- На четыре пульсации больше, чем в обычном состоянии.
- И что, он спокоен?
- Абсолютно спокоен…
Император подошел к молодому человеку и, устремив на него пронзительный взгляд, спросил:
- Послушай, ты хочешь жить?
- Зачем?
- Чтобы быть счастливым.
- Я уже не могу им быть.
- Обещай мне вернуться к своему отцу, к невесте, жить спокойно, не причинять никому вреда, и я тебя помилую.
Молодой человек посмотрел на Наполеона удивленным взглядом и потом, после некоторой паузы, сказал:
- Это было бы напрасное обещание.
- Как это?
- Я его не сдержу.
- Ты знаешь, что тебя будет судить военный суд и, следовательно, через три для все будет кончено?
- Я готов умереть.
- Послушай, я завтра уезжаю: ты будешь осужден и расстрелян в мое отсутствие…
- Я буду расстрелян? - спросил Штапс с какой-то радостью.
- Да… если, конечно, как я тебе сказал, ты мне не дашь слово.
- То было обещанием, данным Богу, - сказал молодой человек, покачав головой.
- Но, возможно, в минуту расставания с жизнью ты пожалеешь о нем?
- Не думаю.
- Однако это возможно.
- Несомненно, человек слаб!
- Ну что ж, а если бы ты был не слабым, а раскаивающимся…
- Что я должен был бы сделать?
- Ты бы дал обещание, о котором я тебя прошу.
- Кому?
- Богу.
- А потом?
- А потом ты показал бы эту записку председателю суда.
И Наполеон, написав несколько слов на листке бумаги, сложил его и отдал Штапсу, тот его взял и, не читая, положил в карман жилета.
- В последний раз, Корвизар, - спросил Наполеон, - вы абсолютно уверены, что этот человек не сумасшедший?
- Нет, сир, он не сумасшедший.
- Рапп!
Рапп вошел.
- Отведите обвиняемого в тюрьму, - сказал император. - Пусть созовут военный суд, и он займется его преступлением.
И, повернувшись к Корвизару, словно он забыл о том, что сейчас произошло, обратился к нему:
- Доктор, скажите мне вот что…
- Что, сир?
- Сорокалетний мужчина может иметь детей?
- Почему бы и нет? - ответил Корвизар.
- А пятидесятилетний?
- Еще может.
- А шестидесятилетний?
- Иногда да.
- А семидесятилетний?
- Тоже.
Император улыбнулся.
- Мне нужен ребенок! Мне нужен сын! - сказал Наполеон. - Если бы этот сумасшедший убил меня, кому был отошел трон Франции?
Потом, уронив голову на грудь, он прошептал:
- Есть одно обстоятельство, ужасающее меня. Дело в том, что теперь вызывает ненависть уже не французская революция, а я сам, и эта ненависть преследует меня как виновника мирового зла, как возбудителя этой ужасной и бесконечной смуты, потрясающей мир; однако, Бог мне свидетель, я не хочу войны! Что же у них есть такое, чего нет у меня, у всех этих королей, которые находят фанатиков, обожающих их, и убийц, защищающих их? Что же они имеют сверх того, что имею я? - добавил он. - Они родились на троне… Ах, если бы только я был своим внуком!
И, упав в кресло, он какое-то время оставался в задумчивости, подперев лоб рукой.
Что происходило за эти несколько минут в этом всеобъемлющем мозгу и какой поток мыслей обуревал этот несокрушимый, как утес, ум?
Тут таился один из тех секретов, который был известен только ему и Богу.
Наконец он медленно притянул к себе лист бумаги, взял перо, обмакнул его в чернила, повертел его несколько раз между пальцев и написал:
"Министру полиции.
Шёнбрунн, 12 октября 1809 года.
Молодой человек семнадцати лет, сын лютеранского пастора из Эрфурта, попытался во время парада приблизиться ко мне; он был арестован офицерами, так как был встревожен и это вызвало подозрение. Его обыскали, и у него нашли кинжал.
Я велел привести ко мне этого несчастного. Он заявил, что хотел меня убить, чтобы освободить Австрию от присутствия французов. Он мне показался достаточно образованным, и я не обнаружил в нем ни религиозного, ни политического фанатизма. Мне показалось также, что он не знает, кто такой Брут. Сильное возбуждение арестованного помешало узнать о нем что-либо еще. Его допросят натощак, когда он поостынет. Возможно, что все это дело ровным счетом ничего не стоит.
Я хотел вас известить об этом событии, чтобы ему не придавали большего значения, чем оно заслуживает. Я надеюсь, что оно не получит большой огласки, но если это будет так, то нужно будет представить этого субъекта как сумасшедшего. Сохраните все в тайне; на параде это не вызвало никакого шума, я даже сам ничего не заметил.
Наполеон.
P.S. Я снова повторяю, и вы должны хорошо понять, что этот факт ни в коем случае не должен получить огласки".
Потом Наполеон позвонил.
- Позовите Раппа, - сказал он слуге.
- Генерал здесь, сир.
- Пусть войдет!
Рапп вошел.
- Рапп, - сказал Наполеон, - отправьте надежного курьера, и пусть он вручит это письмо господину Фуше.
Рапп с проворством военного и беспрекословным послушанием взял письмо и вышел.
- Только ему! Ему самому! - крикнул император.
XI
КАЗНЬ
На следующий день, когда согласно программе, которую он сообщил г-ну фон Бубна, Наполеон покинул Вену, к вечеру прошел слух, что военный суд, созванный по приказу маршала Бертье, только что приговорил Фридриха Штапса к смертной казни.
Обвиняемый все признал и не пытался отвергать обвинения. Услышав приговор, он не попросил ни о помиловании, ни об отсрочке.
Однако, вернувшись к тюрьму, он попросил, чтобы на следующий день за несколько минут перед казнью к нему пригласили докладчика в судебном заседании, молодого офицера егерей по имени Поль Ришар.
Затем он помолился, попросил разбудить его пораньше и отдал тюремщику в знак благодарности за заботу о нем четыре фридрихсдора - все, что было при нем.
После этого он лег спать, снял с груди медальон, нежно поцеловал его несколько раз, затем уснул, прижав медальон к сердцу.
В шесть часов утра тюремщик вошел в камеру и разбудил его.
Тогда Штапс, улыбаясь, открыл глаза и поблагодарил вошедшего за то, что тот так быстро привел его в состояние бодрствования. Он очень тщательно умылся, причесал свои прекрасные волосы с каким-то особым изяществом, а когда его спросили, что бы он хотел на завтрак, ответил:
- Я думаю, будет достаточно чашки молока.
Он только успел выпить молока, когда на пороге появился молодой офицер, о беседе с которым in extremis он просил накануне.
Было явно видно, что молодой лейтенант егерей предпочел бы, чтобы выбор приговоренного пал на кого-нибудь другого, а не на него, хотя и не выказывал замешательства.
- Благодарю вас, сударь, - сказал Штапс, - что вы откликнулись на мое приглашение. Хочу попросить вас об одной услуге.
- Я готов ее выполнить, сударь, - ответил молодой офицер.
- Мы уже виделись, лейтенант.
- Увы! Да, сударь, и я сожалею, что судьба выбрала меня быть докладчиком по вашему делу.
- О! Я намекаю, сударь, не только на те три заседания военного суда, перед которым я предстал, мы с вами виделись раньше.
- Вполне возможно, сударь, но я полностью забыл, где и когда это могло быть.
- Нет ничего проще: я был в маске, а вы без нее.
- А! - сказал Поль Ришар, вздрогнув. - Это было в развалинах Абенсберга?
- Именно там, да, сударь, и какое-то мгновение вы думали, что будете скоро расстреляны.
- К несчастью, то, что было игрой по отношению ко мне, для вас сейчас реальность! - сказал лейтенант.
- Пусть так, но вы же не знали, что это была игра, и решительно шли до конца. Лейтенант Ришар, вы смелый человек; правы те, кто окрестил вас в тот вечер Ричардом Львиное Сердце.
Молодой человек побледнел.
- Вы знаете, почему я был там, сударь? - спросил он.
- Нет, лейтенант, но я знаю, что солдат - это раб присяги, как честный человек - раб своего слова… Ну что ж, все остальное не важно! Я узнал ваше лицо и сказал себе: "Все сильные сердца - братья, у тебя, Штапс, здесь есть брат, и ты можешь смело попросить, чтобы он оказал тебе последнюю услугу".
- И вы не ошиблись: все, что будет в человеческих возможностях сделать для вас в пределах моего долга, я сделаю.
- О, будьте спокойны, - ответил заключенный, - я у вас не попрошу ничего того, что могло бы вас скомпрометировать.
- Говорите, - сказал молодой человек.
- Я любил одну молодую девушку, - начал Штапс, если бы не произошли все эти события, она была бы моей женой; наши отцы - друзья; наша свадьба была отложена…
- Да, - сказал молодой офицер, - но именно тогда вы вступили в общество Тугендбунд; именно тогда вам выпал жребий убить императора и именно тогда все ваши любовные надежды были утрачены?
- Нет, сударь, - печально ответил Штапс.
- Продолжайте, - сказал офицер.
- Действительно, мои минуты сочтены… Будьте спокойны, я не заставлю себя ждать.
Лейтенант наклонил голову в знак согласия.