* * *
А Мелета не спала. Долго-долго она стояла у окна и всматривалась в даль. Туда, где за Боспором лежит загадочная страна Дорос, где за непроходимыми дебрями, острыми неприступными скалами раскинулись зеленые холмы их будущей родины.
- Я тоже сохраню этот хитон, Агнесса, - шепчет Мелета, - и никогда не предам тебя. И эту капельку твоей священной крови.
Утро выдалось светлое и теплое. Ветер стих, и море слегка волновалось, медленно остывая от ночного шторма. Но не затихли дочери Ипполиты. Слышны уже голоса, крики, цокот тысяч копыт - это конные и пешие воительницы со всех улочек города сходятся к агоре, к храму.
Площадь, еще недавно пустынная, уже полна: свободные наездницы, гоплитки, храмовые - все, кто был в городе, собрались на Совет. Все знают - нет Годейры и Лоты. Нет многих коренных ойропат, тех, кто рожден еще в Фермоскире, тех, кто рассеян по всему Боспору, и, непонятно зачем, проливает там свою драгоценную кровь, старея и мечтая о возвращении в Фермоскиру…
А тут, на площади, в основном молодежь. О чем они мечтают? Что видят по ночам в своих беспокойных снах?
Когда все собрались, из дворца на площадь выплеснулся грохот десятков копыт. Это Мелета, богиня Синдики, и Агнесса - в окружении свиты. Восторг блеснул в глазах юных ойропат: так прекрасны обе их предводительницы, так великолепно сияют на них доспехи. Пешие завидовали конным: сверху виднее было все людское море.
Ловко соскочив с коней, Агнесса и Мелета прошли на возвышение. Гул голосов мгновенно стих: дисциплина в кропи у каждой ойропаты. Все гадали: что скажет Агнесса? Что скажет Мелета? Что решит Совет?
Первой вышла Агнесса. Во многих юных сердцах защемило: вот она… великолепная… сильная… богиня… вот какой должна быть каждая амазонка…
Агнесса вынула из ножен меч, подняла его вверх. Блеснуло на солнце лезвие…
- Этот меч, сестры мои, я держу в руках не случайно. - Гул одобрения прокатился по рядам. Богорожденная Агнесса назвала всех сестрами. Даже те сотни где равнение было сбито, мгновенно подтянулись, выровнялись. - Сестры мои, вы видите, он заточен с двух сторон. И каждая из вас, бывшая в бою, знает, почему таков наш меч: когда рубишь впереди врага то знаешь - при замахе можешь поразить и того, кто подкрался сзади. И это в тяжелых сражениям многим спасло жизнь. Сегодня все мы в жестокой сече. Но не затупилось ли второе лезвие у нас? Не выползает ли гремучей змеей у нас за спиной коварный враг?
Гул одобрения пронесся по сотням.
- Царица Годейра ведет нас к погибели. Забыты все заветы Ипполиты. Пьяные трутни скоро будут вытирать о нас ноги. Это и поделом: мы не можем и не должны ввязываться в мужские войны. Мы должны жить отдельно и тайно. Скажите, сестры мои, нравятся ли вам мужчины?
Гул точно всколыхнул войска.
- А многие ли из вас получили то, о чем мечтали? Любовь? Что кроме боли, крови и унижения принесла любовь? Нет, свободная амазонка должна брать мужчину и бою и выбрасывать его за ненадобностью вони! Я знаю, что делать. Я, Агнесса, знаю, куда отвести вас, чтобы жить по заветам Ипполиты. И я не случайно начала с моего меча. Божественная Мелета тоже так думает. Значит, наш меч остер с двух сторон.
Гул все нарастал. Было видно, что не все согласны с Агнессой. Тогда вперед вышла Мелета.
- Сестры мои! - голос ее был тише, но шум мгновенно стих. - Пришло время решать, ибо смерть окружила нас со всех сторон. Вы знаете: стрела имеет наконечник. Но имеет и оперение. И нужна верная рука, чтобы пустить ее в цель. Я думаю, мы должны избрать сегодня Агнессу на царство. И тогда все мы - стрелы Ипполиты - найдем верную цель. Агнесса знает такое место, где мы можем укрыться и жить вечно одни. Сейчас я не могу сказать всем, где это - ибо я не знаю, кто пойдет с нами! Ведь, возможно, придется дочерям расстаться с матерями, а многим решить - быть ли свободной амазонкой или оставаться наложницей пьяных трутней.
- Итак, времени нет! - голос Агнессы вновь прозвенел над войском. - До прихода Годейры и Лоты мы должны все решить - я не хочу крови. Кто с нами - пусть соберутся у храма Арея, кто остается - у храма Аполлона.
Точно застыв, продолжало стоять войско. И вдруг распалось: молодежь, те, кто посильнее, - все к Агнессе, остальные сгрудились у храма Аполлона.
Крики, стоны, вопли. Но Агнесса не медлит: она уже на своем белом красавце, она уже мчится - а куда, знает только она и Мелета. Прошумела копытами свита, за ней потянулось и войско - больше половины ушли с Агнессой.
Пусто на площади. Низкие облака уже затянули небо, и ветер гонит с площади тех, кто остался. Вскоре опустела агора. И только ветер, и только желтые листья, и только стоны лежащих тут искалеченных и больных, тех, кто не смог быть ни с теми, ни с другими. Ветер к вечеру все сильнее свистит в снастях редких судов у причала. Да плач не утихает на площади: "Доченька моя, на кого ты меня покинула?.."
СИРИСК
По пустынной, пыльной дороге в конце месяца боэдромиона шел одинокий усталый человек. На нем была старая, изодранная хламида, бурая от крови. В руках человек держал уздечку. Она волочилась по земле, чуть звеня.
День угасал. Было тепло. Ветер нес из-за холма знакомый соленый морской воздух, и это придавало силы.
В наступавшей темноте дорога становилась все менее заметной. Человек поднял палку, что валялась на истоптанной конскими копытами дороге, и пошел чуть быстрее. Близилась ночь. А с ее приходом из густых степных ковылей выйдут волки. Но человек не боялся осенних волков. Гораздо опаснее люди. Он знал это и спешил подняться на холм.
Он еще не достиг вершины холма, а закатное солнце уже блеснуло, и чем выше он поднимался, тем полнее открывался горизонт. Огромное алое солнце медленно тонуло в пучине облаков и пурпурного бескрайнего моря.
Человек упал. Степная полынь и дикий шалфей пахнули резким и знакомым ароматом. Он приподнял голову и посмотрел вперед. Вдали уже была видна крепостная стена с башнями и первые огоньки, уже загоревшиеся в домах поселка гончаров и виноделов.
Человек привстал и пристально вгляделся в главную башню, ту, что была выше и мощнее всех. Так и есть: над ней был поднят знак опасности.
Он попытался подняться, но оступился и упал, с треском ломая придорожный кустарник.
- Что ты бродишь, как вепрь, Аполл! - послышался из темноты чей-то приглушенный голос.
- Тут кто-то есть, - прошептал в ответ почти детский голос.
Все стихло. Человек, что лежал у дороги, услышал: кто-то полз в его сторону и полз неумело, шумно. Вскоре он увидел ползущего: это был совсем еще мальчишка, но уже при полном вооружении. На голове у него был бронзовый, богатый шлем с черным конским хвостом-гребнем. Защищавший грудь панцирь позвякивал при каждом движении.
"Кто же так одевается в дозор?" - усмехнулся человек, когда юноша подполз совсем близко, шурша травой и громко дыша. Он все еще не замечал его.
- Не потеряй шлем, Аполл, - сказал человек спокойно. Юноша вскочил, с трудом выхватил тяжелый меч. Шлем от резкого поворота головы покачнулся и упал к его ногам.
Рядом с юношей появились несколько пелтастов. Они оттеснили его назад и, заходя с двух сторон, окружили человека.
- Кто ты? - грозно спросил один из них. - Почему здесь прячешься?
Зловеще блеснули короткие греческие мечи.
- Я Сириск, сын Гераклида. Мне нужно в Совет. И быстрее… - Человек сказал это и, точно израсходовав остаток сил, стал оседать на землю.
Он унял и закрыл глаза. И какими-то далекими стали голоса и треск запылавших факелов.
- Вот он! - крикнул кто-то над самым ухом. - Я, говорит, Сириск.
- Какой же это Сириск! Лазутчик скифский, не иначе. Сириск погиб еще весной, когда ходили в поход! Тогда спасся лишь Сострат! - голос был знакомый, и Сириск с разу узнал Апполодора, своего приятеля по гимнасию, но прозвищу Бычок.
- Это я, Бычок, - прошептал Сириск, - веди меня скорее в Совет. Это очень важно, - он вымолвил эти слова и увидел: огоньки факелов завертелись в бешеной пляске. Темнота убила в нем последние силы.