посещениям.
- А я всегда бы помнил те, которые мне приятны, тем более, когда они редки.
- Но как и где вы познакомились с господином Дюмарселем? - говорит с живейшим любопытством госпожа де Фиервиль.
Крутя усы, старый служивый отвечал, ударяя на каждом слове:
- Это, - сударыня, моя тайна. А тайны свои я доверяю только тем, кто доказал мне свою дружбу и привязанность… потому, не удивляйтесь, я не скажу вам, где я познакомился с господином Дюмарселем.
Слыша этот сухой ответ, Вишенка и ее муж ожидают, что госпожа де Фиервиль ответит их старому другу какою-нибудь дерзостью, на которые она никогда не скупится, и видят с удивлением, что она, опустив глаза, молчит.
За весь конец вечера тетка Леона не проронила ни одного слова и рано ушла к себе.
С этих пор в обращении ее произошли большие перемены: она стала менее надменна и брезглива. Вишенке всегда отвечала почти любезно, если та к ней обращалась, и с Сабреташем обходилась вежливо. Колкие слова и насмешки исчезли, она больше не оскорблялась, если в пылу разговора у Сабреташа вырывались солдатские выражения.
Молодые люди дивятся этой перемене, а Сабреташ восклицает в восторге:
- Это имя господина Дюмарсель произвело такое чудо. С тех пор как она узнала, что мы знакомы с ним, она смягчилась, стало гораздо приветливее с нами, это меня не удивляет. Человек этот всегда приносил нам счастье, но все же это очень странно…
Вишенка радуется, что госпожа де Фиервиль не обращается с ней более холодно и неприязненно, и надеется со временем приобрести даже и дружбу тетки своего мужа.
В одно утро Леон прибежал к ней весь радостный, держа в руках распечатанное письмо.
- Душа моя, - говорит он, - объявляю тебе о скором приезде нового гостя.
- Как, еще?
- О, успокойся! Это посещение не будет нам неприятно… напротив, он доставит нам только одно удовольствие. Помнишь, я говорил тебе об одном моем искреннем друге… товарище моей юности… Когда я еще не был женат?
- Да, помню, тот человек, которого ты так любишь… который и тебя тоже любит искренно, говорил ты?
- О! В этом я уверен… Он ветреник, но сердце у него доброе, великодушное.
- И твой друг едет к нам.
- Да. Вот уж три года как он уехал из Франции, секретарем при посольстве в Константинополь. Но послушай, что он ко мне пишет, его слог также забавен, как и его разговор:
"Милый Леон!
После трех лет, проведенных в Турции, я наконец вернулся в нашу дорогую Францию, в наш милый Париж… Ах, любезный друг, скажу вместе с Танкредом: "Всем благородным сердцам Отчизна дорога". Пословица права, говоря: друзья не турки. Я теперь совершенно излечился от своей страсти к гаремам, сералям, невольницам и обычаям Востока, которые вас очаровывают при чтении "Тысяча и одна ночь". Как посмотришь на это поближе, все это кажется так грустно и так однообразно. Эти бедные женщины, закупоренные, как улитки, имеют дар сами скучать и других не веселить. Вечная неволя и привычка жить в повиновении сделали то, что ни у одной из них нет того милого, своенравного, плутовского вида, который придает столько прелести женщинам. Да, мой милый Леон, находясь в самом серале, сожалеешь о лоретках квартала Бреда, куря наргиле моего хозяина, я вздыхал по итальянскому бульвару, где так приятно курить сигары, хотя бы они и не были гаванские. Но вот я опять вернулся к тебе, и, надеюсь, надолго.
Но я ошибаюсь, говоря, к тебе, потому что мне рассказывали, что ты женился и около двух лет уже живешь с женой в своем поместье, в Бретани. Меня эта новость не удивила. Ты создан для супружества, ты, который так благоразумен и постоянен, я пари держу, что ты обожаешь свою жену и что она платит тебе тем же. Картина твоего семейного счастья, может быть, прельстит меня, и я последую твоему примеру. Очень желаю поскорее познакомиться с твоей женой, она, верно, добра и любезна, иначе бы она тебе не понравилась. Горю желанием тебя расцеловать. Отсылаю мое письмо на почту и, окончив некоторые необходимые дела, отправляюсь в "Большие дубы". До свиданья. Я располагаю пробыть у тебя подольше, если только ты меня не прогонишь.
Твой искренний друг, Гастон Брумиер".
Леон, дочитав письмо, не заметил, что бледность покрыла лицо его жены, когда она услышала имя его друга.
- Итак, этот милый Гастон едет к нам, он будет здесь через два, три дня, может быть, и завтра, во всяком случае, я уверен, что он не замедлит своим приездом и что он так желает поскорее меня обнять, как и я его. Ты увидишь, какой он умный, веселый, безо всяких претензий, совсем не педант. Одним словом, это точный, ясный ум, что в наше время редкость, потому что столько людей стараются извратить тот, который у них есть. Ты полюбишь Гастона, моя дорогая, не правда ли? Сначала ради меня, впоследствии рада его самого. Но, боже мой… что такое… как ты бледна… тебе дурно?
- Да, мой друг, я нехорошо себя чувствую… у меня как будто лихорадка…
- Ты это только сейчас почувствовала?.. Потому что ничего не говорила, когда я вошел?..
- Да, сейчас… мне вдруг сделалось нехорошо… но это пройдет.
- Ты дрожишь, руки твои холодны, как лед. Я сейчас пошлю в город за доктором…
- Нет. Пожалуйста, не посылай за доктором, это и так пройдет. Я пойду, лягу. Не беспокойся. Мой друг, повторяю тебе, это пройдет.
- Хорошо, я подожду, но, если тебе не будет лучше, я сам пойду за доктором. Пойди отдохни, а я пойду отдать приказания, чтобы приготовили комнату для Гастона. Я не помещу его на другом конце дома, как мою тетушку, я хочу, чтобы он был поближе к нам. Отдохни, моя милая.
И Леон уходит от своей жены. Вишенка остается с поникшей головою, уничтоженная. "Гастон Брумиер, - говорит она себе, - это он. Это должен быть он! И он друг моего мужа и приедет сюда!"
Появление Сабреташа отрывает молодую женщину от ее мыслей. Он входит в ее комнату, говоря:
- Что такое? Я сейчас встретил Леона, который мне сказал, что его-Агата больна. "Ах, черт возьми, - подумал я, - надо пойти разузнать, в чем дело". Но, боже мой! Это расстроенное лицо… Что с вами, дитя мое?
Вишенка, бросившись на шею старому солдату, лепечет рыдая:
- Друг мой, я погибла!..
- Погибла! Как?.. Что такое? Придите в себя, дитя мое, чего вы так испугались?
- Мой муж ожидает с часу на час, возможно сегодня, одного из своих друзей. Он его любит как брата.
- Он мне это рассказывал. Ну, что ж?
- Ну… этот друг… это… тот… молодой человек, с которым я однажды встретилась в парке Сен-Клу, который привез меня в Париж…
- Почему вы думаете, что это он?
- Его зовут Гастоном.
- Многих так зовут… Имя это, конечно, не так обыкновенно, но все же много есть и Гастонов.
- Гастон Брумиер… эти именем подписано письмо друга, которое мне прочитал Леон. И мне помнится, что это же самое имя стояло на карточке, которую мне подал тогда тот молодой человек.
- Вы, может быть, ошибаетесь. Наконец, столько имен, похожих одно на другое.
- Нет, нет, я не ошибаюсь, это он… он самый… он возвращается из Константинополя, я поминаю, что и тот мне говорил, что он едет в Турцию.
- Положим, что это он, дитя мое. Прошло четыре года с тех пор, как он вас видел… вы теперь совсем уже не та, что прежде. Тогда вы были совсем молоденькой девушкой, худой, тонкой. Теперь же вы пополнели, у вас другая осанка, иные манеры. Этот молодой человек вас не узнает!
- О, нет! Нет… он меня узнает!
- Нет, говорю я вам. Если он честный человек, он не может, не должен вас узнать.
- Но он искренний друг моего мужа.
- Тем более! Но если, наконец, он будет так глуп и так подл, что начнет рассказывать. Что скажет он вашему мужу такого, чего бы мы ему уже сами не рассказали?
- Да. Я знаю, но горе, но краска стыда, которая покроет чело Леона. О! Вот когда он раскается, что женился на мне… Из великодушия он, может быть, будет скрывать от меня свои мучения, свои сожаления… но разве, вы думаете, я их не угадаю?.. Ах, вы теперь видите, что я составлю его несчастье, и это приводит меня в отчаяние.
- Никогда не следует отчаиваться, потому что этим горю не поможешь. Ободритесь!.. Не падайте духом. Быть может, молодой человек, которого вы ожидаете, совсем не тот, который вы думаете… а если это он… то я здесь… и не буду дремать.